Ветчина, которой две тысячи лет!

Зная, что самым вкусным куском слоновой мяса является нога, я отрубил от нее кусок величиной в двадцать пять фунтов и топором отсек по голени. Мясо было еще свежее.

Медвежье племя все время с благоговейным испугом сидело вокруг и нетерпеливо облизывало морды.

Все вынуждены были ждать спокойно, потому что когда кто-

то шевелился, я поворачивал лампу в его сторону, и от слепящего света становилось смирным и самое дикое животное. Первую, наилучшую часть, я дал королевской паре. Это была лапа слона. Однако, ранее я сам отведал мяса. Оно было хорошо на вкус, но твердое, как подошва. Мне стало ясно, что я не смогу иметь общей кухни с медведями. Потом я отрезал столько кусков, сколько насчитал укрощенных хлороформом медведей. Крупнейшие куски получила восьмерка, что тянула сани. Этих я особенно хотел привлечь к себе. Укрощенных медведей легко можно было узнать по следам от смазанных рыбьим жиром ошейников.

Остатки достались широкой «публике», которая сразу же взялась за дело и хлопотала тех пор, пока не остались только кости.

А я тем временем спокойно закончил работу. План у меня уже созрел.

До сих пор мне удавалось выкручиваться из тяжелейших ситуаций счастливыми и смелыми выдумками. И теперь я не мог примириться с мыслью, что моя судьба зависит от ласки или немилость диких зверей. Ведь какой-то медведь может взбеситься и содрать с меня кожу! Кроме того, и продукты не удовлетворяли меня.

У меня возник план. Среди пещеры есть пропасть, из которой торчат высокие ледовые скалы. Все это напоминает огромную тюрьму. Над пропастью свисает, как своды моста, масса льда. На этот мост я вытащил сани и притащил с корабля подъемную машину - похожую на те, которыми каменщики в городах поднимаются на самые высокие этажи. Посреди моста я вбил железный кол, прикрепил к нему подъемник и вместе с грузом, который могла удержать машина, спустился на дно пропасти.

Там, первым делом, необходимо было найти хорошо защищенное место для постоянного жилья.

Надо отметить, что в пещере, было не так холодно, как в каютах «Тегетгофа». На корабле было 28 ° холода, тогда как на улице - 32 ° ниже нуля. В пещере же термометр показывал только 12 ° мороза, а на дне пропасти - всего 8 °. Это было для меня неожиданностью. Ведь тепло всегда поднимается вверх, а тут, оказалось, наоборот. О причине этого явления я узнал позже.

Разведав все вокруг, я решил разбить лагерь именно на этом месте.

Две ледовые глыбы образовали естественное углубление в стене пропасти. Сюда можно сложить все мои запасы. Я начал стягивать их вместе, и за работой не было, когда даже вверх глянуть.

Пятнадцать раз пришлось подниматься и спускаться, пока весь груз попал в мой склад.

Когда работа была завершена, я мог сказать, что все мое «предприятие» построено на льду. Теперь оставалось только наладить производство консервов гуляша.

С «Тегетгофа» я принес с собой такой котел, в котором под давлением пара даже кости могли разомлеть на студень. Котел стоял на треножнике, и поэтому его можно было поставить в любом месте и варить в нем без малейшей опасности.

Но как же с топливом? Тем углем и дровами, что я принес с собой, буду только разжигать, а топить буду добытым изо льда мясом. То, что мясо хорошее топливо, знали еще англичане. Они когда-то в Египте топили мумиями паровые машины. А здесь у меня мяса сколько угодно. Вкусное сварю для еды, а худшим буду топить.

Так поразмыслив, я прицепил фонарь на грудь и пошел разведывать шахту с мясом. Здесь была все-таки настоящая шахта! На дне пещеры лежала ледовая поляна, похожая на огромный танцевальный зал с блестящей зеркальной плитой вместо обычного пола.

При свете фонаря сквозь прозрачный пол я увидел большой, почти необозримый музей. Первобытные животные, которых вода унесла в глубину пещеры, лежали огромной кучей.

