Вдруг хрустальная призма, которую я держал в своих объятиях, от страшного толчка разлетелась на миллионы кусков, звеня дождем блестящих искр. И вместо её в моих объятиях оказалось первобытное создание - целое, неповрежденное, именно такое, каким оно было тысячи лет назад, когда попало в хрусталь.

В этот момент я забыл про грохот, продолжающийся вот уже несколько часов.

Нет, девушка не мертва. Тело ее гибкое.

На моих руках спала девушка, которая заснула еще в предисторические времена!

Я дал ей имя Нагами, а мужчине, который еще оставался в призме, - Ламек.

В моих руках был не труп, не мумия, а мнимоумершая девушка. Тайна мнимой смерти была известна и древним венграм. В поверьях древних венгров говорится, что молодые девушки притворялись мертвыми и возвращались с того света, принося с собой необычные пророчества.

И эта девушка не умерла, она только спит.

Я перенес ее на приготовленную заранее постель.

К счастью, у меня был замечательный древний способ, которым я мог отвоевать жизнь у смерти, - это амбра.

Амбру знали еще халдеи и пользовались ею для продолжения жизни человека.

Амбра восстанавливает жизненные силы, делает человека молодым и счастливым. Она возвращает жизнь, если она только притаилась и тело не стало еще разлагаться. Но вещество это очень дорогое и чудотворным средством может служить только для богатых людей. Чтобы натереть, например, амбровой мазью тело одного человека, нужно четыре унции той мази, которую можно изготовить только из ста унций амбры.

Я мог позволить себе такую роскошь и взяться лечить этим чудодейственным средством, поскольку в брюхе кашалота нашел целых восемьсот унций амбры. Она была еще сырой, а это значит, что из нее легко можно изготовить амбровую мазь. Нельзя даже передать, какой волшебный запах имеет амбровая мазь. Она щекочет нервы, и человек, когда вдыхает ее, пьянеет. Пожалуй, я впал в забытье. Вокруг меня все вздрагивает, скалы дерутся между собой, огонь борется со льдом, а я здесь, в глубине подземелья, вдруг начал петь!

Стоя на коленях перед своей невестой, я думал, как ее оживить. Для этого нужны будут не только чудодейственные средства, но и повседневное бережное лечения.

Во-первых, чтобы натереть кожу девушки амбровой мазью, пришлось освободить тело ее из-под покрова густых волос. Передо мной лежала как бы настоящая мраморная статуя, только с мягкой, как бархат, поверхностью.

Натирать я должен ее снизу, от ног и далее по спине.

Когда я начал натирать, кожа покраснела. Красный цвет - это цвет жизни.

Наконец пришла очередь к лицу и вискам.

Запах амбры и усиленная работа обострили мои чувства.

Между тем вокруг творилось что-то необычное.

От толчков земли призмы хрустальной пещеры наэлектризовались и начали светиться, образуя радужные круги, заливали меня и мою невесту красочным, как перья павлиньего хвоста, сиянием.

Огромные массы горного хрусталя, насыщенные электрическими зарядами, вспыхивают бриллиантовыми молниями до потолка. Среди этой ослепительной роскоши красок тихо плывет одна единственная белая тучка. Это дым от сожженного мной жира. Он не нашел выхода из пещеры и белым облачком вьется между стенами.

От сотрясения кристаллов образуются какие-то странные звуки. Эта музыка умиляет человека и вызывает у него слезы. А между тем с вулкана льется страшный поток грозы. Сердце мое дрожит - я всем существом чувствую, что в этом свете, звуке, запахе полно необычных тайн.

- Пробудись! Пробудись! Пробудись! - Кричу я в восторге к своей невесте.

Затем, прижав ухо к ее груди, я, кажется, услышал едва уловимый трепет, еще не биение сердца, а только признаки начала его работы.

Когда, наконец, я натер мазью лицо и веки девушки, губы ее медленно раскрылись, будто расцвела роза в лучах солнца. Я вскрикнул от восторга. Пусть и дальше звенят кристаллы! Человек побеждает смерть!

