– Нет. Не могу. Но у Забавы он очень увеличен. Намного больше, чем у Шимы. Может, организм Забавы среагировал так на болезнь? Какая-то необъяснимая реакция на осложнения? Может, активировался резервный вариант? Сложно что-то сказать. Знаешь, как бывает, когда у кого-то отказывает какой-либо жизненно важный орган, например зрение, тогда другие обостряются, забирая некоторые функции неработающего.

– Это плохо или хорошо?

– Думаю, скорее хорошо, чем плохо, - протянул гадак, задумчиво посмотрев на озабоченную королеву-ниру. – Время покажет. Но ничего, что угрожало бы ее здоровью. Нет причин для паники. Кстати, - он повернулся ко мне лицом. – Я приготовил новую вакцину… улучшенная формула. Может, это что-то прояснит? Я работал над ее формулой пол года. Кое-что меня смущало, но вчера на меня снизошло озарение! – он расширил глаза, спародировав одного своего ассистента. Я весело улыбнулась мысли, что тарак старается быть похожим на человека. – Теперь я уверен на все сто! Можно я сегодня его введу в кровь Забавы?

– Ну, раз ты уверен. Да еще и на все сто, - я пожала плечами и согласно кивнула. – Тогда действуй!

Он довольно передернулся и сразу же бросился к столу, где лежал уже готовый инъектор. Я проследила за суетливыми движениями гадака и перевела взгляд на голограмму.

– Слушай, Мэнон, а откуда у тебя этот голопроектор? Я такого в Иридании нигде еще не встречала.

– Это? – кинул гадак взгляд на голограмму забавиного яичника, подходя к плечу Забавы. – А! я над ним работал уже давно. Еще в Акноре. Очень упрощает работу. Господин Хоши похвалил и велел мне создать чертежи. Я уже работаю над ними. Скоро будет готов опытный образец для новой лаборатории в западном крыле атконнора. Я буду учить других ими пользоваться, - я чувствовала, как он гордиться этим достижением и своей нужностью другим.

Забава равнодушно проследила за вводимым в ее тело инъектором, давно привыкнув, что рядом копошиться гадак. Не помню, когда Мэнона сумел побороть природный страх перед ниясытями. Но вот уже полтора года точно к Забаве приближался только он. Никого другого она к себе не подпускала, подозрительно косясь на всех. Удивительно это выглядело. Ниясыть и тарак рядом. Самые ненавистные враги Заруны.

– Вот, - похлопав по месту инъекции, выдохнул гадак. – Не мочить два часа. Завтра придете на проверку. Хочу проследить ее реакцию.

– Хорошо, - обреченно выдыхая, ответила я и направилась к выходу.

Забава что-то крякнула по привычке Мэноне, явно делая вид, что прощается с ним, и тоже посеменила к выходу. У двери я остановилась и оглянулась через плечо:

– Ты будешь сегодня с техниками работать?

– Да. А сейчас еще хочу сходить к Шуке, - садясь возле монитора и вводя какие-то данные, протяжно ответил тарак.

Мэнона так и не перестал называть жену Нарана, друга Лахрета, Шукой. Как назвал ее, когда она была у тараков в плену,  так до сих пор и называет.

– О! Кстати! Как там Ята?

– В последнюю неделю Шука начала, наконец, проявлять некоторые эмоции. Я думаю, она идет на поправку.

С того времени, как женщина вернулась в общество людей, мало что поменялось в ее состоянии. Как была она безэмоциональной куклой, так ничего и не изменилось. До сих пор оставалось пугающее ощущение полного отсутствия разума, когда она смотрела на тебя синими прекрасными глазами.