Лабиринт чудовищ! Бесформенные неуклюжие массы, выродки природы: полуптицы, полукрокодилы, толстокожие, кольчатопанцирные чудища с двухсаженными клыками и страшными рогами, великаны имеющие, вероятно, по двести центнеров веса. Здесь и загадочные твари, которые и летают, и ползают, и четвероногие птицы, тело которых обросло шерстью. Здесь и чудовища, похожие на гадов, но с рогами на лбу и с подковообразными ногами на передней части тела, здесь и черепахи с длинными хвостами, и жабы с зубастыми челюстями.

Но меня заинтересовало не это собрание редкостей, а огромное количество дичи. Крупных животных я оставил без внимания, зная, что мясо динотерия или амплототерия пригодно только для острых зубов медведя. Отыскав самое стройное из зверюшек - первобытного оленя - я при помощи пороха разбил ледовую кору, добрался до его груди и топором вырубил из нее хороший кусок. Я очень спешил, потому что голод подгонял меня.

И все же я не мог не остановиться, когда подо льдом заметил хорошо развитого птеродактиля. Правда, его вид вызывал отвращение. Голова у него, как у птицы, в клюве - зубы, как у крокодила, шея, как у аиста, тело голое, как в английской свиньи, на четырех ногах - когти, соединенные перепонкой, как крылья летучей мыши. Летающий ужас, да и только! Из первобытных животных это единственный экземпляр, действительно жирный. А без жира жаркое не вкусное. Выкопал я это животное изо льда. Кожа на нем тонкая, как пергамент, - ее легко можно пороть ножом. На спине птеродактиля толстый слой сала. Я попробовал. По вкусу напоминает нечто среднее между рыбьим жиром и испорченным маслом. Я надеялся, что при варке эти привкусы исчезнут.

Несколько кусков из груди первобытного оленя посек на топливо, один кусок и кусочки сала бросил в котел.

Мясо оказалось прекрасным топливом, но гуляш из него не удался.

Когда я снял крышку с котла, то чуть не упал от страшной вони. Я прикрыл нос и попытался проглотить хоть маленький кусок мяса. Но этот кусок еще и в желудке протестовал против моего поступка. Проглотить еще хоть кусочек я не решался. Я попал в положение тех, что потерпели кораблекрушение, и готовы скорее умереть от жажды, чем пить воду из моря.

Надо поискать в этом большом музее птичьего мяса. Хотя птиц в допотопные времена жило очень мало, но те, что были, действительно стоят того, чтобы их звали птицами.

Если бы я мог найти одного только диорниса, то его мяса хватило бы мне на целый год. В Лондонском хирургическом музее есть скелет этой птицы в восемнадцать футов высотой. Вот если бы найти такого!

Долго бродил в пещере, но найти не мог ничего и уже даже начал думать, что во время землетрясения, который перестроил весь мир, ни одна испуганная птичка не забежала в пещеру. Но случайная находка убедила меня в обратном.

Подо льдом я заметил яйцо.

Но чье? Похоже оно на большую тыкву. В шесть раз больше страусиного. Удлиненная сторона яйца - бурая, с зеленоватыми пятнами. Оно было больше яйца эпиорниса, которое хранится в парижском музее, а в то яйцо, что хранится в Париже, уместилось бы шестьсот куриных яичек.

Почему же яйцо не разбилось во льду, хотя наводнение принесла его сюда издалека?

На этот вопрос ответило само яйцо, когда я выкопал его из-под льда. Обухом топора я едва смог разбить его скорлупу. Она была четыре миллиметра толщиной, к тому же еще и упругая.

В скорлупе лежала твердая творожистая масса. Я попробовал ее - неплохая. Ведь известно, что у древних китайцев любимым лакомством были яйца, пролежавшие три года в земле и за это время превратившиеся в твердую, как сыр, массу. Такое в Китае могли есть только богачи.

Найденным яйцом мне можно было питаться долгие месяцы.

Если здесь есть яйца, то, может быть, где-то недалеко и птица найдется. Поразмыслив так, я возобновил поиски.

Как-то пришло мне в голову приблизиться к огромным ледовым сосулькам позади пещеры. Когда сияние моей лампы осветило этот уголок, я увидел, что между ледовыми столбами стоит, как величественный призрак, диорнис - с поднятой головой, высокая, на полные три сажени, птица.