Уже после второй ее фразы Сандра начала качать головой, а потом заметила:

— Ты не поняла! Я имела в виду совсем другое участие — в воспитании ребенка или финансовое — словом, нечто в этом роде, понимаешь?

— Ах вот ты о чем... Ну не знаю. Вообще-то было бы лучше всего, если бы Люк совсем не участвовал ни в каком воспитании. Это мое дело. И мой ребенок.

Сандра поморщилась.

— Разумеется, твой. Правду сказать, не люблю я эти новомодные течения: семьи с одним родителем и тому подобное. Детство должно быть полноценным.

— Таковым оно и будет, — уверенно произнесла Ширли. — К счастью, мое финансовое положение позволяет дать ребенку все, в чем возникнет необходимость.

— Кроме отца, которого не купишь ни за какие деньги.

Недовольно засопев, Ширли поднялась с кресла. В ту же минуту шпицы спрыгнули с колен Сандры на пол, тем самым дав и ей возможность встать с дивана. Ширли же сразу направилась к двери, на ходу благодаря за чай и беседу.

— Извини, что отняла у тебя время, но после разговора мне как будто стало легче, — сказала она, выходя из квартиры на лестничную площадку.

— Это всегда так бывает, когда выговоришься.

— Привет мужу.

Сандра кивнула.

— Непременно передам. Стив огорчится, узнав, что не повидался с тобой. — И когда уже Ширли была на лестнице, Сандра вдруг добавила: — Так ты и не рассказала мне, откуда знаешь Люка! Упомянула лишь, что вы давно знакомы — только любопытство разожгла...

— Если тебе и впрямь интересно, потом как-нибудь расскажу, — пообещала Ширли, на миг обернувшись и подняв лицо к стоящей наверху Сандре. — Как договаривались, по телефону.

На том они и расстались.

Однако, сидя за баранкой «вольво» и глядя на знакомую до мелочей дорогу, по которой каждый день, кроме уик-эндов и праздников, ездила из Бердикса в Манчестер и обратно, Ширли поймала себя на том, что ее мысли вертятся вокруг последних фраз Сандры.

Ей самой уже казалось странным, что они с Люком Ролстоном так давно знакомы и только сейчас между ними произошла ослепительная и короткая как молния вспышка страсти.

А теперь я беременна, размышляла Ширли, пытаясь понять, почему судьба выкинула такое коленце, необъяснимым образом соединив посторонних людей. Если бы мне в свое время кто-нибудь сказал, что у меня будет ребенок от Люка Ролстона, вот бы я удивилась! Она даже усмехнулась, такой забавной показалась ей эта мысль. Потом посерьезнела и слегка нахмурилась, пытаясь понять, почему раньше не обращала на Люка внимания. Ведь в действительности он очень недурен собой. И больше похож на киноактера, чем на дирижера, хотя его профессия тоже не лишена известной романтики.

Тут очень кстати подвернулся перекресток, на котором пришлось притормозить из-за красного света, — потому что Ширли принялась детально вспоминать внешность Люка. Он был высок, строен, очень гармонично сложен. Кроме того, у него были шелковистые темные волосы длиной до плеч и блестящие выразительные карие глаза. А когда он разделся... Ширли слегка порозовела и почувствовала прилив приятного волнения. Когда Люк разделся, обнаружилось, что под одеждой скрываются неплохо развитые мышцы.

Она постаралась поскорее прогнать этот соблазнительный образ. Тем более что зажегся зеленый свет, обозначая возможность продолжить путь.

Нужно загнать воспоминания о том дне в самый дальний уголок памяти, промелькнуло в мозгу Ширли. Совсем избавиться от них, к сожалению, не удастся, уж это без сомнений, но надо хотя бы постараться пореже извлекать их на свет. Тогда, возможно, я перестану размышлять о кознях судьбы, определившей мне забеременеть от Люка Ролстона!

Они знали друг друга еще со времен учебы в Королевской академии искусств. Правда, учились на разных факультетах: Люк на дирижерском, Ширли на балетном, который, впрочем, имел гораздо более длинное, официальное название.

