— Митя, вставай, — говорит Ольга и поправляет косу. — Ты нас уговорил, мы не будем бросать тебя в пруд. Пошли домой.

Она подает Мите руку и ведет за собой. Вторую руку Мите подает Лена. Он берет их обеих за руки и идет между ними. Они втроем снова проходят возле палатки, и все, кто там стоит, снова видят, как большие Ольга и Лена ведут Митю за две руки. Возле Митиного дома их встречает Эрка.

— А где это вы были? — спрашивает она, и видно, что ей заранее завидно.

— Да так, на пруд ходили, — отвечает Ольга, косясь на Митю. — Гуляли.

— Ага, гуляли, — солидно подтверждает Митя и смотрит на Эрку свысока.

Девочка была бы одинокой, но у нее была подруга. Лучшая. Собственно говоря, единственная. Имя подруги было Люся, но вначале девочка была совсем маленькой и имени «Люся» выговорить не могла. Говорила: «Юся». Потом подросла и уже могла выговорить все, но Юся так и осталась Юсей. Она на Юсю спокойно откликалась. Она вообще была спокойная.

Девочка жила на третьем этаже, а Юся в том же доме на втором. Это было удобно: девочка могла приходить к Юсе когда хотела, и никто не волновался, что по дороге она потеряется или попадет под машину. Девочка приходила к Юсе каждый день, и Юся каждый день была ей рада. Они обе были невелики ростом, поэтому девочка вставала на цыпочки, чтобы достать до электрической кнопки, и звонила в дверь, а Юся вставала на цыпочки, чтобы дотянуться до дверной цепочки, и открывала. При виде девочки Юся обязательно всплескивала руками и всячески выражала удивление и радость, хотя она знала, что это пришла девочка, потому что никто другой к ней не ходил.

Юся торжественным жестом приглашала девочку войти и вела ее в свою комнату с большим диваном. Они залезали на большой диван и садились там, поджав ноги. Беседовали. Сначала девочка рассказывала: о том, что она видела во сне и ела на завтрак; о том, какая пальма растет перед ее окном, о том, как новая кукла поссорилась со старым мишкой и еще о разном.

Потом рассказывала Юся — про магазин, в который она ходила по утрам, про своих родителей; про старую—старую железную дорогу, которая хранилась в шкафу, и еще о разном. Девочка говорила солидным баском, у нее дома все удивлялись как ребенок может говорить таким басом, а Юся хрипловато звенела, как треснувший колокольчик. У Юси часто болело горло, и тогда она просто говорила: «Не подходи ко мне близко, не дай бог заразишься». Девочка не боялась заразиться. Иногда она даже хотела, чтобы у нее тоже болело горло, потому что горло болит у Юси. В Юсе девочке нравилось абсолютно все, включая больное горло.

Один раз все уехали и оставили девочку дома одну, что—то у них было срочное. Девочка боялась сидеть одна, она какое—то время помаялась, слоняясь по пустым комнатам и разглядывая фотографии мамы и папы на стенах, а потом заплакала и пошла к Юсе. Звонить в Юсину дверь ей пришлось долго, потому что раньше она никогда не приходила сюда в два часа ночи, но потом ей открыли. Открыли, и напоили горячим жасминовым чаем, и разрешили сидеть на большом диване сколько угодно, но девочка сколько угодно не просидела, потому что она случайно легла вместо села и заснула. Утром ее разбудили запах жасминового чая и Юся, которая ей этот чай принесла прямо туда, где она спала. Девочке раньше никогда не приносили чай прямо туда, где она спала, и она долю молча смотрела на Юсю стоявшую возле дивана с чашкой в руках. Потом они с Юсей пили этот жасминовый чай и опять разговаривали, и девочка рассказывала про своих маму с папой и про то, как они ночью вдруг уехали оба сразу. Юся тихо слушала и тихо пила чай. Она все делала тихо, Юся. Она вообще была тихая.

Потом девочка подросла и носила Юсе рассказы не про куклы, а про уроки. Потом Юся как—то предложила девочке помочь ей с химией, и они открыли книжки и хотели учиться, но в углу комнаты неизвестно откуда появилась серая мышь, и они уже не могли заниматься, потому что обсуждали, что лучше — приручить мышь или прогнать. Девочка была за приручить, а Юся — за прогнать, потому что она боялась мышей. В конце концов девочка уговорила Юсю попробовать приручить, но приручать уже было некого, потому что мышь ушла, а про химию забыли. Потом они долго смеялись девочка уверяла Юсю, что химия — это и сеть та самая мышь, просто она не захотела, чтобы ею занимались. Потом как—то летом девочка придумала кричать с балкона разные имена просто так и смотреть, кто на них внизу начнет крутить головой. Юся была против, потому что это неприлично — кричать с балкона, но девочка ее уговорила и крикнула первая «Юся!» — и конечно, никто крутить головой не начал, потому что Юся была в комнате, а другой Юси ведь не было. Потом уже зимой Юся подарила девочке старомодные пушистые варежки и сказала, что это она сама связала, по каким—то моделям и девочка не поверила, потому что варежки выглядели совсем старыми и кое—где даже протерлись. Потом девочка сама сшила кошку из ткани и принесла Юсе показать, и Юся так восхищалась, что пришлось кошку Юсе подарить. А потом Юся умерла.

Девочка не сразу об этом узнала, потому что поздно пришла из школы. В девятом классе было не так как в восьмом, там учились до четырех, потом еще надо было остаться поговорить с одним человеком, в общем, девочка поздно пришла из школы. В квартире ее встретили холод и никого. Должна была быть мама, но мамы не было. Девочка руками вытащила из холодного супа кусок мяса, надкусила его и пошла к Юсе. У Юси ей долго не открывали, совсем как когда—то в два часа ночи, а потом вдруг открыла девочкина мама и сказала, что к Юсе нельзя, потому что Юся умерла. Девочка не поняла, как это может быть, потому что позавчера они с Юсей сидели за столом и пили жасминовый чай, а вчера ведь не случилось ничего такого. Ну что ты хочешь, сказала мама, такой возраст, восемьдесят семь лет, нужно за нее радоваться, она умерла, как святая, просто легла спать и не и проснулась, не мучалась, не болела ничем, восемьдесят семь лет, шутка ли. Иди домой.

Девочка пошла домой, но потом передумала и вышла на лестницу. Мама с ней домой не пошла, наверное, была еще у Юси, хотя непонятно, что она там делала, раз Юся умерла. Девочка подумала, что, может быть, мама пошутила и Юся не умерла, а просто они с мамой решили девочку разыграть. Она еще раз быстро спустилась к Юсе, но ей никто не открыл, совсем никто, как будто дома никого не было, а этого уже не могло быть никак, потому что Юсе действительно было восемьдесят семь лет и она уже года три не выходила из дома. Девочка приносила ей продукты, а гуляла Юся на балконе. Девочка выбежала на улицу и посмотрела на Юсин балкон. На балконе Юси не было.

Потом девочка долго сидела дома и ничего не делала, потом пришла мама и ничего не сказала. Потом девочка думала, с кем она теперь будем дружить. Потом она отказалась ехать на Юсины похороны. Потом все—таки поехала. А потом, много лет спустя, она, маясь молчанием рассказала кому—то: когда мне было четыре года моей лучшей подруге было семьдесят семь. Вот бедняжка, отозвался кто—то, тебе что, совсем не было с кем дружить? Почему не было, удивилась девочка, я же как раз говорю что было. Ну да, кивнул кто—то, бывает и такое. Девочка не поняла, что это за «такое» и почему оно «бывает», но на всякий случаи промолчала. Она вообще была молчаливая.