— Что?

Время Макса кончилось, а он и не заметил. Федька проснулся сам… Стараясь оставаться спокойным, Макс сказал:

— Дон' т ворри, бат, мэй би со, ин вис плейс ИТ.(2.)

— Вэр из? — Федька не двинулся.

— Он зе лефт энд э литтл бихайнд май бек. Спай. Ю си энизинг?

— Ноу, — Федька по-прежнему не шевелился. Насинг… Вэлл, слип, Макс. ИТ би кэрфулл. Фри хьюмэнс, випонс… Энд ю нау… — Федька повысил голос: — Мы знаем, что ты тут. Не стоит нападать. Мы скоро уйдём. Может ты нас и убьешь, но само будешь покалечено, это точно. Ну так как?

1. Ниже приведенные рассуждения прошу не воспринимать, как бред или фантазии. Подробно его героям я — автор — убежден, что лес — совершенно особый мир, населённый в реальности теми существами, которых мы привыкли считать персонажи фольклора. Кстати — тому есть масса доказательств, в том числе довольно жутковатых. УВАЖАЙТЕ ЛЕС. И не только потому, что он "наш зелёный друг" — нет…

2.(и ниже) — Не волнуйся, но, по-моему, здесь ОНО. — Где? — Слева и немного у меня за спиной. Следит. Видишь что-нибудь? — Нет. Ничего… Ну, спи, Макс. ОНО осторожно. Три человека, оружие… И ты сейчас… (англ.)

Макс уловил движение в углу глаза — дрожь пробрала, на миг он отчетливо увидел НЕЧТО… и перевёл дух:

— Ушло.

— Они умные, — спокойно сказал Фёдор. — Спи.

— Сплю, — сказал Макс — и правда вырубился.

Федька остался в полуденной тишине. Он смотрел на Сашу и грустно думал, что Макс умный и целеустремленный, хотя по моему и не скажешь. И ничего удивительного, если Саша рано или поздно выберет его… Мысли были печальными, Федька заставил себя отмести их и перескочил на то, не знаю что… Но есть же такая вещь, как hagr (1.) — а значит, можно рассчитывать на удачу. Нужно на неё рассчитывать. Отец говорил, что «удача» — это вовсе не «авось», в надеждах на который так любят обвинять русских. «Удача» — это неистовая уверенность в том, что делаешь, зачастую — вопреки жизненным реалиям, настолько всеобъемлющая и безоглядная, что реальность ей подчиняется. Вот почему так часто у русских получается то, что другие признают «невозможным». Федька вспомнил потрясший его случай, о котором читал года полтора назад в одной книге, как зимой 1941 года под Москвой на позиции, занятые частями СС (теми ещё бойцами, свирепыми и беспощадными), сбросили десант воинов-сибиряков — с высоты пятидесяти метров… БЕЗ ПАРАШЮТОВ. Парашютов просто не было, а брать позиции — необходимо. Вызывали добровольцев — и те прыгали с бреющего… Двенадцать из ста разбивались насмерть. Остальные падали в сугробы. Эта выброска и последующая за ней атака заставили эсэсовцев ВПЕРВЫЕ бежать с позиции; их охватил мистический ужас при виде происходящего… Когда Федька читал об этом, он то и дело глотал тугой комок гордости. Конечно, он не претендовал на ТАКОЕ, но ему были знакомы те золотые и стальные крылья, что приподнимают человека и несут его вперед, когда он решил для себя нечто важное и великое — в таких случаях натиск неостановим, горе тому, кто встанет против…

Правы ли они? Правы ли они, сидя в лесу с незаконно приобретённым оружием, правы ли они, идя на совершенно незаконное дело просто потому что закон — на стороне подонка и вора?

Да, правы. И этим всё сказано.

"Любой частью тела — удар. Из любого положения — удар. Твоё тело — волна. Ты — пень; глаз видит, рука не берёт…" — вспомнились слова отца на одной из тренировок. Отец говорил, что, если бы в нашем государстве с детства воспитывали бы касту-элиту бойцов, мы были бы непобедимы. И дело не только в умении драться. Само по себе оно пусто и НИКАКОВО, словно нож или автомат. Ими может воспользоваться бандит. Тому кто не готов сражаться, они не помогут. Дело ещё и в том, что вложено в души бойцов. Нельзя просто быть "крепким профессионалом", на которых так уповает власть, говорил отец. Этого очень мало. Но власть боится людей, которые не просто умеют драться, но ещё и не знают, почему должны делать это. Они неудобны и неподатливы. "У тебя будет тяжёлая жизнь, — говорил отец Федьке. — может быть, даже тяжелей, чем у меня… Но от неё всегда можно отказаться, сын. Так что думай и решай. Каждую секунду… И не жалуйся, когда тебе больно — это ТЫ выбрал…"

Федька бесшумно вздохнул. И улыбнулся под маскировочной сеткой. Прошептал:

— Бог мой — это не ропот, кто вправе роптать?!

