— Ломали бы, вот почему мы и пришли к вам в гости. Очень, очень странное дело, таких не оставляют незавершёнными. Пока честно признаюсь — понятия не имею, каким боком это с вами связано, может, случайность. А тогда, наткнувшись на катастрофу, вы сразу же и уехали?

Пришлось опять во всех подробностях описывать автомобильное происшествие на Лодзинском шоссе, причём от меня требовалась точность до секунды. А поскольку я твёрдо решила умолчать о письме Елены, было очень непросто определить своё место во всех происшествиях. Вот если бы ей немедленно отрубили голову и запихали в багажник ближайшего автомобиля, то есть мой, — это понять можно. Но ведь это сделали или на следующий день, или и вовсе через два дня после катастрофы, так почему же её сунули именно мне?!

— Я уже думала об этом, — запинаясь произнесла я. — У них была возможность сделать это уже в Згожельце. Просто хотели избавиться от улики. Ведь смотрите, как получается. Труп неопознан, документов вы никаких не нашли, а голова уедет со мной за границу…

— …и вы выбросите её на ближайшую заграничную помойку, — продолжил полковник.

— Было такое желание, не стану скрывать.

— О Господи! — с ужасом произнёс капитан Борковский.

— Какое счастье, что не выбросили! Думаю, вы догадываетесь — мы подозреваем, что вы от нас что-то скрываете. Знаете, многолетний опыт научил разбираться в людях. Вас мы проверили, в принципе вы не замешаны ни в каком преступлении, ни в чем предосудительном, но ведь все ещё впереди. Могли даже и заняться преступной деятельностью, скажем, месяц назад, до нас ещё не дошло… Ну подумайте сами, ведь мы же не дураки, понимаем, вы к нам обратились не случайно и вообще могли скрыть от нас голову, а тем более ананас.

— Так ведь я думала, что у меня в багажнике все ещё голова! — вырвалось вопреки воле.

— А вы уверены, что в Париже она ещё у вас была?

— В первый день — точно была, а потом — черт её знает… Нет, погодите, если бы не было, с чего бы они лезли ко мне в машину в Штутгарте? И вообще мне представляется следующее: самое разумное признать, что они ошиблись, то есть голову мне подбросили по ошибке, потом ошибку обнаружили и захотели получить обратно своё имущество. Впрочем… слишком много случайностей нагромоздилось, вот нога тоже говорит за себя. О Боже, тут нога, там голова, ну за что мне такое наказание с конечностями?

Ногой полицейские жутко заинтересовались, выяснилось, они не знают о ней практически ничего, как-то раньше речь о ней не заходила. Теперь я восполнила упущение. Выслушали меня с громадным интересом и забросали вопросами. Пришлось поднапрячься и вспомнить — перед банком было чисто, никакого мусора там не валялось, подозрительных личностей я тоже не заметила, а солнышко на чугунной решётке под деревом заставили нарисовать и рассматривали с полицейским прищуром. Потом попросили предъявить ногу и столь же обстоятельно изучили её, клянусь, в лупу разглядывали, уж куда тщательнее, чем врач ортопед. Возможно, кое-какие выводы для себя извлекли, но мне, паразиты, ни словечка не сказали, только головами качали и сочувственно цокали.

Я обиженно прокомментировала:

— Понимаю, я, наверное, должна быть вам благодарна, что вы оставляете мне ногу, а не уносите с собой в качестве бесценного вещдока. Ну ладно, благодарю, и что дальше?

— А ничего. Вы ещё подумайте, вот вам телефон капитана…

И ушли. А я могла бы биться об какой угодно заклад, что стала для них подозреваемым номер один…

Гжегож, как и вчера, позвонил перед уходом с работы. Нетерпение заставило меня позабыть о всякой осторожности.

— Гжесь, выяснилось, что та самая, которая меня ненавидит, может быть Мизей, всплыло имечко, не может же это оказаться случайностью? Не знаешь, где она сейчас? До сих пор торчит в Штатах? И к тому же благодетель, который помогал Елене в последние годы, очень уж смахивает на моего бывшенького кретина, вот у меня одно цепляется за другое, видишь, как-то взаимосвязано, и выходит…

— Стоп! Успокойся и постарайся изложить понятнее. У меня тут тоже кое-какие новости, надо вместе подумать. Откуда взялась Мизюня?

Набрав в грудь воздуха, я постаралась выполнить его просьбу, излагая только новые факты и с огромным трудом воздерживаясь от комментариев. Он выслушал не перебивая.

