— Не его ли называют полковником? — неожиданно для самой себя спросила Фредерика.

— О нет, мисс. Его зовут Роджер, Роджер Саттон, — неуверенно добавил Крис.

Он направился к кирпичной тропке, огибающей дом, и Фредерика быстро выпалила:

— Я встретила мужчину... на станции... его называли полковником. Я подумала, может, это и есть мистер Саттон.

— Нет, мэм, — Крис повернулся к ней. Улыбка его исчезла, он серьёзно смотрел на Фредерику. — Вероятно, это полковник Мохан. Он преподаёт в колледже, и все называют его просто полковник.

Фредерика в третий раз за день почувствовала, что краснеет. Теперь она пожалела, что заговорила об этом. Только бы Крис перестал смотреть на неё и ушёл.

— Полковник хороший человек, — медленно закончил Крис. То, как он произнёс слово «хороший», заставило Фредерику быстро поднять голову. Как будто он сказал:

«А другие, эти Саттоны, они нехорошие».

— Спасибо, Крис. Я допоздна буду разбираться в магазине, так что можете принести чемодан в любое время.

— Да, мисс.

Фредерика смотрела ему в спину, жалея, что так разго­ворилась. Шаги Криса стихли, и сад показался ей необычно молчаливым. Она вздрогнула. Холодный ветер или что-то ещё — холод и одиночество внутри? Как там звали художника, который превращал деревья в колдунов и великанов? Рекхем.  Красота — в глазах смотрящего...

Может, это справедливо и для... зла? Почему она так неожиданно разочаровалась? Фредерика снова вздрогну­ла, встала и медленно  пошла к двери. Надо бороться с необузданным воображением, соблюдать дисциплину мысли.

Проснувшись, Фредерика громко чихнула и поверну­лась, чтобы посмотреть на часы на столике у кровати. Восемь.  Позже обычного  —  и  намного.  Но  ночью -случилась  гроза,  и  она  потом долго  лежала  без  сна. Фредерика широко раскрыла глаза и посмотрела на не­знакомую жёлтую комнату. Она снова чихнула, села и подумала, что простудилась. Глаза болели, а горло напоминало наждак. И пока Фредерика медленно одевалась, останавлива­ясь, чтобы воспользоваться бумажным носовым платком, её не покидало какое-то предчувствие, которое не имело ничего общего с простудой и с тем, что она одна в незнакомом доме. Неожиданно она снова чихнула.

«Чихнёшь в воскресенье, и прячься, чтоб выжить...» Что ещё говорится в том старом детском стишке? Она торопливо закончила одеваться и через окно в глубине комнаты взглянула на навес над крыльцом, на лужайку и путаницу ветвей за ней. Позже, когда выйдет солнце, нужно будет осмотреть эти джунгли. Но не сейчас. Тём­ная листва слишком тяжёлая и влажная после ночного дождя, от лужайки поднимался пар.

Но почему она никак не может оторваться от окна? Почему не ставит себе кофе, поддаётся беспричинной депрессии? Почему?

Неожиданно она застыла. Да, кусты шевелились, хотя ветра не было. Вскоре из кустов выглянуло лицо, а потом, медленно и осторожно, и принадлежащее ему тело. Мо­лодая девушка, даже девочка, в клетчатом платье. Фредерика успокоилась. Но почему девушка продралась тайком через мокрые кусты, как будто не хотела, чтобы её видели? Почему она вообще пришла, непрошенная?

Фредерика набила карман фартука туалетной бумагой и спустилась к задней двери. Распахнула её рывком, словно срывая своё раздражение. Девушка стояла перед ней.

— Да? — холодно сказала Фредерика.

— О, — ответила девушка, поднимая голову. — Вы, должно быть, Фредерика Винг.

— Да. А кто, позвольте узнать, спрашивает? — Фреде­рику, вопреки её желанию, раздражало даже то, что посетительница назвала её по имени. Злости добавил и не больно-то располагающий вид девушки. Юная, не старше шестнадцати, угрюмая, неаккуратная, на слишком пол­ном лице красные угри.

— Я Марджи Хартвел, — девушка замолчала, словно этого объяснения было достаточно, потом неохотно до­бавила, побуждаемая явной враждебностью Фредерики: — Я пришла за вещами в кладовке, они нужны маме.

