Катастрофа на шоссе, видимо, произвела на меня сильное впечатление, потому что никак не выходила из головы, хотя мне и нужно было думать совсем о другом. Перед глазами все время стояла несчастная женщина на обочине шоссе. И зачем она ползла? Кажется, у неё ничего не было сломано, руки и ноги наверняка действовали, правда, вся исцарапана, вымазана грязью и кровью, обращённая ко мне щека в крови, кажется, содрана кожа, одна бровь рассечена, но ведь это все мелочи. Тогда почему же она потеряла сознание? Не дай Бог, какие-нибудь внутренние повреждения, селезёнка или печёнка. Вряд ли, не ползла бы с повреждённой печенью. И говорила без особого труда, хотя и слабым, хриплым голосом. А сознание потеряла… так кто бы не потерял на её месте?

И только теперь, когда от места катастрофы меня отделяли уже многие километры, до меня вдруг дошёл смысл слов несчастной. Велела мне бежать. Почему, черт возьми, я должна была бежать? Потому, что её звали Еленой? Может, просто боялась, что взорвётся бак с бензином и мы сгорим? Может, потому и ползла, чтобы оказаться как можно дальше от места катастрофы?

Погоди-ка, а почему она лежала на обочине шоссе, на таком расстоянии от места столкновения машин? Не могла же в считанные секунды отползти так далеко? Подъезжая, я слышала громкий взрыв, машины столкнулись, наверное, на большой скорости, как же она уцелела? Не застегнула ремень и её при столкновении выбросило из машины? Прекрасно, и что потом? Вылетела, значит, из машины, описав великолепную дугу, и отлетела… назад? Если бы она полетела вперёд или в сторону, это можно понять, но назад… Допустим, женщина ехала не в легковой машине, а в грузовой, очень может быть. Столкновение было лобовым, это я поняла проезжая мимо, и, если бы она сидела в кабине грузовика, тоже могла бы вылететь из неё. Но не на мою же сторону дороги, а на противоположную! Так не бывает, чтобы что-нибудь, вылетевшее от сильного удара, летело кружным путём, описав дугу в сторону, противоположную движению.

Тогда откуда же появилась на обочине эта женщина?

Надо будет сразу по возвращении заехать в Лодзинскую комендатуру полиции и разузнать, что же произошло. Пусть разрешат загадку, а то ведь мне покоя не будет. В конце концов, существуют же какие-то физические законы, которые даже автокатастрофа не может изменить!

Впрочем, вскоре Лодзь позаботилась о том, чтобы выбить у меня из головы не только все законы физики, но и всякое воспоминание об автокатастрофе. В поте лица продиралась я сквозь её улицы. Чего мне стоило не поехать ни в Катовице, ни в Калиш, а выбраться именно на Вроцлавское шоссе! Затем опять заставила себя бдить и не пропустила поворот на Згожелец, умница! И ещё солнце не село, когда я уже въезжала в Болеславец.

Шедший весь день с перерывами дождь в Болеславце как раз сделал антракт, но я все равно, прежде чем подъехать на заправку, убедилась, что автоматы с бензином стоят под навесом. Спохватилась! Там, на шоссе, бегая с матрасом, я не обращала внимания на моросящий дождь, и, хотя сама не промокла, на голове можно было поставить крест, как и на матрасе. Столько сил потребовало от меня сооружение причёски и её хватило бы на несколько дней, если держать в сухом виде. Влага же, даже в минимальных количествах, необратимо разрушала шедевр парикмахерского искусства. А ведь я ехала на встречу с мужчиной моей жизни…

Разместившись в гостинице, я, чрезвычайно огорчённая, печально оглядела себя в зеркале. Ничего не поделаешь, придётся закрутить волосики на бигуди. Решение-то я приняла, а вот осуществить его не сумела. Дело в том, что косметичку с бигудями я засунула в свою огромную дорожную сумку, лежавшую в багажнике. Сумка была неподъёмной, да я и не собиралась её поднимать в дороге, отложив минимум необходимых вещей в небольшую подручную сумочку. Хорошо продумала, что потребуется в дороге, и отложила эти вещи. Бигуди в число необходимых вещей не входили, недаром я столько времени перед отъездом просидела в парикмахерской, вот и не стала ненужный балласт пихать в подручную сумку. Сейчас не было сил копаться в большой торбе. Да Бог с ней, с головой, займусь ею позже, в Штутгарте мне не обязательно быть красивой.

