— Не может быть! Надо было их видеть…

— В таком случае нам остается предположить, что ваш гость был в доме своим человеком и поэтому собака не залаяла на него, или… или мы имеем дело с невидимкой.

— Вы правы. О том, что ночной гость мог быть в доме хозяина своим человеком, я и не подумал. Черт побери! Значит, этот агент Абвера не сидит сложа руки.

— Это естественно. Ведь не на отдых же его сюда послали.

— А что вы обо всем этом думаете? Или, может быть, вы уже напали на его след?

— Я ведь только начал свою работу… Кстати, вы за ночь сильно побледнели, и наши парни могут подумать, что вы всю ночь кутили.

— Я и в самом деле чувствую себя как после кутежа. Голова так трещит, будто я всю ночь пил одну только цуйку. Вдобавок меня и подташнивает.

— Не беспокойтесь, господин капитан, до обеда пройдет и тошнота и головная боль. Можете мне поверить, у вас очень крепкий организм.

— Действительно, сколько помню себя, никогда ничем не болел. Но почему вы так решили?

— А вы думаете, что тот, кто навестил вас в эту ночь, понадеялся только на ваш крепкий сен и случайную удачу? Нет, на это может рассчитывать мелкий воришка, а не опытный агент. Я начинаю думать, что ваш гость и есть тот, кого мы ищем. Судя по вашему рассказу, его не очень-то смущало ваше присутствие в комнате. Это значит, что он был совершенно уверен в том, что вы ему помешать не в состоянии…

— Вы думаете, что он дал мне проглотить снотворное?

— Полагаю, что это так. Во всяком случае исключать такую возможность нельзя. Очень вероятно, что я и ошибаюсь, потому что пока еще у меня нет ни одной нити, за которую я мог бы ухватиться, точнее говоря, я еще не знаю, за какую из нескольких ниточек следует потянуть. Вы сами понимаете, что, если я попробую тянуть одновременно за все, узелок затянется еще туже и распутать его будет труднее…

Капитан Смеу помолчал, потом недоуменно покачал головой:

— И всё-таки в это трудно поверить. Когда же, черт возьми, он умудрился дать мне снотворное?

— Попробуйте вспомнить, что вы ели и пили перед сном?

— Я лучше расскажу обо всем, что делал вчера вечером. До одиннадцати часов вечера я был на совещании у начальника штаба. Так. Потом отправился в столовую вместе с подполковником Братоловяну, капитаном Георгиу и еще несколькими офицерами. Ужин продолжался недолго, но за разговором мы засиделись до полуночи. По дороге я еще остановился поговорить с капитаном Георгиу, и это меня задержало минут на двадцать. После того как мы с ним расстались, я пошел прямо домой. Некулай ждал меня. Он предложил чаю, но я отказался, так как очень хотел спать. Я его отправил спать и стал раздеваться, но тут начался артиллерийский обстрел, пришлось снова одеться и побежать на командный пункт, — я подумал, что могу понадобиться генералу. Там мы с вами встретились. Остальное вы знаете. Вы думаете, что мне в столовой подсыпали чего-нибудь в еду?

— Очень возможно! Но, независимо от этого, скажите, что вы думаете о своем денщике?

— Ну что сказать об этом бедняге. Он ведь немножко не в себе. На Восточном фронте его засыпало землей во время артобстрела, и с тех пор он словно тронулся. Жалкий, хотя и очень добрый, преданный мне человек. Я не могу понять, как его вообще не демобилизовали. Во всяком случае, его не следовало бы посылать сюда. Вероятно, какой-нибудь старший сержант с мобилизационного пункта отправил его сюда вместо сынка богатея, заплатившего за то, чтобы остаться поближе к дому. Я просил начальника штаба отправить его обратно, но тот отказал, говорит, что с обязанностями денщика он вполне справится. И в этом он прав. Забот у меня с ним никаких, а в хорошие минуты он бывает даже забавен. Но почему вы меня о нем спрашиваете? Неужели даже он на подозрении?

— В конце концов я стану подозревать самого себя, — отшутился Уля Михай.

— Не стоит перебарщивать. Это ведь человек обиженный и богом и судьбой… Я за него готов головой поручиться.