Дело, однако, не в этом. Вероятно, главной причиной, помешавшей им обратить друг на друга более пристальное внимание, была разница в возрасте, составлявшая пять лет. В пору студенчества Ширли не заглядывалась на «стариков».

Люка она просто знала в лицо, иногда они здоровались, но и только. Он пользовался успехом у девушек, чем откровенно злоупотреблял, по крайней мере в те времена. Его часто можно было видеть даже не с одной очередной подружкой, а сразу с двумя.

Ширли тогда подобные наблюдения были безразличны, а сейчас и вовсе показалось забавным, что она это вспомнила.

Странными свойствами все-таки обладает человеческая память! Ведь Ширли было абсолютно все равно, чем наполнена личная жизнь Люка Ролстона. Она разделила с ним несколько приятных минут, он доставил ей изысканное наслаждение и, судя по всему, испытал его тоже — и все. На этом их пути разошлись.

Во всяком случае, так полагала Ширли. Да и Люк, очевидно, думал точно так же, тем более что он благоразумно позаботился, чтобы у их взаимно приятного общения не оказалось каких бы то ни было досадных последствий.

А теперь ему — как недавно самой Ширли — предстояло узнать о коварной шутке, которую сыграла с ними жизнь.

Он не поверит!

Эта фраза вертелась в голове Ширли несколько последующих дней и особенно назойливой становилась, когда она видела в театре Люка.

Кстати, после того безумного вечера оба держались друг с другом так, будто ничего не произошло. Словно не было жарких объятий, пламенных поцелуев, обжигающего дыхания... Не было пронизанного почти животной страстью соития на сложенных в углу хореографического зала матах. И будто не отражались в настенных зеркалах сплетенные в чувственном экстазе обнаженные тела.

При встречах Ширли и Люк здоровались как обычно, даже не особенно стремясь поскорей отвести взгляд. Зачем? Они оба взрослые люди и давно отвыкли смущаться, увидевшись с партнером по случайному эротическому приключению.

Как же ему сказать? — гадала Ширли.

Собственно, можно было бы и не говорить, все равно ей от Люка ничего не требуется. Но как-то это не по-человечески, что ли. В конце концов, он имеет право знать о том, что имеет к нему непосредственное отношение.

Просто поставлю его в известность — и дело с концом, решила Ширли.

После этого осталось только выбрать день.

Некоторое время Ширли размышляла и над этим вопросом, потом остановилась на следующем вторнике. Конечно, больше всего подходил понедельник — начало недели и вообще всего нового, — но, с другой стороны, этот день всегда считался тяжелым, и небезосновательно. Исходя из этих соображений, Ширли выбрала вторник. Причем руководствовалась больше соображениями собственного удобства, а вовсе не интересами Люка. Тому просто предстоит выслушать информацию, принять ее к сведению — или не принять, выбор за ним, — затем они разойдутся в разные стороны, точь-в-точь как после известных событий в хореографическом зале.

Определившись с дальнейшими действиями, Ширли почувствовала себя лучше. И перестала думать о том, какой будет реакция Люка. По большому счету ей это было безразлично.

У нее существовала другая тема для размышлений — ребенок. Его рождение и все, что за этим последует, — вот то, что занимало сейчас ее мысли.

Наступил вторник.

С самого утра Ширли ходила по театру с решительно сжатыми губами и все выбирала момент для разговора с Люком. Задача оказалась не из простых. Поначалу они оба были заняты, каждый своим делом и в разных помещениях. Люк репетировал в оркестровой яме с музыкантами, Ширли занималась с балетной группой в хореографическом зале. Однако краем уха она прислушивалась к доносящимся из зрительного зала музыкальным звукам и все думала о том, как бы поговорить с Люком наедине. Сделать это в театре было практически невозможно. Оставалось поймать Люка в тот момент, когда он соберется ехать домой.

К сожалению, осуществить этот план не удалось. Ширли пришлось немного задержаться в хореографическом зале, потому что одной из девушек, Дженнис, никак не удавалось станцевать так, как того требовала постановка. Уже ушли остальные балерины, а Ширли все повторяла с ней трудный фрагмент.