Принц снова коснулся Грир. Пальцы ласково дотронулись щеки, и по ее телу пошла мелкая дрожь. 

Горячее дыхание Сева донесло до Грир запах бренди, и по тому, что он выдохнул прямо ей в губы, она поняла, что он передвинулся. У нее внезапно пересохло во рту, но она осталась неподвижной, словно камень. Не хотела шевелиться и случайно задеть теплое тело принца. Он мог бы подумать, что ей нарочно хотелось прикоснуться к нему. Что ей нравятся эти ласки. Нравится Севастьян. 

Недопустимо! У нее все-таки есть гордость! 

После того, как презрительно он отзывался о ней, принимать его нежности было бы просто… жалко. Не говоря уже о том, что это совсем неуместно. Не то, чтобы ее так уж волновало его мнение, но Грир не хотела, чтобы принц думал, что она, словно похотливая кошка, отчаянно нуждается в его внимании. 

Грир и раньше целовали мужчины. Разумеется, целовали. Но она не собиралась сближаться с таким хамом, как этот, принц он или нет. Независимо от того, как он влиял на нее, как она дрожала от его прикосновений в тесноте шкафа, он вызвал воспоминания о тех случаях, которые ей лучше бы забыть. Она ведь крепкий орешек и научилась сопротивляться подобным нахалам. 

Тем не менее... если бы Севастьян сейчас решил ее поцеловать, то она не сумела бы воспротивиться. В этом темном убежище ей отчетливо вспомнилась грусть, волнение, вера в то, что она стоила того, чтобы мужчина закрыл глаза на обстоятельства ее рождения. 

Грир тосковала по этим чувствам, даже если они были ложными. Желание, печаль и перенесенная боль позволили ей поверить в сказки. Что она встретит какого-нибудь провинциального джентльмена с домом в деревне, где не будет недоброжелателей. Только мир, гармония и респектабельность. Большего и не нужно. Лишь бы никто никогда не причинил ей боль снова. 

Сейчас Грир сидела неподвижно, словно холодная и бесчувственная статуя. Но только внешне. Внутри у нее все трепетало, когда Севастьян вслепую касался ее лица, каждой черточки. Округлой щечки, подбородка – она всегда считала, что тот слишком квадратный. И рот чересчур полный, особенно нижняя губа. 

Сев шевельнулся, наклоняясь все ниже и ниже. Когда он едва заметно задел уголок рта Грир, она поняла, что принц совсем близко к ее губам, легко касается лица, играет, исследует. В плену темноты с трудом верилось, что принц способен на такое нежное обращение. Что это тот самый строгий, хладнокровный грубиян тянется к ней, желая коснуться. 

Больше не в силах противиться соблазну, Грир подняла лицо. Предательская тоска переполняла ее. Вот оно. Разрешение на поцелуй. Только поцелуя не последовало. 

– Они ушли, – тихо и невозмутимо произнес Севастьян бесстрастным тоном, будто речь шла о погоде. Дыхание мягко скользнуло по коже Грир . 

Грир прислушалась: из-за дверцы не доносилось ни звука. Но лучше не спешить. Она выждала еще минуту и поняла, что Севастьян прав. Грир не забывала, что все это время провела, можно сказать, в объятиях человека, который считал ее чуть выше плинтуса. 

Принц снова заговорил, и его дыхание шевельнуло выбившиеся из шиньона обрамляющие лицо прядки. 

– Конечно, если вы предпочитаете оставаться здесь, я совершенно уверен, что мы можем кое-чем занять друг друга… 

Севастьян произнес это так безучастно. Как будто его совсем не заботило, примет она предложение или нет, и именно безразличие задело ее больше всего. Не само предложение и не то, что он имел в виду, а то, что ему все равно, какой ответ он получит. 

– Отодвиньтесь от меня, негодяй! 

Грир отпрянула от Севастьяна, развернулась и, немного повозившись с дверцей, вывалилась из шкафа. Она вскочила так резко, что бордовые юбки взметнулись, а когда оглянулась на выбирающегося из шкафа мужчину, изумленно открыла рот. 

Учитывая размеры их убежища, Грир недоумевала, как они вообще поместились там вдвоем. Она сдула прядь каштановых волос, упавшую на глаза. Но та возвращалась на прежнее место и дико раздражала, поэтому Грир резко смахнула непослушную прядь, закрывавшую ее свирепый взгляд. 

