Особняк, к которому привел Батталов работников уголовного розыска, оказался домом профессора Садыкова. Около него ни Розыков, ни Чеботарев не обнаружили следов грузовой машины.

Никаких улик не нашел и младший лейтенант, прибывший к особняку вместе с оперативными работниками. Было очевидно, что Батталов не совсем удачно сложил легенду о человеке со шрамом.

Посещение больницы привело Розыкова в еще большее замешательство. Врач — полная, уже немолодая женщина — сообщила, что Востриков действительно был на приеме и просил лекарство от головной боли. Она дала ему пирамидон, и он ушел, сказав за дверью кому-то: «Придется эту ночь побыть в городе. Больно уж голова разболелась. Да и врач запретила ехать на машине».

Сказал «кому-то» — это, наверняка, Расулову. Майора заинтересовали другие вопросы: зачем понадобилось Вострикову обманывать Расулова? Куда они пошли после больницы? В банке их не было, это подтвердил шофер; может быть, встретились с кем-нибудь из знакомых и провели с ним время?

Розыков был аналитиком. Он не мог открыто высказать то или иное мнение, не проанализировав его. В каждом действии он, прежде всего, искал причину и исполнителя действия. Причем, знакомясь с исполнителем, тщательно изучал причину, побудившую его совершить преступление…

Когда Розыков вернулся в отдел милиции, ему доложили, что пришла жена Расулова. Женщина сообщила, что у нее снова был позавчерашний «гость» и возвратил часть денег. «Я, — сказал он, уходя, — очень жалею, что не успел помочь моему лучшему другу. Наверно, Расул не хотел, чтобы мы встречались на этом свете».

Бибихон плакала:

— Я и раньше подумывала, что Расул может убить его. Он все грозился: «Вот напьюсь пьяным и переломаю ребра твоему Кариму». Так и говорил. Все слышали.

— Как относился Карим к Батталову? — выждав, пока женщина перестанет плакать, спросил Розыков.

— Не любил он Расула, — не сразу ответила на это Бибихон,

Через полчаса после ее ухода эксперт Чеботарев сообщил, что протекторы задних колес машины ШЛ 24–27 не совпали со снятыми на гипс слепками, обнаруженными на месте происшествия.

«Значит, — подумал майор, — машина Батталова не была на месте преступления. Шофера принудили придти к нам и оклеветать себя. Может быть и другое: Батталов — член преступной шайки. Зная, что идет расследование, он решил отвлечь внимание от своих сообщников. Необходимо узнать, где находилась его машина эти два дня. Это, пожалуй, прольет свет на многое».

— Товарищ младший лейтенант, — связался майор по телефону с Вороновым, — вы говорили, что о машине Батталова вам сообщил хороший знакомый, кто он такой?

Голос Воронова дрогнул:

— Простите, товарищ майор, мне никто не звонил. Это я сказал так, чтобы Батталов подумал, что граждане тоже против него.

— Вы считаете, что он преступник?

— Многие так считают.

Розыков повесил трубку. «На улице Кирова, возле гастронома, с машиной находится Батталов. Спешите, иначе он исчезнет», — вспомнил он слова, прозвучавшие сегодня по телефону.

«Кто ты, добрый человек? — нахмурился Розыков. — Откуда тебе известны номера наших телефонов? Не ты ли два дня назад сообщил дежурному по отделу о дорожной аварии?»

Между тем, события развивались с головокружительной быстротой.

В кабинет, громко стуча сапогами, вошел лейтенант Зафар и ошеломил майора еще более неожиданной вестью: ночью неизвестными преступниками была тяжело ранена Надя Кузьминых.

Розыков плотно стиснул зубы. Пожалуй, впервые за пять лет работы в ОУРе он подумал, что не справится с делом. Груз событий навалился на него, и он гнулся под его тяжестью.

— Что найдено на месте преступления? — наконец, после продолжительного молчания спросил он,

Зафар ответил, нервно переступив с ноги на ногу:

— Улик не обнаружено,

— Ваше мнение, товарищ лейтенант? — Розыков уже справился с минутной слабостью.

— Не знаю, что и сказать, — угрюмо отозвался оперуполномоченный.

