— Если ты будешь и дальше так на меня смотреть, мне придется уйти, — резко бросил он, нарушив тишину.

— Как это — так? — пробормотала она, слишком поздно сообразив, насколько глупым и провокационным оказался этот вопрос.

— Так, как будто хочешь, чтобы я это сделал, — сказал он и, поднявшись, подошел к ней — темная высокая фигура в свете камина.

Кейн протянул руки и, когда она вложила в них свои, привлек ее к себе, наклонился и поцеловал в висок, потом с хриплым стоном нашел ее рот.

Этот поцелуй прогремел в ней ударом грома.

Он тут же отстранился и хрипло проговорил:

— Нет, я не это хотел сделать!

Он выпустил ее из объятий, и Эмма отошла к окну. Дождь прекратился, и свежий ветерок с запада почти разогнал темную завесу облаков, — ветерок, который расчистил небо и сделал его ярко-голубым и безоблачным. Эмма сжала рукой подоконник, стиснув зубы и пытаясь унять дрожь, пробегавшую по ее телу.

— Я, пожалуй, пойду, — послышался его голос.

Не поворачивая головы, она кивнула.

— Эмма… — Она не ответила, и его голос стал более нежным: — Эмма, не волнуйся!..

— Почему я должна волноваться? — вырвалось у нее. — Я знаю, что нахожусь в надежных руках.

— Что ты имеешь в виду?

— Это для тебя не ново. Ведь ты говорил, что уже желал других женщин, и я предполагаю, с некоторыми из них спал. Но я ничего подобного до сих пор не испытывала и не знаю, как это делается.

— Разве ты ни с кем не была близка до сих пор? — Его голос дрогнул.

— Поцелуи, легкие объятия, — объяснила она нарочито грубо.

— Понятно. — Его голос ничего не выражал, и, когда она обернулась, лицо его было непроницаемо. — Есть какое-то странное удовольствие в совращении девственницы, но чувство ответственности уменьшает его. Ты приняла такое решение после долгих раздумий? Если мы все же будем близки, я не хочу, чтобы ты почувствовала, что совершила ошибку.

— Из-за чего, например?

Он криво усмехнулся.

— Из-за моего давления на тебя. Эмма, я очень сильно хочу тебя, но не желаю зависеть от гормонов. Не в моих планах соблазнять тебя и насильно тащить в постель. Ты должна прийти ко мне сама, это должно произойти без страха, волнения или разочарования с твоей стороны.

Отвернувшись от него, она сначала собралась с мыслями, а потом проговорила приглушенным голосом:

— Кейн, ты должен знать, я согласна…

— Давай узнаем друг друга получше. У нас впереди еще много времени, Эмма.

— У нас меньше двух недель, — еле выговорила она. — Я уезжаю в Гамильтон.

Он сделал шаг навстречу и протянул ей руки. Эмма заколебалась, а затем вложила в них свои, вся затрепетав, когда его длинные пальцы накрыли ее. На фоне его больших загорелых рук ее смотрелись маленькими и бледными.

— Всего два часа полета отсюда, — сказал Кейн и, поднеся к губам ее руку, приник к ней теплыми губами. — Сделай передышку, Эмма. Мы больше теряем, когда торопимся, здесь важно терпение.

Что ж, может, это и к лучшему, думала она несколько часов спустя, задергивая шторы на потемневших окнах. У нее так мало терпения!

Стояла весна — ее любимое время года. В мечтательном настроении, обняв себя за плечи, Эмма смотрела на ряды магнолий, растущих по склону горы напротив, чьи кроны сливались в смешанный бело-розовый узор, а каждый цветок таил в своем сердечке сильнейший аромат. Идеальная атмосфера для гармонии.

За прошедшую неделю она по крайней мере какую-то часть каждого дня проводила с Кейном, узнавая светлые и темные стороны его личности. Он любил устриц и острую тайскую кухню, увлекался чтением детективов, к которым относился как к разгадыванию кроссвордов, в то же время читал и научную литературу, которую поглощал в неимоверном количестве. Ездить верхом Кейн научился раньше, чем ходить. В школе занимался фехтованием, играл в регби и сквош. Возможно, именно эти занятия, подумала Эмма, развили в нем плавную, гибкую грацию.