Пока принц своими кошачьими золотистыми глазами наблюдал за копошениями Грир, в его взгляде, прежде скучающем, появился легкий интерес. 

– Так достаточно далеко? Признаться, ни одна женщина прежде никогда не просила меня убраться от нее подальше. 

Высокомерный осел! 

Глаза Сева, словно расплавленное золото, пылали ярко, как солнце. Такие удивительные золотистые глаза! Грир никогда не видела ничего подобного. Может, он сам дьявол во плоти? 

Севастьян устремил на нее взволнованный взгляд. Даже когда она облила его лимонной водой, он так не… насторожился. В этот раз он закружил вокруг нее, как дикий кот. Хищник. Когда Грир поняла, что именно она пробудила повышенное внимание принца и зажгла в его глазах огонь, мелкая дрожь тревоги побежала по ее коже. 

Грир глубоко вдохнула и с удивлением заметила, что в начале вечера корсет не был таким жестким. Сейчас одежда сдавливала, тело стало чувствительным, затекло, платье натирало. Щеки пылали от унижения. Она расстроенно повела плечами, и пристальный взгляд Севастьяна упал на ее декольте. Скромный покрой платья был не более смел, чем у любой другой дамы на сегодняшнем вечере, но Грир уловила оценивающий взгляд Севастьяна на вырезе в форме сердечка, и ей стало не по себе. Она задрала подбородок и сложила руки перед собой. 

– Так уж нужно было приставать ко мне, пока мы прятались? 

Ленивая улыбка тронула греховные губы принца. 

– Простите меня, – сказал он без намека на извинение, – когда ко мне прижимается женщина, то тело отзывается само собой. Такова человеческая природа. 

Щеки Грир еще больше раскраснелись при этих словах. 

– Человеческая природа, – отчеканила Грир, – не дает вам права меня трогать. Не важно, принц вы или нет. Никто не смеет трогать меня! – закричала она. 

Больше она не позволит подобного. Лишь под защитой брака. Никогда она не потеряет снова контроль, если красивый мужчина обнимет ее или шепнет на ухо обещания. 

Не то чтобы мужчина, стоящий перед Грир, шептал такие слова. Или когда-нибудь шепнет. Напротив, он отзывался о ней весьма обидно – и за глаза, до встречи с ней, и в глаза, при знакомстве. 

Принц пожал одним широким плечом, равнодушный к выходке Грир. И это возмутило ее еще больше. Неужели он ставит себя выше условностей, которые соблюдают все остальные представители высшего общества? 

– Да вы вроде… не возражали, – заметил Севастьян и начал подступать к Грир, глядя так откровенно, что она засмущалась. – Я думал, что, возможно, вы хотели стать моим другом. 

– Другом? – сощурилась Грир. 

– А вас можно счесть весьма привлекательной, – растягивая слова, произнес Сев. 

Она моргнула. 

– И поэтому я удостоилась заигрывания? – поразилась такому высокомерию Грир, качнув головой. – Вы, может быть, немало удивитесь, но мне плевать на ваше мнение обо мне. 

Севастьян продолжил, будто она ничего и не говорила: 

– У ваших волос такой вызывающий оттенок, но мне это даже по душе, – сказал он, наклоняя голову и рассматривая Грир. – А кожи слишком часто касались солнечные лучи, – объявил принц. – Неужели вы никогда не слышали о шляпках? 

Грир оскорбили такие слова. Она выпрямила спину и ответила: 

– А вы никогда не слышали о манерах? Или принцам не пристало проявлять любезность? Не припомню, чтобы я интересовалась вашим мнением по поводу своей внешности. 

Севастьян, не обращая внимания на замечания Грир, сложил руки за спиной, и вновь вернулся жесткий, придирчивый принц . Ясно, что он всегда будет недоступным для незаконнорожденной, даже несмотря на его горящий взгляд. Они оба понимали, что такой союз невозможен. 

Грир поворачивалась кругом, не желая оказаться спиной к Севастьяну. Он остановился и, не отводя своих золотистых глаз, спросил: 

– Сколько вам лет? 

Причем он задал вопрос с таким выражением, будто подозревал, что не услышит правды.