Возникает вопрос: зачем Булгаков сконструировал такую «нелепую» фразу?

Причиной этого может быть намерение вызвать определенные ассоциации. В условиях, когда давно исчезнувшая марка вина существует только в произведениях классиков, ассоциация возникает в первую очередь с горьковской «Цекубу». То есть, с самим Горьким.

Здесь важна еще одна отмеченная В.Г. Редько деталь: в 1 веке в долине, где выращивался виноград для «Цекубы», были проведены масштабные мелиоративные работы, одним из побочных эффектов которых явилось вырождение этого сорта винограда. Таким образом, вино Кекуба «не дожило» до того времени, когда его стали бы «легитимно» называть Цекубой. Такая норма произношения была канонизирована, когда о самом вине остались только воспоминания.

И последнее. В своем письме В.Г. Редько отмечает, что написание Булгаковым слов «кесарь», «кентурион» соответствует принятой в 1 веке норме. Остается добавить, что Булгаков не сразу пришел к этому – в ранних редакциях романа подобные слова имели у него современное, не соответствующее эпохе написание . Следовательно, можно утверждать, что исключение в отношении «Цекубы» сделано преднамеренно.

Таким образом, ответ на вопрос – «фалерно» или «цекуба», допустил ли Булгаков оплошность, скорее всего должен быть: в одном месте – «фалерно», в другом – «кекуба», сознательно именуемое Булгаковым «цекубой».

Примечания к двенадцатой главе:

1. К.И. Чуковский. Дневник 1901-1929 – М., «Советский писатель», 1991. с. 429.

2. Петр Пильский. «Велемир» Хлебников. В сборнике «Затуманившийся мир» – Книгоиздательство «Грамату Драугс», Рига, 1929 г.

3. Письмо датировано В.И. Лениным 15 января 1908 г. ПСС, т.47, с. 123.

4. «Булгаков […] сказал: Лучше посмотрите еще работы Павла Корина. Это лучший ученик Нестерова» – Ю. Полтавцев. На Большой Пироговской. «Воспоминания о Михаиле Булгакове», М., «Советский писатель» – 1988, с. 327.

5. «1926 г. 19 августа Москва.

Дорогой Викентий Викентьевич! Ежедневное созерцание моего управдома, рассуждающего о том, что такое излишек площади (я лично считаю излишком лишь все сверх 200 десятин),толкнуло меня на подачу анкеты в КУБУ. […] Как скорее протолкнуть анкету и добиться зачисления?» – М.А. Булгаков. Собрание сочинений в пяти томах. Том пятый, с. 425.

6. Подобные уточнения не ограничиваются транскрипцией; в редакции 1931 года Иешуа при обращении к Пилату использовал характерное для русского языка уважительное местоимение «вы». В последующих редакциях используется форма «ты», поскольку в арамейском языке другие формы отсутствуют.

«…Практически невозможно» – с этим категорическим утверждением едва ли можно согласиться: у нас есть текст романа, теперь уже открыты тексты ранних редакций; создание любого произведения имеет свою логику и последовательность. Ведь если в ранних редакциях в сценах на шабаше Маргарита показана как законченная шлюха, то даже единогласным голосованием всех мэтров филологии этот «идеал вечной, непреходящей любви» в «славную плеяду русских женщин, изображенных Пушкиным, Тургеневым, Толстым» уже никак не втиснешь. Поэтому «невозможно» следует понимать с оговоркой – в рамках «официальной» версии, отождествляющей Мастера с создавшим этот образ автором.

Допустим, что гипотезу М.О. Чудаковой проверить действительно невозможно. Тогда зачем тому же Б.В. Соколову выдвигать встречную («Философские науки», декабрь 1987 г.) – о том, что прототипом Феси явился Флоренский? Выходит, автор заранее уверен, что его собственная гипотеза тоже обречена на недоказуемость – ведь в противном случае решение по ней автоматически внесло бы ясность и в существо гипотезы М.О. Чудаковой? Но тогда зачем вообще выдвигать заведомо неподтверждаемые гипотезы? Снова «15 + 15 = 29»?..

Нет, уважаемый читатель, давайте все-таки примерим высказанную М.О. Чудаковой мысль к предлагаемой концепции прочтения романа. Ведь критерием достоверности любой концепции является объяснение с ее помощью необъясненных до этого фактов. А в булгаковедении с этим как раз не густо. Гипотез много, но ни «триады» Бориса Вадимовича, ни его же «монада» ничего нового к постижению замысла Булгакова не прибавили.

М.О. Чудаковой не только описана первая, в значительной части уничтоженная редакция, но и реконструирована часть уничтоженного текста, благодаря чему наши возможности не так уж безнадежны…

Вот как выглядит в ее описании этот персонаж: «… Биография вундеркинда Феси… Два года учился в Италии, после революции на 10 лет изгнан с кафедры. В этой 11-й главе есть важные указания на время действия романа – десять пореволюционных лет, прошедших до момента появления статьи в «боевой газете» .

Понятно, что с биографией Булгакова это описание ничего общего не имеет. Но к приведенному М.О. Чудаковой описанию можно добавить, что в нем просматриваются вехи биографии Горького. Правда, Горький не «два года учился» в Италии, а два раза эмигрировал в эту страну. После революции он действительно был изгнан на десять лет, только не с кафедры, а из страны победившего пролетариата… Что же касается статьи в «боевой газете», то как раз ко времени написания Булгаковым этой первой редакции подоспел целый ряд «громовых» статей Горького, явившихся своеобразной визой для возвращения на «кафедру». Газеты, в которых они публиковались, действительно были «боевыми» – «Правда» и «Известия» .

Подтверждением этой версии служит и заявление Феси о том, что «русского мужика он ни разу не видел в глаза» . Полагаю, что более четкое указание на личность Горького как прототип этого персонажа трудно даже представить – ведь именно это обстоятельство неоднократно отмечалось другими писателями, начиная, пожалуй, с И.А. Бунина.

Как видим, здесь тоже «Черный снег» вместо «Белой гвардии». Но на то и Булгаков… И не следует раньше времени хоронить плодотворную гипотезу – оказывается, ее можно не только доказать, но и в свою очередь использовать в качестве инструмента для раскрытия замысла Булгакова.

В развитие гипотезы, высказанной М.О. Чудаковой, и которая в случае принятия за основу концепции о Горьком как прототипе Мастера подтверждается, осмелюсь добавить, что можно говорить о Горьком как прообразе не только вундеркинда Феси, но и председателя МАССОЛИТа Берлиоза.

Начнем с ассоциаций, – хотя бы с возникающей при чтении самой первой, описанной М.О. Чудаковой редакции (сцена похорон Берлиоза): шел проливной дождь, и у рабочих похоронной конторы возникло желание – «Сейчас опрокинуть бы по две рюмочки горькой(выделено мною – А.Б.) … и с Берлиозом хоть [на тот свет]».