— Теперь ты послушай. Так мне задурила голову Ренусем, что я тоже все думаю о нем, хотя нужен он мне как рыбке зонтик. Ну и не выдержал, взял и позвонил Анджею, он до сих пор в Бостоне, ты знаешь.

— И что? Очень бы хотелось услышать, что они разорились. Из-за Мизюни бы порадовалась.

— Напротив, ещё больше разбогатели. В Штатах их уже нет. Надеюсь, ты крепко сидишь?

— Ясное дело, сижу, не могу же я стоять с такой ногой.

— Так вот, Ренусь в Польше!

— А Мизюня?

— Тоже.

Помолчав и переварив услышанное, я отозвалась:

— И в самом деле, хорошо, что сидела. Говори, догадываюсь, у тебя есть ещё что сказать.

— Да, расскажу тебе, что мне Анджей смог сообщить о Ренусе. Вообще-то он не дружил с ним и не особенно интересовался, так что знает не так уж много. Слышал, что Ренусь вернулся в Польшу уже несколько лет назад, когда у нас сменилась власть и стало возможным прокручивать большие дела. Потом здесь, в Штатах, получил крупное наследство, но сам не приехал его получать, а командировал супругу с доверенностью. Мизюня все обделала в лучшем виде, и теперь их банковские счета просто ломятся от обилия накоплений. Какое к этому ты имеешь отношение — понятия не имею и ничего стоящего в голову не приходит.

— Мне тоже. И тем не менее… вот подумай. Письмо, болтовня пани Осташковой, Ренусь — все это складывается в следующую картину. Двоеточие. Ренусь с Мизюней в Польше, Ренусь занимается каким-то подозрительным бизнесом, Елена узнала. Одновременно Елена связалась с моим бывшеньким. Уж не знаю, что он там ей наплёл, но ведь он считает себя великим детективом, вот Елена и решила — это и моё излюбленное занятие, а от неё, возможно, и до Мизюни дошло. Легче всего догадаться о причинах ненависти ко мне Мизюни, ведь Елена втянула меня в их дела, а я, известное дело, таких вещей не выношу и сразу помчусь и донесу кому следует, или по своему обыкновению в прессе опубликую. Они и решили меня припугнуть, дескать, вон Елена лезет не в своё дело, гляди, чем кончила, так прежде сто раз подумай, стоит ли тебе лезть, не то так же будешь выглядеть. Вот к такому выводу я пришла, сопоставив все известные мне события. Некоторые мелочи, не укладывающиеся в мою концепцию, можно объяснить или их промашками, или неудачами. Что скажешь?

Видимо, Гжегож все продумал по ходу моего рассказа, потому что ответил незамедлительно.

— Согласен. Концепция вполне логичная, портит её лишь Ренусь. Повторяю, я с ним близко не был знаком, но слышал, что это скорее добродушный недоумок, а не хитроумный преступник. Его любой негодяй мог обвести вокруг пальца. А если сам поступает как негодяй, так только по глупости.

— Не забывай о Мизюне, — напомнила я. И добавила с надеждой: — Если он составил завещание в её пользу, она запросто могла его убить.

— Да, приятная перспектива… Нет, надо все-таки побольше разузнать о Ренусе. Напущу Анджея. Или вот что, пожалуй, я смогу выбраться в Польшу, слышал, у вас там объявился какой-то народный целитель, говорят, чудеса делает. Посоветуюсь насчёт жены.

К сожалению, я никакими сведениями об отечественных чудотворцах не располагала, никогда они меня не интересовали.

— Ну как же, вся французская пресса о нем пишет! Биотерапевт.

— А, что-то припоминаю, постараюсь разузнать и позвоню тебе.

— Позвони. И прошу тебя, будь осторожна. Знаю, глупо давать такие советы. Но все же…

Положила трубку с полнейшей сумятицей в голове. Сообщением о своём возможном приезде в Польшу Гжегож огорошил меня до такой степени, что не могла я больше ни о чем думать, а в создавшемся положении это было явлением нежелательным. Ведь если Ренусь с Мизюней находились в Польше, я просто обязана что-то о них разузнать. Постой-ка, а как настоящее имя Ренуся? И фамилия? Вылетели у меня из головы, а возможно, я их никогда и не знала. Ренусь и Ренусь, только и всего. Эх, надо было спросить Гжегожа.