— Не беспокойтесь, среди тех, кого я взял бы на подозрение, он будет числиться последним.

— Между прочим, — вспомнил капитан Смеу, — вы мне еще не объяснили, какая связь существует между снотворным, которое я проглотил, и крепостью моего организма…

— Самая непосредственная. По всей вероятности, кто-то подсыпал вам в еду или в питье снотворное, но ошибся дозой, — подсыпал ровно столько, сколько необходимо, чтобы проспать спокойным сном, без сновидений до утра. И всё же вы проснулись среди ночи. Этому способствовали и ночная артиллерийская канонада и чувство долга, которое заставило вас подняться и поспешить в штаб дивизии. И, так же как иногда люди переносят болезнь на ногах, вы одолели снотворное, бодрствуя вопреки тому, что вам страшно хотелось спать. Вот почему я и сказал, что у вас крепкий организм.

Капитан Смеу Еуджен выдернул из стога соломинку и стал машинально ее покусывать, глядя на неподвижные крылья мельницы и не видя их.

— Ну, предположим… А что же он мог искать у меня в комнате? — проговорил наконец Смеу.

— Этогo я не знаю. Предполагать можно многое. Ясно одно: ночной гость приходил к вам совсем не для того, чтобы полюбоваться на то, как вы спите. Вы проверили, у вас ничего не пропало?

— Абсолютно ничего! Черт побери, вы представляете, какая ответственность лежит на мне?

Уля Михай улыбнулся не без некоторой иронии:

— Думаю, что не большая, чем на мне и капитане Георгиу. В силу некоторых обстоятельств ваша роль в той борьбе, которая невидимо развертывается, несколько пассивна. Ваша задача — обеспечить надежную связь с высшим штабом с помощью шифровальной машины. Ответственность за поимку того, кто пытается добраться до этой машины, лежит на нас, главным образом на мне. Вы же отлично знаете, что для этого я здесь и нахожусь. Пока мы действуем на ощупь. Визит, который нанесли вам ночью, еще больше осложняет обстановку. Насколько я теперь понимаю, мы имеем дело с очень опытным и умелым противником. Но я ведь тоже хотел кой о чем спросить вас. Каково ваше мнение о Бурлаку Александру?

— Вы только что спрашивали меня о Некулае, а теперь о Бурлаку. Неужели вы и его подозреваете? В таком случае я должен сказать со всей откровенностью: о нем я самого лучшего мнения!

— И на меня он произвел очень хорошее впечатление, и всё-таки…

И Уля рассказал историю о пропавшей фотографии.

— Невероятно! — возбужденно воскликнул капитан Смеу. — Я доверял ему больше, чем кому-либо. Я могу вам признаться в этом, так как знаю, что это останется между нами. Я питал к нему всегда настоящую симпатию. Часто я говорил себе, что если бы завтра наступил мир, я бы хотел иметь именно такого друга, как он. Потрясающе! Ей-богу, даже верить не хочется… Вы действительно были правы, когда сказали, что этот ночной гость всё запутал. Если предположить, что Бурлаку агент Абвера или хотя бы связан с ним, то какой же смысл в этом посещении моей комнаты?

— Правильно! Между кражей фотографии и ночным визитом к вам не существует, на первый взгляд никакой связи. Но еще неизвестно, что мы скажем завтра, когда будем знать больше…

— Вы собираетесь передать его Второму отделу?

— Пока ни в коем случае! Этот моц сильный человек. И если он действительно в чем-нибудь замешан, то сумеет найти объяснение, которое его оправдает.

— Что же тогда вы собираетесь делать? Уля Михай пожал плечами:

— Мне трудновато ответить на этот вопрос. Видите ли, мы в таком положении, при котором малейшая оплошность может всё испортить.

— То есть?…

— Попробую объяснить понятней. С одной стороны, мы находимся в выгодном положении, так как, не зная, под чьим именем скрывается агент Абвера, знаем о его существовании и целях, которые он преследует. И это главное наше преимущество. Наш противник, не догадываясь, по всей вероятности, о том, что за ним идет охота, чувствует себя в сравнительной безопасности. Потому-то малейшая ошибка с нашей стороны может всё испортить. Если агент каким-либо образом пронюхает о том, что мы его ищем, он немедленно исчезнет.