— Господи, разумеется! Прости, мне следовало бы догадаться...

— Да, да, смотри за дорогой внизу. Я только присяду...

Наблюдая за дорогой, она сказала:

— Вздремни, если хочешь. Я успею тебя разбудить.

— Да не хочу я дремать, — ответил он, прикрывая глаза от солнца. — Мне надо отдохнуть всего минутку. — Он прислонился здоровым плечом к столбу ограды и расслабился.

И вот уже Элли трясет его за плечо со словами:

— Проснись! Проснись!

Грофилд пробудился от потрясения, вызванного мыслью о том, что он, оказывается, уснул. Грофилд выпрямился, спина страшно болела.

— Что? Что? — залопотал он, не в силах ни сосредоточиться, ни сфокусировать зрение.

— Я видела машину, — сказала она.

— Помоги мне... помоги мне встать, я снова как деревянный.

Элли помогла ему встать, и он спросил:

— Что за машина?

— Я думаю, американская, не знаю, какой марки. Белая.

У него разболелось все тело: не надо было прекращать двигаться и засыпать. Он заставил себя пошевелиться и потопал через шоссе к смиренно ждавшим лошадям. С трудом взгромоздившись в седло, он спросил:

— Как долго я спал?

— Около часа. Уже почти полвосьмого. Он проскакал по дороге, затем свернул на тропу. Отъехав подальше, Грофилд спешился, руки и ноги у него совсем затекли. Он протиснулся мимо Элли, все еще сидевшей в седле, и поплелся обратно к шоссе.

— Пойду погляжу, они ли это. Посмотри за лошадьми.

Он подобрался к дороге насколько хватило храбрости и лег пластом. Прохладная земля и свежий воздух успокоили его, но Грофилд знал, что это лишь временное облегчение, а по большому счету холод и сырость только усугубят оцепенение. Однако в качестве первой помощи эта холодная примочка действовала как нельзя лучше.

Ждать пришлось минуты две, потом он услышал, как машина преодолевает подъем. Грофилд чуть приподнялся в своем укрытии из кустов и хорошо разглядел троих мужчин в проехавшей машине. Лица были ему не знакомы, но принадлежали к тому же типу: вне всякого сомнения, это были дружки Хоннера.

Как только они проехали, он поднялся и поспешил к Элли, почти не обращая внимания на свое оцепенение. Да и пройдет оно, надо только размяться.

— Ну что ж, — сказал он, снова садясь в седло. — Поехали.

Солнце стояло высоко и палило, но здесь, в горах, воздух был приятный, даже прохладный. Грофилд и Элли ехали по шоссе бок о бок легким аллюром и почти все время молчали. В десятом часу начали попадаться встречные машины — утренние туристы, ехавшие из Акапулько в Мехико-Сити на автобусах, грузовики, изрыгающие зловонный черный дым, какого в США не увидишь и не унюхаешь, но время от времени встречались и автолюбители, на некоторьк машинах были американские номера: Калифорния, Техас, Луизиана. Один серый “шевроле” прикатил аж из штата Мэн.

Водители грузовиков и туристы не обращали внимания на парочку, гарцевавшую в южном направлении, однако пассажиры автобусов неизменно высовывали из окон руки и головы, чтобы помахать, крикнуть что-нибудь и улыбнуться, возможно, потому, что делать им было нечего, а путешествие автобусом — довольно муторное занятие. Жалея, что у него нет усов, которые можно лихо подкручивать, Грофилд отвечал на приветствия пассажиров автобусов дружелюбными взмахами руки и чувствовал себя как офицер конфедератов, возвращающийся с войны на старую плантацию. В голове звучала музыка Стивена Фостера.

Примерно в половине одиннадцатого Элли сказала:

— Осади-ка лошадь на минутку. Я хочу поговорить с тобой до того, как мы приедем.

Они пустили лошадей рысью, и Грофилд сказал:

— Вот сейчас-то мы все и выясним, правда?

— Совершенно верно. Я до сих пор не упоминала об одном обстоятельстве.

Он повернулся и посмотрел на нее. Выражение ее лица было и глуповатым, и вызывающим. Он произнес:

— Ты хочешь сказать, что у тебя есть дружок?

— Ну, в общем, да.