А когда я потер под мышками девушки, поднятые над головой руки ее опустились и обняли мою голову. Теперь я почувствовал, что девушка спасена. Устами прижался к ее губам, чтобы дунуть воздуха в ее легкие и вернуть ей дыхание. Все время я внимательно следил за пульсом.

Это была такая торжественная минута, что на мгновение даже скалы перестали вздрагивать, как будто и они следили, как возвращается к жизни человеческое существо, и ждали, пока прозвучит между кристаллами первый удар женского сердца.

И грянул!

Первый удар сердца!

Я не поверил руке и приложил к сердцу ухо. Опять удар.

Через пять минут еще один, а далее через каждые пять минут - удар.

Ее обе руки покоились теперь на груди. Уста все больше и больше открывались.

Попробовал я влить в рот девушки несколько капель разведенного в воде винного спирта с амброй.

Тогда она медленно открыла глаза. Были то большие темно- синие глаза, с расширенными зрачками, которые еще смотрели сквозь туман и ничего не видели. Я положил левую руку ей под голову, поднял девушку и ладонью правой начал натирать ее тело у сердца. Девушка закрыла глаза и начала дышать ритмично.

Руки и ноги ее уже сгибались, но самостоятельно двигаться еще не могли.

Теперь я решился на последнюю попытку. Брызнул на ее лицо ледяной водой. Тело девушки как будто ударило электрическим током. Конечности дрогнули, взгляд оживился.

Она проснулась. Это уже была жизнь. Девушка очнулась, смотрела. Затем вздрогнула. Все тело покрылось гусиной кожей. Видно, ей было холодно.

Я натянул шатер из шкуры кашалота, которую перекинул через два хрустальных столба, чтобы закрыть свет, привел к девушке Бэби и объяснил медведице, что она должна лечь возле моей Нагами.

Я поднял Нагами и положил рядом с медведицей, которая лежала под ней, словно огромная оттоманка. Девушка не пугалась медведицы, а, наоборот, прижалась к ней, видимо, знала, что звериное тепло лечит. Верное животное поняло меня. Ведь она хорошо видела все мои мучения. Скуля, ласкала девушку так, как медведица-мать привыкла ласкать свое медвежонка. Может, в древние времена, перед тем как изобрели оружие, люди и звери не враждовали между собой, как сейчас. Бэби поняла, чего я ждал от нее. Она ласкала по-детски робкую девушку, получила ее доверие и наконец стала для нее тем, кем была волчица для Ромула и Рема. Бэби стала кормилицей моего новорожденного ребенка. А Нагами действительно нуждалась в молоке, ибо всякая другая пища могла отравить её организм, едва начинавший оживать.

Когда ребеночек насытился, то склонил свою хорошенькую головку на грудь великолепной кормилицы и уснул.

Девушка еще не сказала ни слова, поэтому я не знал, на каком языке он разговаривает.

А вокруг кристаллы неугомонно распевали над спящим младенцем колыбельные песни.

Нагами действительно была милым, очаровательным созданием. Нечто среднее между новорожденным ребенком, зверем и застенчивой девушкой. Смесь доверчивости и боязни, нежности и упрямства. Все ее чувства были зачаточными. Из нее можно воспитать и женщину, и зверя. Мне нужно было изучить прихоти Нагами, как мать изучает своего ребенка, не умеющего еще говорить, но понимающего уже звуковые оттенки и выражающего свою волю только разными звуками - плачем, лепетом и хныканьем.

Надо было обращаться с ней очень нежно.

Нагами скоро привыкла относиться к Бэби, как к матери. Она еще не отзывалась к ней, а только подражала ее звукам. А когда я приближался к девушке, на ее лице возникала растерянность. Не раз я пробовал нежно и ласково произносить отдельные слова, но она одного из них не повторила.

Однако Нагами интересовалась мной. Когда я ложился с другой стороны медведицы и притворялся, что сплю, девушка через медведицу наклонялась и долго разглядывала меня. Как только я зажигал спичку, она кланялась к моим ногам, так как, вероятно, считала меня повелителем молний.