Он восхищался графом Веллингтоном — как солдатом, а не политиком, а также Флоренс Найтингейл и Джоном Доном, религиозным поэтом.

А еще он был добрым. Эмма сидела с ним в машине, когда он остановился поболтать с Дейви, который ехал по дороге на своем велосипеде. Она видела, как загорелись глаза мальчика и в них отразилось неприкрытое восхищение этим человеком.

И Дейви не единственный, кто так относится к Кейну. Люди уважали его, потому что он был настоящим мужчиной, властным, в его личности присутствовали неотразимое обаяние и интеллект, а его сила подкреплялась решительными поступками и смягчалась состраданием к людям.

Каждое утро они ездили верхом до станции. Он показывал ей свои владения, и она постепенно стала понимать его особую любовь к этому кусочку земли.

Однажды Кейн взял ее с собой на пляж, и они гуляли по кромке берега, шагая по твердому белому песку, а шквальный западный ветер бил им в лицо, и волны с грохотом обрушивались на берег, высоко подбрасывая в воздух белые гребешки пены.

Ликующая, сильно возбужденная, Эмма бежала по берегу, и ветер играл ее волосами. Все это приводило ее в бешеный восторг, и она чувствовала, как ее переполняет неистовое биение жизни.

Кейн смеялся, и она смеялась вместе с ним.

— Сейчас тебя уже нельзя назвать Белоснежкой. Скорее, ты похожа на полуодичавшую морскую русалку, которая знает о своем умении.

— Каком умении? — спросила она в ошеломлении.

— Умении обольщать, — ответил он и взял ее за руку, которую держал в своей большой теплой руке до тех пор, пока они не дошли до машины, — и очаровывать, очаровывать…

Они съели свой обед под прикрытием кустарника, крошечные темно-красные цветы которого наполняли воздух ароматом меда и мускуса. И Эмма знала, что никогда не забудет, как солнечные лучи задерживались на властном лице Кейна и как во время разговора его глаза отблескивали золотом.

Допив кофе, он растянулся на песке.

— Ты устал?

— Я не спал прошлую ночь, потому что возился с больной коровой, — сказал он, умиротворенно прикрыв глаза ресницами.

— Тебе будет удобней устроиться у меня на коленях, как на подушке.

— Невинная Эмма, — заметил он, и неожиданная нотка в его голосе разожгла в ней маленькие язычки пламени.

Он снова нашел ее руку и уснул, и Эмма не шевелилась целый час, пока он спал, и, наблюдая за ним, думала, что это ощущение навсегда останется с ней.

Как темный призрак, маячила где-то в глубине ее подсознания Диана, так же как и ясное понимание того, что это всего лишь навсего передышка — рано или поздно ей придется рассказать Кейну о своем участии в жизни его сестры, и тогда все изменится и испытываемое ею счастье останется лишь в памяти.

Тем не менее всю неделю Эмма жила в ощущении волшебства; она видела негодование Аннабель и жалела ее, но чувства ее и Кейна брали верх надо всем. Она отвечала улыбками и короткими репликами на поддразнивание Рори, его злорадные насмешки не задевали ее.

По мере того как проходили дни, она начала забывать и Дженнифер, забывать его сестру, забывать всех и вся, кроме ощущения наслаждения оттого, что она рядом с Кейном.

Где-то в душе у нее затеплилась надежда. Возможно, Кейн сумеет понять, что семь лет назад она была всего лишь глупой девчонкой, переживающей смерть матери и испытывающей горечь оттого, что ее отец намеревался заменить свою жену женщиной, с которой у него уже долгие годы была любовная связь. А может быть, сейчас Диана счастлива с кем-нибудь другим…

Возможно, и у них с Кейном есть будущее?

И еще ее беспокоила мать Кейна. Миссис Тэлбот была вежлива с Эммой — она принимала ее, улыбалась, вела беседы, — но за безупречными манерами постоянно скрывалась подозрительная настороженность. Было ясно: мать Кейна невзлюбила ее.

Когда-нибудь, думала Эмма, она сможет убедить миссис Тэлбот в том, что ее сын будет счастлив только с нею. Ни Кейн, ни она не заговаривали о ее отъезде, но Эмма знала, что возвращение в Гамильтон не сможет положить конец их отношениям.