Я изумлённо заметила:

— Надо же, поверить трудно, до чего внутренняя жизнь… я имею в виду не солитёра, ты понимаешь, до чего и у тебя, и у меня внутренняя жизнь с нашими законными супругами складывалась одинаково! И я была в сходном положении и тоже воздержусь от деталей.

Как много можно выразить взглядом! В том, которым мы обменялись, наверняка содержалось то, о чем мы оба никогда не рассказывали друг другу… Вот интересно, а если бы мы были супругами, тогда как?

И ни с того ни с сего вдруг сообщила:

— Тогда я не приехала к тебе в Париж, потому что Мизюня не оформила приглашения.

Гжегож от неожиданности вздрогнул.

— Что?!

— А ты разве не знал? — удивилась я. — Ведь ты тогда был здесь, в Париже, ваши все знали. А в нашу предыдущую встречу, ну, ту самую, двадцать лет назад, я тебе разве об этом не говорила? Меня уже ждала работа в Париже, оставалось только съездить в посольство за бланками, ну и эта гадина отказалась, а на моё место сама устроилась. Впрочем, я была настолько глупа, что помогла ей в этом, попросила на той французской работе, пока я оформляюсь, принять её временно вместо меня, потому что Мизюне без работы не удалось бы остаться во Франции. А она и заграбастала для себя моё рабочее место, и мне бланков не прислала, ну да я уже говорила. В общем, подложила мне грандиозную свинью. Много времени прошло, пока я разыскала работу в Дании и на несколько лет там увязла.

Гжегож выглядел слишком уж ошарашенным, никак не мог прийти в себя. В чем дело?

— Ну что ты? Разве не знал?

— Знал, весь наш польский колхоз в Париже тогда только об этом и говорил — дескать, Мизюня обвела подружку вокруг пальца, сама пристроилась на её место. Да только я не знал, что подружкой была ты! Какие бланки, о чем ты говоришь? У неё на руках уже был вызов для тебя, так она его публично порвала и ещё издевалась над наивностью некоторых.

Пришла очередь и мне ошарашиться.

— Ну, знаешь! — только и смогла вымолвить.

Тем временем Гжегож, переварив новость, рассказал мне самое главное.

— Ну так знай, тем самым она и нашу судьбу решила! Если бы ты тогда приехала в Париж, у нас бы все совпало. А мне и в голову не пришло, что она говорила о тебе! В Польше я её почти не знал, только в Париже столкнулся! Надо же, дрянь какая! А известно ли тебе, что именно тогда она связалась с Ренусем и они вместе уехали в Штаты?

— Нет, не известно, да и какое мне дело? Так ты говоришь, совпали бы? Ведь именно тогда мы перестали переписываться, если бы я знала! И что, вместе со своим Ренусем разбогатела?

— Он богатеньким стал раньше, поэтому она с ним и связалась, иначе не вышла бы за него замуж.

Я никак не могла успокоиться.

— Говоришь, совпали бы?

А ведь тогда и в самом деле я вполне созрела для того, чтобы воссоединиться наконец с Гжегожем. Мой второй муж не был мужем, так, свободное сосуществование, которое к тому же явно шло к концу. Потому и захотела уехать за границу, подальше от него. Я бы ни минуты не колебалась, выбирая между ним и Гжегожем. И вот, пожалуйста, подруга по имени Мизя, которую все называли Мизюней, самовластно распорядилась двадцатью годами моей жизни, а может, и теми, что мне ещё оставались.

И я поймала себя на том, что не питаю к ней дружеских чувств.

— Глупая к…! — вырвалось у меня.

— Целиком и полностью согласен с тобой, — согласился Гжегож. И высказал предложение: — У нас ещё осталось немного времени. Ты не против того, чтобы рационально им воспользоваться?…

Вот и выходит — правильно я вымыла голову!