Книга для чтения находилась в сумочке. Вообще-то, следовало бы наконец прочесть корреспонденцию, извлечённую перед отъездом из почтового ящика. Жаль, раньше не сообразила, теперь не хотелось опять спускаться за письмами к машине. Ничего, подождут. А может, там что срочное? Отсюда, из Болеславца, я ещё могла бы позвонить, пока нахожусь в Польше. Да ладно, устала я, позвонить, в конце концов, можно теперь отовсюду, пусть письма полежат до завтра…

Правильно не занялась я волосами в Болеславце! Иначе на границе среди обрушившихся на меня неприятностей не нашлось бы ничего, о чем можно было бы думать с удовольствием.

Целый час и пятнадцать минут я простояла в очереди, растянувшейся на пол-Згожельца. Вернее, проезжая по два-три метра. Такой хвост в начале мая?! Чтобы убить время, читала книгу. И лишь когда меня от пограничного заслона отделяло всего несколько автомашин, я спохватилась: надо же прочитать почту! Эх, упустила такую оказию, ведь все равно потерянное время. Ну да ладно, ещё немного этого времени осталось.

И, отложив книжку, я взялась за письма.

Так, банковские извещения… Ну с этими я расправилась в два счета. Приглашение в Австралию на писательский конгресс не доставило мне радости. Не поеду, пожалуй: в Тихом океане слишком часто свирепствуют тайфуны, удовольствие то ещё. Предложение какого-то неизвестного мне издательства заключить на редкость несправедливый по отношению ко мне договор, ну его. Ага, вот и личные письма.

И я распечатала первое подвернувшееся, даже не взглянув на адрес на конверте.

«Проше пани, — было написано в письме, — я считаю, что вы должны это знать, потому и пишу вам. Хотя и очень боюсь. Пишет вам некая Елена Выстраш…»

Тут подошла моя очередь. Ткнув куда-то начатое письмо, — думаю, опять в сумку на дверце, — я подала пограничнику паспорт. Пока ещё нашему пограничнику. Тот шлёпнул печать и нетерпеливым жестом велел отваливать. Затем наступила очередь немецкого пограничника. Не зная, что ему может понадобиться, я на всякий случай выгребла все свои наличные документы.

— Зеленую карточку![1] — решительно потребовал он.

Очень хорошо, зеленую карточку — пожалуйста, у меня была зелёная карточка, а как же! Ведь сейчас столько разговоров об этой карточке, только и слышишь «зелёная карточка, зелёная карточка». На шоссе, ближе к границе, чуть ли не на каждом столбе висел щит с напоминанием: «А у тебя есть зелёная карточка?» Я выгребла из кучи документов свою зеленую карточку и подала немецкому пограничнику. Тот посмотрел на неё и покачал головой.

— Nicht gut, — сказал он. — Не есть хорошо. Я удивилась и возмутилась. Почему же нехорошо? До сих пор все время было хорошо, а сейчас вдруг перестало? С чего бы это?

Пограничный контроль тыкал пальцем в какую-то рубрику и пытался растолковать мне доступными ему средствами:

— Vier, — поучительно, заявил он и, подумав, добавил: — Jahr. А чичас funf. Пиять.

Выхватив у немца свою карточку, я уставилась на проклятую рубрику. И в самом деле в ней фигурировал прошлый год. Ну ладно, но ведь я платила взносы в августе, а сейчас только май начинался. Я была уверена, что плачу за весь год, двенадцать месяцев, оказалось же — ничего подобного. Страховка была действительна только до конца года, в январе следовало опять платить. Ну да ладно, провались он, заплачу, так и быть. Езус-Мария, хватит ли взятой с собой наличности?

Таможенник ткнул пальцем в то место на немецкой территории, где я могу припарковать машину. Поставив её в указанном месте, я быстрой трусцой вернулась на польскую территорию. Тут в глазах рябило от плакатов, посвящённых теме зелёных карточек. Наконец-то прочитав их внимательно, я бросилась на поиски соответствующего учреждения. Обежав несколько конкурирующих, убедилась, что здесь страхуют лишь грузовой автотранспорт. А где же легковой? Порасспрашивала, выяснила — вон там, левее. Сотрудницы бюро занялись мною и попросили права. Холера! Права вместе со всеми остальными документами, кроме зеленой карточки, я оставила в машине. Пришлось смотаться в Германию. Туда и обратно бегала я бодрой рысью, никто почему-то не препятствовал, вообще на меня не обращали внимания. Получив наконец проклятую зеленую карточку, — оформила я её на месяц, на столько хватило денег, — я принялась разыскивать таможенника, который велел мне её оформить, чтобы сунуть ему под нос. Немец куда-то подевался. Махнув на него рукой, решила больше не разыскивать, по опыту зная: лучший способ привлечь внимание чиновников — сделать вид, что поступаешь по-своему, сразу появятся сами. Вот и теперь я села в машину и сделала вид, что уезжаю, потихоньку двинувшись с места. Поскольку это никого не взволновало, я махнула рукой на пограничный контроль и нажала на газ.