— Что думаете делать дальше?

— Поеду в госпиталь, к больной. Может быть, от нее удастся что-нибудь узнать.

— Хорошо. Действуйте!.. Товарищ младший лейтенант, — майор снова позвонил Воронову, — вы еще у себя? Зайдите ко мне… Вот что, Алексей Дмитриевич, — сказал он, когда младший лейтенант пришел, — вы как-то говорили, что знаете Наташу, знакомую Вострикова. Расскажите о ней? Кто она?

Воронов похолодевшими пальцами потрогал брови:

— Вы думаете, что Востриков и Расулов были у нее?

— Алексей Дмитриевич, не спеши делать выводы, — тепло сказал Розыков. — Мы должны знать о Вострикове все. Наташа его друг. Она может сообщить нам интересные данные. Возможно, побеседовав с нею, ты перестанешь думать, что Востриков замешан в убийстве.

Наташа плакала. Сначала это тяготило младшего лейтенанта, потом стало раздражать. Он снова вспомнил последнюю встречу с Востриковым и почти физически ощутил прикосновение его жарких рук. «Моя фамилия Востриков. Я из колхоза «Хакикат»… Вы — Воронов, Алексей Дмитриевич… Мне о вас говорила Наташа».

Кажется, ничего особенного не было в этих словах, и все же именно их имел в виду младший лейтенант, высказывая Розыкову свои подозрения относительно Вострикова,

Воронов рассказал Наташе все:

— Мы думаем, что Востриков преступник. У нас есть свидетели, не пытайся возражать. Вчера во время допроса, — приврал младший лейтенант, — он признался, что является членом преступной банды.

Наташа отняла от лица платок и взглянула на Воронова широко раскрытыми глазами.

Он не выдержал ее взгляда и отошел к этажерке с книгами, Ревность к Вострикову на мгновение сделала его беспомощным и жалким. Он чувствовал, что Наташа начинает презирать его, и не смел поднять головы.

Мир простых вещей переставал волновать его. Все летело вверх тормашками, и не было силы остановить катастрофу. Ему казалось, что он правильно поступил, обвинив Вострикова в преступлении. В то же время где-то в душе копошилась мысль, опровергающая это утверждение. Он понимал, что нельзя обвинить человека в убийстве, сославшись на одну-две ничтожные улики.

Наташа следила за Вороновым. Она не знала подлинной причины его нервозности и пыталась вникнуть в смысл того, что услышала. Ее испугал не сам факт преступления, а то, что это преступление было совершено при участии близкого человека.

Десятки самых непредвиденных вопросов почти тотчас задала она самой себе, но, как обычно бывает в таких случаях, ни на один из них не нашла ответа.

Поняв это, Воронов почувствовал под ногами твердую опору. Он не торопясь отошел от этажерки, заложил руки за спину и с любопытством взглянул в ее заплаканные глаза.

Это взорвало тишину, Наташа с грохотом отодвинула от себя тяжелый табурет, подбежала к Воронову и, сжав кулаки, сказала, словно стегнула плетью:

— Зачем ты врешь?!

Младший лейтенант раскрыл рот, но так ничего и не сказал, В комнате снова повисла тишина — теперь она продолжалась долго, даже чересчур долго, и он ясно осознал безвыходность своего положения.

«Действительно, зачем я обманул ее? — подумал он. — Мне поручили узнать, каковы у нее отношения с Востриковым. Давно ли она знакома с ним? Способен ли он совершить преступление? Как относится к ее любви? А я что узнал? Ничего!»

Воронов посмотрел на часы: без четверти десять. Через сорок минут надо быть в отделе милиции. Розыков спросит о Вострикове. Не ответить ему — значит, провалить собственную версию!

— Я погорячился, Наташа, — с трудом овладев собой, заговорил он. — У нас, действительно, нет улик, чтобы обвинить Вострикова в преступлении. Дело в том, что он в прошлом был замешан в одной краже.

Воронов замолчал. «Опять вру, ну, зачем это я? Неужели нельзя сделать так, чтобы Наташа поверила мне и рассказала о Вострикове все, что знала?»