Дождь начался сразу же за Парижем и лил до самого Страсбурга. Вести машину я могла, сцепление выжимала всей негнущейся стопой, и не очень было больно. А на автостраде стало и вовсе легко. Включить пятую и жать на газ — особых конечностей для этого не требовалось. Ну ладно, на автозаправочной станции пришлось попотеть, из машины я вылезла раскорякой, но одной заправки хватило. Что из того, что на меня смотрели с удивлением — дождь, а я в босоножках, стану ещё из-за таких пустяков переживать! И с грустью подумала — вот, из-за головы тоже не переживаю, теперь и без неё обойдусь, а при первом же удобном случае напялю парик и нет проблем. Потому как и Гжегожа тоже нет…

О второй голове я старалась не думать, хотя постоянно чувствовала её за спиной. Знала, что она там, Гжегож подтвердил. Когда он спустился на машине из гаража и мою тяжёлую дорожную сумку уместил на заднем сиденье, сказал:

— Возможно, тебе хочется знать, здесь ли она. Здесь, в твоём багажнике, в холодильнике, к сожалению, никто её не украл. Не воняет, я проверил.

Я лишь зубами заскрежетала, и это было последнее, что при расставании услышал от меня любимый мужчина. Не воняет — и то хорошо. Вспомнила я не столь отдалённые времена, когда на границах таможенники любили заглядывать в сумки и чемоданы путешественников, а также в их багажники. Интересно, что бы случилось, загляни они в сумку-холодильник? Разумеется, это произошло бы уже на немецко-польской границе, на других пограничники не проявляли такого внимания к багажу иностранцев. И через сколько лет добралась бы я потом до дому? А, правда, у меня ещё нога. Возможно, часть срока я провела бы в тюремной больнице.

Задумавшись о глупостях, я, естественно, прозевала поворот на Корнталь, и мне потребовалось двадцать километров, чтобы вернуться на прежнюю трассу. Теперь я заставила себя ехать внимательней, свернула там, где надо, но в самом Корнтале опять заблудилась, и уже совсем стемнело, когда я со своей знакомой отправилась в погребок на стаканчик рейнского, потому как на Рейне пить рейнское обязательно. Машину я оставила не на стоянке, а на улице, под окном моей комнаты, и особое внимание уделила противоугонному устройству.

Честно говоря, не очень умно поступила, вот теперь-то могла бы и забыть о сирене, на кой мне две головы, с одной не знаю, как справиться. Пусть бы эту Елену украли, мне бы легче стало, а в полицию я могла бы пойти и без вещдока. Хотя нет, не станут они её у меня красть, тогда бы не подбрасывали. А если подбросили по ошибке? Вряд ли. Елена меня предостерегала, причём два раза, в устной и письменной форме, значит, дело именно во мне. А если так: меня хотели напугать, а вещественное доказательство потом устранить?

Как же, разбежались! Ну уж дудки, не отдам им головы! Буду стеречь её, как бесценное сокровище. В конце концов, неспроста мне подкинули её, наверняка это связано с чем-то. Вот если бы подбросили целый труп, пусть и расчленённый, ещё можно понять: убийцы хотели избавиться от него, используя меня в качестве транспортного средства, увезу останки их жертвы за пределы страны — и дело с концом. Но ведь тут лишь фрагмент…

А если так: подарочком осчастливили не только меня, возможно, другие машины увозили за границу ноги, руки, туловище… И в настоящее время несколько водителей или рвут на себе волосы в отчаянии, или уже сидят в разных местах заключения по всей Европе, ибо были не в состоянии сколько-нибудь удовлетворительно объяснить появление в багажниках их машин страшного груза. Вдруг эта Елена поотправляла письма не только мне? Я с неохотой отказалась от такой заманчивой версии, ибо последние слова, сказанные ею перед смертью, были обращены именно ко мне.

В Парижском гараже пытались забраться в мою машину, странно, что не сумели отключить сигнализацию, не угадали частоту. Впрочем, чего можно требовать от этих французов? Вот наши спецы из автомобильной мафии наверняка справились бы.

И тут моя машина под окном отчаянно взвыла. Я бросилась к окну. Разумеется, предусмотрительно поставила её под самым фонарём и теперь отчётливо видела все. Машинка выла и мигала, а от неё со всех ног бежал какой-то мужчина, кажется молодой. Жаль, не заметила, он пытался забраться в багажник или только ненароком опёрся о него, проходя мимо? Разумеется, я могла бы забрать в номер гостиницы сумку-холодильник, но мне стало нехорошо только при одной мысли об этом. Да находись она рядом, я глаз не сомкну всю ночь. Нет уж, лучше постерегу отсюда, сверху…