Пусть дни идут. И вестью дальной вея,

Меня настигла хладная струя.

И жизнь моя - безчарная Цирцея

Пред холодом иного бытия.

Вторая строфа куда-то пропала. Станислав Люцианович поскреб ногтем зелень, облепившую буквы надгробия, и вспомнил слова московского собеседника о том, что в Париже могилы лучших русских поэтов пребывают в полном небрежении. Отчего-то тут же память отдала и вторую строфу:

О жизнь моя! Не сам ли корень моли

К своим устам без страха я поднес.

И вот теперь - ни радости, ни боли,

Ни долгих мук, ни мимолетных слез.

Третью строфу Станислав Люцианович пробормотал уже вслух, вспоминая, как шевелились губы старика в миг прощания в московском трактире, что-то шепча невыносимо важное, но уже никогда не узнать - что именно, и даже не вспомнить - на каком языке:

Ты, как равнина плоская, открыта

Напору волн и вою всех ветров.

И всякая волна - волна Коцита,

И всякий ветр - с Летейских берегов.

Ветер с моря усиливался, и Станислав Люцианович почувствовал одновременно приближение ночи и подступание ужаса. Он поднялся, погасил папиросу о надгробие и, покашливая от дурного табаку, побрел домой.

2002, 1984, 1982, 1919, 1916, 1914, 1901

Подлиное стихотворение Муни (С.В.Киссина) от 1911 года