«Как можно столько говорить по телефону?» — удивлялся Розыков. Он никак не мог успокоиться — в голове роились самые противоречивые мысли. То ему казалось, что не стоит заводить разговор о капитане Исмаилове — еще неизвестно, что даст это назначение, то его бросало в дрожь, когда думал, что все произошло без его согласия, и он уверял себя, что настоит на своем — уберет капитана из своего отделения.

…Разговор не получился. Повесив трубку, Корнилов встал и, выйдя из-за стола, предложил умоляюще:

— Поедем к тебе шурпу есть!

Розыков взглянул на Прохорова — тот потирал кончиками пальцев начинавшие седеть виски. Предложение подполковника удивило обоих.

— Если хотите… пожалуйста…

— Ты не крути, Якуб Розыкович, — шутя погрозил кулаком Корнилов. — Скоро обеденный перерыв — поехали! Гульчехра заждалась, наверно, каждый день дома обедаешь… О своей командировке еще успеешь, доложишь… Секретарь парторганизации, конечно, не оставит нас одних, — кивнул он Прохорову.

— Пожалуй, нет, — вытянулся старший оперуполномоченный.

— Вот и отлично! — Потом, когда уже сели в машину, Игорь Владимирович объяснил: — Без жены, как без рук… Приезжаешь домой, и не знаешь куда себя деть. Ходишь из угла в угол по спальне, как лунатик… У тебя забудусь немного. Вы умеете развлечь…

Розыков улыбался… «Вы» — это больше Гульчехра. Корнилов был как-то у них — она угостила его шурпой… Уезжая, он признался, что никогда еще не ел такой шурпы…

Обедали на супе, небольшом глинобитном возвышении, сделанном у входа в дом.

Гульчехра — молодая, краснощекая женщина с внимательными грустными глазами, — заставив дастархан едой, ушла в спальню, откуда доносился плач Ильхама, сына Розыкова. Место Гульчехры заняла мать — полная крупная старуха с черными редкими усами и большой родинкой на лбу.

Слушая подполковника, не перестававшего хвалить плов — шурпу сегодня не готовили, — Розыков силился понять самого себя. Из головы не выходила оса: сейчас он, также как и она, не видел выхода из создавшегося положения. Здесь, в присутствии матери за дастарханом, он не решался заговорить с Корниловым об Исмаилове.

— Ты что это, Якуб Розыкович, молчишь, будто в рот воды набрал? — перестал восторгаться пловом Корнилов. — Неужели гостям не рад?

— Э, почтенный Игорьджан, зачем говорить такие слова! — ответила за сына старуха. — В нашем доме гостям всегда рады. Ты кушай, не ломай голову зря… Думать за обедом — деньги класть в дырявый карман.

— Совершенно верно, уважаемая Анахон-биби, — покосился Корнилов на Розыкова.

Майор криво усмехнулся:

— Когда совершишь необдуманный поступок, то не грех подумать и за обедом.

— У тебя горе, Якубджан, — забеспокоилась Анахон-биби. — Так говори, — она с тревогой посмотрела на сына, — скрывать горе грех…

— Его горе, уважаемая Анахон-биби, мое горе, — распивая небольшими глотками чай, сказал Корнилов. В его карих глазах застыл немой упрек; взгляд будто говорил: «Все-таки не вытерпел, начал»… — Ты, Якуб Розыкович, не кипятись, — подполковник положил руку на колено Розыкова. — Не так страшен черт, как его малюют. Может быть, Исмаилов окажется неплохим работником. Ты поговори с паспортистами… Конечно, если он не оправдает наших надежд, мы не станем возиться с ним…

Во двор вышла Гульчехра. Ильхам — полный, краснощекий крепыш, завернутый в красное теплое одеяло, таращил на гостей черные, словно смородинки, глазенки.

— Якуб, тебя к телефону, — сказала она, передавая сына свекрови.

Розыков возвратился через минуту — возбужденный, с пиджаком в руках.

— Что? — выдохнул Корнилов.

— Автомобильная авария. Один пассажир убит, другой ранен… Вы едете?