— Золотко, тебе не стоит бояться, что я стану навязываться. Я с самого начала сказал тебе, что женат.

— Дело не в этом, — ответила она, улыбаясь вялой кривой улыбкой, и добавила: — Я уж и не знаю, хочется ли мне, чтобы ты не навязывался. Но ты наверняка все равно не останешься со мной. Нет, я другое хотела сказать.

— Мы никогда не спали вместе.

— Да.

— Да кто же этому поверит, милая?

— Важные люди поверят, надо только правильно повести об этом речь. Ты же сможешь изложить все, как надо. Я знаю, что сможешь, и, надеюсь, так и сделаешь.

— А кто будет зрителем на этом представлении?

— Ну, например, мой отец. Грофилд ухмыльнулся.

— У меня такое чувство, что это была всего лишь преамбула. Главное — дальше.

— Все это не очень определенно, — заявила она. — Мы не женаты, мы даже не обручены, честное слово.

— С кем?

— Это вроде как... вроде как само собой разумеется, только и всего. Уже много лет, с детства.

— Ах, — сказал Грофилд, — сын губернатора.

— Боб Харрисон, совершенно верно.

— Понял, — сказал Грофилд. — Я все сделаю изящно, можешь всецело положиться на меня.

— Надеюсь, что так. Я и сама еще толком ни в чем не уверена. Боба так долго не было, я его даже почти не знаю. Но он всегда старался соблюдать приличия, так что будет лучше...

— Ни слова больше, — сказал Грофилд. — С моей стороны твоей тайне не грозит никакая опасность. Она улыбнулась.

— Спасибо.

— Но я хочу, чтобы ты знала, — сказал он, подавшись вперед и сжав колено Элли, — что я никогда не позволю себе забыть те немногие благословенные мгновения...

Она хлопнула его по руке и крикнула:

— Не будь какашкой!

И, со смехом пришпорив лошадь, поскакала вперед. Ровно в полдень они преодолели последний поворот и увидели Акапулько. Казалось, картинка из туристского путеводителя вдруг предстала перед ними наяву. Город был спланирован в виде громадной буквы “С”, опрокинутой набок, и эта буква опоясывала спокойные воды гавани, широкие белые песчаные пляжи побережья, большие новенькие мотели слева, старые отели справа. Сам же город — тропический, белый и оранжевый — лежал посередине.

Элли протянула руку и крикнула:

— Вон его яхта, яхта генерала Позоса! Вон та большая, белая, видишь?

Грофилд видел. Пока он глядел на яхту, от нее отчалил катер и, разрезая воду, направился к берегу.

— Кто-то к нам едет, — сказал он.

— Быстрее!

Они были еще довольно далеко, им предстояло спуститься по извилистой дороге с южного склона ближайшей к городу горы. Только через пять минут они добрались до окраины Акапулько, а впереди был лабиринт городских трущоб. Туземцы с коричневыми физиономиями задирали головы и изумленно пялились на гринго, гарцевавших мимо.

Они и не пытались перейти на галоп. И потому, что уже четыре часа погоняли лошадей, и потому, что теперь под копытами была твердь городской мостовой.

Грофилд не ожидал, что тряска и возбуждение, которые он испытал в пути, так отразятся на его состоянии. Рана в спине все настырнее давала о себе знать. Наконец он сделал открытие: ему становилось легче, когда левая рука была под сорочкой, вроде как на перевязи. Так он и ехал, придерживая поводья правой рукой, приподнимаясь на стременах в такт аллюру. Чемодан был крепко-накрепко привязан позади седла.

Еще через пять минут они очутились у подножия склона, до океана осталось кварталов десять — двенадцать. Машин на улицах прибавилось, всадники въехали в оживленный район и поскакали посреди мостовой, Грофилд — впереди, Элли — за ним.

— Я видела, где причалил катер! — крикнула Элли. — Нам надо свернуть направо!

Грофилд кивнул и махнул правой рукой, давая понять, что слышал ее. Улица вела к широкой авениде, тянувшейся в обе стороны и разделенной газоном. Благодаря ее планировке город и имел форму буквы “С”. Тут Грофилд свернул направо, и они с Элли поскакали сквозь самую гущу транспортного потока среди легковушек, грузовиков и ярких пляжных багги, приближаясь к причалу, возле которого отшвартовался катер.