Фредерика собралась было запретить ей входить в дом, но подумала, что ведёт себя глупо, потому что ей не понравилась девушка и её неожиданное появление. В конце концов мисс Хартвел говорила о своей племянни­це. С усилием Фредерика промолчала, но резко отвернулась и пошла на кухню к более бодрым мыслям о кофе.

Марджи хлопнула проволочной сеткой двери, и Фре­дерика услышала её тяжёлые шаги на лестнице. Девушка прошла в кладовую, которую показывала Филиппина; Фредерика видела, что там полно вещей.

Для Южного Саттона такое поведение, может быть, в порядке вещей, но не для Фредерики Винг.

К тому времени как Марджи вернулась, Фредерика оканчивала завтрак. Девушка с голодным видом встала в дверях, но Фредерика не пригласила её.

Я хочу, чтобы ты в следующий раз предупреждала меня, когда захочешь прийти, — напряжённо сказала она. — Я здесь живу, знаешь ли.

— Но тетя сказала...

Фредерика оборвала её.

— Неважно, что сказала мисс Хартвел. Теперь я здесь хозяйка, а мне не нравится, когда входят без приглаше­ния.

Какое-то время девушка смотрела на неё, пятна на щеках стали ещё краснее, но она ничего не сказала. Потом повернулась и вышла через заднюю дверь, наро­чно громко захлопнув её за собой.

«Ну, вот, — сказала себе Фредерика. — Из-за того, что я устала и простудилась, я настроила против себя эту  несчастную девчонку». Она встала и пошла к раковине мыть посуду. Гамак снаружи казался мокрым и провис­шим. Может, следовало его чем-нибудь прикрыть? Чёрт возьми, чёрт возьми всё! Если бы здесь не оказалось так много психов, день бы начался совсем по-другому. А так...

Но утро проходило, Фредерике больше никто не ме­шал, и она почувствовала себя лучше. Систематически проверяя запасы книг, она обнаружила, что они очень даже соответствуют её вкусам. Может, мисс Хартвел немного легкомысленна, но книги она знает.

Лучшую находку утра она сделала в комнате напротив кабинета, на полке бывших в употреблении книг, — множество давно не издававшихся романов Мэри Холмс и нескольких других писательниц викторианского перио­да. Фредерика уже много месяцев разыскивала эти книги. И если бы сейчас не нужно было устраиваться, она немедленно могла бы начать читать и писать. Эта мысль так подбодрила её, что, к собственному удивлению, она начала напевать свой небольшой репертуар песен. Заро­ждающаяся простуда этому не способствовала, но Фредерика забыла и думать о ней и о своей депрессии. Книжный магазин Хартвел неожиданно превратился для неё в земной рай.

Она методично обследовала три комнаты и закончила платной библиотекой, которую нашла в полном порядке; в таком же порядке содержались и документы, стопкой сложенные на столе кабинета. На столе также лежала пачка книг с запиской. Почерк мисс Хартвел был очень хорошо знаком новой управляющей.

«Это для полк. Мохана. Заказывал давным-давно. Ему они нужны поскорее. Марджи может отнести ему записку в колледж:, или он сам зайдёт».

Фредерика с растущим интересом просмотрела назва­ния. Похоже, Питер Мохан — полковник Питер Мохан — покупает книги по военной истории Америки до гражданской войны: индейцы и войны на границе. Что же он преподаёт в колледже?

Были ещё две книги с записками. Книга Кэтлин Винзор с вкладкой «Кэтрин Клей» и «Жизнь Франклина» Карла Ван Дорена — «Роджеру Саттону».

Что ж, подумала Фредерика, это кое-что говорит о дочери и сыне первого семейства Южного Саттона. А также, конечно, о том любопытном человеке — полков­нике Питере Мохане.

Неуверенный солнечный луч коснулся стола и сразу отступил. Фредерика встала и подошла к окну. Да, кое-где показались участки голубого неба. Наверное, будет разумно выйти. Что там Филиппика Саттон говорила о гостинице? Хорошая пища. Взгляд на часы показал, что для ланча уже поздно. Во время простуды следует питать­ся хорошо, но готовить не было сил. И Фредерика, напевая «Поживи со мной», пошла наверх переодеваться.