Слабой гордости ли праха рядиться с ТОБОЙ…

Я хочу просто страшно, неслышно сказать:

"ТЫ не дал — я б не принял дороги иной…"

1. В скандинавской традиции — способность к познанию, часть личности человека, отвечающая за осмысление мира

Около восьми вечера, когда в лесу уже сгущался сумрак, а на прогалинах ещё горело солнце, группа вышла к борту. Оно начиналось сразу — невысокий глинистый обрыв, внизу — сразу болотина с мрачными безлиственными деревьями, оставшимися тут от когда-то росшего леса. За болотом виднелась полоса и — отчетливо — остаток заросшей дороги.

— Там километра полтора да Лядского Побоища, Макс бросил в рот большую таблетку глюкозы, покатал её языком, сказал невнятно: — Пайоом? Ии ноуэм?

— Саш, ты как? — повернулся к девчонке Федька. За прошедшие трое суток это был первый случай, когда ей дали понять, что она девчонка.

— Лучше с утра, — сказала девчонка, не поднимая сетки. — Не думайте, я не от усталости… Просто мы же тропы не знаем, а стемнеет — и сядем.

— Логично, заметил Макс, сглотнув остатки глюкозы. — Но решать тебе.

Федька прошелся вдоль обрыва, подобрал несколько галек, черт его знает когда занесённых сюда ледником. Не выходя в кусты, покидал их в болотину, и кивнул:

— Ночуем… Я пойду вон там уток подстрелю, а вы займитесь лагерем.

— Осторожней, — сказал Макс. — Вдруг…

— Никаких "вдруг", — отмахнулся Федька. — Я быстро…

…Он в самом деле обернулся быстро — прямо у края топи подбил вскидку трех селезней, достал их палкой. Отрывистые выстрелы некрупного калибра тем не менее далеко разносились над болотом, и Федька подосадовал на себя, что не взял складной лук. Но из лука он, если по правде, стрелял плоховато. Оставалось утешать тем, что тут пусто, да и запутается выстрел в лесу, исказится, а там и вообще заглохнет… Повесив на ремень селезней, мальчишка уже развернулся — и зацепил взглядом что-то тако… Он повернулся. Шагнул. Носком кроссовки поддел и выбросил из прибрежной грязи металлическую гильзу.

Федька, присев, поднял гильзу двумя пальцами и закусил губу. Старая, выдержавшая множество выстрелов и неоднократно переснаряжавшаяся, со следами оправки, но ухоженная. Тяжелая, а не утонула — значит, стреляли совсем недавно. Федька нюхнул — ударило в ноздри несомненным запахом дымного пороха. Двенадцатый калибр… Люди Большого Ха? Эту мысль Федька отмёл сразу. Во-первых, как и зачем они сюда забрались? Но это ещё ничего, а вот сама гильза… У них наверняка будут навороченные «ремингтоны» и «моссберги» с пластиковыми гильзами западного производства…

Местные охотники? Да, конечно, Баклашовские леса — охотничий рай. Но в округе настоящих промыслов нет — не Сибирь, а из остальных охотников едва четверть осмелится забраться на самом деле глубоко в лес. Но и им нечего делать ТАК глубоко.

Вывод? Федька внимательно огляделся и прислушался. Большинство жителей городов не представляют себе, кто и зачем может жить в лесу. Скорее всего, это какой-то отшельник-человеконенавистник. Вопрос в том, как далеко простирается человеконенавистничество?

Спрятав гильзу в карман, Федька при последнем вечернем свете начал обшаривать берег. Если это и в самом деле житель леса, то выследить его у Федьки шансов столько же, сколько самого Федьку — у ребят с Железнодорожного. Конечно, может быть, он уверен, что тут нет никого, тогда может и подрастерять осторожность… но такие люди за осторожным поведением не следят. Просто это часть их жизни.