— Да-да, обязательно…

Гульчехра кинулась к мужу, заплакала:

— Якуб!.. Да как же… Опять уезжаешь…

— Гульчехра! — остановила невестку окриком Анахон-биби, — перестань сейчас же!.. Я прокляну тебя, если… Другие жены гордятся таким, как Якуб… Иди… Иди, Якубджан, не беспокойся, — ласково взглянула она на сына.

Майор легонько отстранил от себя жену, виновато повернулся к подполковнику и лейтенанту.

— Извините, у нее брата убили… хулиганы… Вот она… Это пройдет… Ступай, Гульчехра. — Он поцеловал жену в лоб, подошел к Анахон-биби. — Не сердитесь, мама!

— О, аллах! Да разве я сержусь! — улыбнулась Анахон-биби. — Так вышло. Я и не думала. Пойдем, Гульчехра.

Всю дорогу, пока ехали в отдел, Корнилов думал о «ссоре» у Розыковых. Как мало знал он сотрудников отдела! Недаром вчера заместитель начальника управления упрекнул: «Ты у нас работаешь больше месяца, а все еще, как новичок… Присматривайся к людям, иначе не потянешь!..»

Розыков сидел рядом с шофером. Корнилов достал из кармана блокнот, написал на первом листе: «Сколько лет живет Якуб Розыкович с Гуль?», затем толкнул Прохорова в бок, указал глазами на блокнот… Лейтенант взял карандаш, поставил на словах подполковника жирную палочку — год…

Корнилов резко вскинул голову:

— Только?

— Это длинная история, — наклонился Прохоров. — В общем… — Он положил блокнот на колени, торопливо набросал:

— Я ее знал, — сказал он, помолчав. — Это была капризная женщина….

Первым об автомобильной аварии узнал инспектор дорнадзора младший лейтенант Воронов. Велосипедист, сообщивший ему об этом, сбивчиво комкал слова, вытирая мокрым платком большой с залысинами лоб.

Передав сообщение велосипедиста секретарю угрозыска, Воронов взял двух общественных инспекторов, оказавшихся на линии, и выехал на место происшествия.

Высокий, сухощавый мужчина, стоявший у магазина, взглядом проводил Воронова, закурил и неторопливо направился к телефонной будке.

Через минуту в дежурной комнате отдела милиции зазвенел телефон — мужчина сообщил об убийстве двух человек, совершенном по дороге в колхоз «Хакикат».

— Кто говорит? — поинтересовался дежурный.

Вместо ответа прозвучали короткие гудки отбоя.

…Воронов резко затормозил мотоцикл. В двух метрах от дороги, за кюветом, лежали два человека. Велосипедист не обманул: действительно, один был ранен, другой — убит. Раненый, увидев прибывших, попытался подняться — должно быть, хотел что-то сказать…

— Лежите, лежите, — заторопился Воронов. Он нагнулся и помог пострадавшему поднять голову. Тот вздохнул и проговорил тихо:

— Сволочи, какого человека убили! Младший лейтенант насторожился:

— Вы знаете убийц?

— Я все видел… — Раненый переждал минуту, собираясь с силами. — Это кассир Карим Расулов. Он получил в городе деньги. Мы ехали в кишлак на попутной машине. По дороге к нам в кузов сел незнакомец и потребовал деньги. Мы сказали, что у нас ничего нет. Тогда он ударил Расулова пистолетом по голове. В это время машина круто повернула, и мы вылетели из кузова.

— Вместе с незнакомцем? — спросил Воронов.

— Нет. Он, кажется, удержался.

Младший лейтенант недовольно сдвинул брови:

— Почему вы оказались на попутной машине?

— Об этом спросите нашего шофера — Расула Батталова, Он не заехал за нами.

— У вас имеются при себе документы?

— Неужели не верите? — Раненый приподнялся на локте. — Моя фамилия — Востриков. Я из колхоза «Хакикат». Это недалеко отсюда — километров двадцать… Кстати, я вас знаю.

— Меня? — удивился младший лейтенант.

— Да… Вы — Воронов… Алексей Дмитриевич… Мне о вас говорила Наташа…

— Наташа?!

— Вы не удивляйтесь. Я — друг ее. — Востриков устало опустил голову. — Пожалуйста, не говорите ей о нашей встрече. Это ранение. Понимаете?..