Я смерила ученого взглядом и задумчиво сощурилась. Этот гадак меня искренне удивлял. Казалось, он стремился решить все беды, обрушившиеся на людей по вине тараков. Будто он винил себя в том, что сделали его сородичи и искренне хотел помочь. Мэнона еще в самом начале своего появления в медицинском атконноре настаивал на том, чтобы лечить Яту. Он утверждал, что он единственный, кто знает, как это делать. Но Наран согласился перевести ее сюда только полтора года спустя, после безуспешного лечения в других атконнорах. Говорили, что случай слишком запущен. Ведь десять лет плена – это немалый  срок. А здесь при конструктивном подходе гения-гадака Ята начала подавать надежды уже через месяц лечения. Труднее всего было Нарану. Он тяжело переносил присутствие гадака рядом со своей женой, продолжая презрительно называть его тараком. Я долго «обрабатывала» друга мужа, да и его самого, чтобы убедить в благоразумности перевода Яты в атконнор Небесного Ира. Я утверждала, что тот, кто знает принцип процедуры внушения и потери личности, знает и пути реабилитации. В конце концов, удалось. Мэнона сочетал в лечении химические препараты и психологические тренинги. После этого она начала оживать. Как же тогда изменился Наран! Особенно его отношение к гадаку. Даже начал шутить с ним (чего удостаивались не все близкие, не то что недруги).

По возвращении жены Наран днями пропадал в лечебнице. Наблюдая за её плачевным состоянием, он ужасно осунулся, стал нелюдим. И до этого он был не особо общителен, а теперь… так вообще замкнулся в себе. Стал просто невыносимым. Даже Лахрету доставалось по полной. Однажды я стала свидетелем вспышки гнева: Лахрет не выдержал ворчливости Нарана и наорал на друга, сообщив, что с его тупостью и упрямством Яте станет только хуже. Затем ушел, громко грюкнув дверью. После этого фагота (военный чин вроде майора) немного попустило и именно после этого случая женщина оказалась в Небесном Ире.

Прокрутив эти воспоминания в голове, я спросила у Мэноны:

– Ята у себя?

– Да. Я пойду к ней, когда уйдет ее муж, - при последнем слове гадак наморщился, выказав искренние чувства неприязни к ворчливому мужчине.

Усмехнувшись такой негативной эмоции довольно сдержанного существа (бедолаге доставалось от Нарана), я покинула кабинет и направилась в сторону, где находилась комната пациентки. Когда я подошла к двери, заметила, что та была приоткрыта. Тихо замерла у щели и заглянула.

Светлая комната Яты была просторной и ясной, обставленной очень просто и незамысловато. Узкая кровать. Стол. Стул. Прикроватная тумба и шкаф-пинал. Большое окно впускало много света в комнату. Ята еще спала, мило улыбаясь во сне. У ее изголовья, положив голову на руки, сидел Наран. Его взгляд был устремлен на её лицо. И в коем-то веке я увидела расслабленное спокойное лицо бывшего моего куратора. Ни капли напряжения, умиротворенность, теплота и нежность прямо-таки сочились из каждой черточки его красивого лица. Он любил свою жену. Любил до умопомрачения. Всегда. Все те десять лет разлуки никак не заглушили этого чувства к ней. Мне показалось, что сейчас перед его глазами проходили многие счастливые моменты их совместной жизни, где они вместе смеялись, преодолевали трудности, любили друг друга. А теперь он сидел рядом и совсем по-мальчишески любовался ею, будучи уверенным, что его никто не видит. У меня еще мелькнула мысль, почему он прячется за маской неприятной угрюмости, отталкивая от себя всех и всё? Ведь на самом деле он не такой. Совсем не такой. Преданный, любящий, заботливый.

Не посмев нарушить дивную атмосферу, я так и не решилась зайти в комнату. В другой раз. А пока надо идти назад к привычным для меня делам.

Вернувшись в атконнор, я велела Забаве лететь сразу на парфлет (специальная посадочная площадка на крыше атконнора), где с утра вся моя группа должна была собраться на приору (предмет, на котором мы учились использовать способности ниясытей). Это единственный предмет, где по-прежнему встречались после двух лет обучения те, кто со мной начинал учиться. Теперь мы учимся по разным направлениям. Меня, в результате тестирования, отправили на дальнейшее усовершенствование навыков пилотирования флайеров всех классов. В этом, как оказалось, я успевала лучше всего. А в остальном… что ж. Хоть это.

Марта (сводного брата) от меня оторвали и направили на углубленное обучение программирования. Он имел колоссальные способности в области математики. Ему в нашей группе не было равных, как, впрочем, и во всем атконноре. Я гордилась им и искренне за него переживала. Конечно, он не оставлял меня насовсем. Как бы он ни был занят, каждую неделю Март вытягивал меня и даже иногда Лахрета на разные увеселительные мероприятия.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: