– Пусть это не останавливает ваше величество. Она отнимет немало времени.

– Что ты хочешь сказать?

– По слухам, Лавальер очень строгой нравственности.

– Ты еще больше подзадорил меня, Сент-Эньян. Мне очень бы хотелось разыскать ее. Пойдем скорее.

Король лгал: ему совсем не хотелось разыскивать ее; но он должен был играть роль.

Он быстро зашагал вперед. Сент-Эньян следовал за ним. Вдруг король остановился; остановился и его спутник.

– Сент-Эньян, – произнес он, – мне чудится, будто кто-то стонет. Прислушайся.

– Действительно. Кажется, даже зовут на помощь.

– Как будто в той стороне, – сказал король, указывая вдаль.

– Похоже на плач, на женские рыдания, – заметил де Сент-Эньян.

– Бежим туда!

И король со своим любимцем бросились по тому направлению, откуда доносились голоса. По мере того как они приближались, крики становились все явственнее.

– Помогите, помогите! – кричали два голоса.

Молодые люди пустились бежать еще быстрее.

Вдруг они увидели на откосе, под развесистыми ивами, женщину, стоящую на коленях и поддерживающую голову другой женщины, лежащей в обмороке. В нескольких шагах, посреди дороги, стояла третья женщина и громко звала на помощь.

Король опередил своего спутника, перепрыгнул через ров и подбежал к группе в ту самую минуту, как в конце аллеи, ведущей к замку, показалась кучка людей, спешивших на тот же крик о помощи.

– Что случилось, мадемуазель? – спросил Людовик.

– Король! – вскричала Монтале и от изумления разжала руки, Лавальер упала на траву.

– Да, это я. Как вы неловки! Кто она, ваша подруга?

– Государь, это мадемуазель де Лавальер. Она в обмороке.

– Ах боже мой! – воскликнул король. – Скорее за доктором.

Король постарался выказать крайнее волнение. Но от де Сент-Эньяна не ускользнуло, что и голос и жесты короля не соответствовали той страстной любви, в которой он признался своему спутнику.

– Сент-Эньян, – продолжал король, – пожалуйста, позаботьтесь о мадемуазель де Лавальер. Позовите доктора. А я хочу предупредить принцессу о несчастном случае с ее фрейлиной.

Сент-Эньян остался хлопотать, чтобы мадемуазель де Лавальер поскорее перенесли в замок, а король бросился вперед, обрадовавшись случаю, который давал ему повод подойти к принцессе и заговорить с нею.

По счастью, в это время мимо проезжала карета; ее остановили, и сидевшие, узнав о происшествии, поспешили освободить место для мадемуазель де Лавальер.

Ветерок от быстрой езды скоро оживил девушку.

Когда подъехали к замку, она, несмотря на слабость, с помощью Атенаис и Монтале смогла выйти из кареты. Король же тем временем нашел принцессу в рощице, уселся рядом к ней и незаметно старался прикоснуться ногой к ее ноге.

– Будьте осторожны, государь, – тихо сказала ему Генриетта, – у вас далеко не равнодушный вид.

– Увы! – отвечал Людовик XIV чуть слышно. – Боюсь, что мы не в силах будем выполнить наш уговор.

Потом продолжал вслух:

– Вы знаете о происшествии?

– Каком происшествии?

– Ах боже мой! Увидя вас, я позабыл, что нарочно пришел сюда рассказать вам о нем. Я очень огорчен: одна из ваших фрейлин, Лавальер, только что упала в обморок.

– Ах, бедняжка, – спокойно проговорила принцесса, – отчего это!

Потом прибавила шепотом:

– О чем вы думаете, государь! Вы хотите заставить всех поверить, что увлечены этой девушкой, и сидите здесь, когда она, может быть, при смерти.

– Ах, принцесса! – со вздохом промолвил король. – Вы лучше меня играете свою роль, вы все взвешиваете.

И он поднялся с места.

– Принцесса, – сказал он так, что все слышали, – позвольте мне оставить вас; я сильно беспокоюсь и лично желал бы удостовериться, подана ли ей помощь и хороший ли за нею уход.

И король пошел к Лавальер, а присутствовавшие передали друг другу его слова: «Я сильно беспокоюсь».

По дороге Людовик встретил графа де Сент-Эньяна.

– Ну что, Сент-Эньян? – спросил он с притворным беспокойством. – Как наша больная?

– Простите, государь, – пробормотал Сент-Эньян, – к стыду моему должен признаться, что я ничего не знаю о ней.

– Ничего не знаете? – сказал король, притворяясь рассерженным.

– Простите, государь, но, видите ли, я только что встретился с одной из трех болтушек, и, признаюсь, эта встреча меня отвлекла.

– Так вы нашли ее? – с живостью спросил король.

– Нашел ту, которая так лестно отозвалась обо мне, а найдя свою, я начал искать и вашу, государь; и как раз в это самое время я имел счастье встретиться с вами.

– А как зовут вашу красавицу, Сент-Эньян? Или это, может быть, секрет?

– Государь, разумеется, это должно быть секретом, и даже величайшим секретом, но для вас, ваше величество, нет тайн. Это мадемуазель де Тонне-Шарант.

– Она красива?

– Необыкновенная красавица, государь, а узнал я ее по голосу, которым она так нежно произносила мое имя. Я подошел к ней и заговорил, что было легко в толпе; я начал спрашивать ее, и она, ничего не подозревая, рассказала мне, что несколько минут назад была с двумя подругами под королевским дубом, как вдруг кто-то испугал их; не то волк, не то злоумышленник; они, разумеется, бросились бежать…

– А как же зовут двух ее подруг? – с живостью перебил графа король.

– Государь, – отвечал Сент-Эньян, – велите заключить меня в Бастилию.

– Почему?

– Потому что я эгоист и болван. Я так был поражен своей счастливой победой и открытием, что просто потерял голову. Кроме того, я полагал, что ваше величество настолько заинтересованы мадемуазель де Лавальер, что не придал никакого значения подслушанной нами болтовне. Потом мадемуазель де Тонне-Шарант покинула меня и вернулась к Лавальер.

– Будем надеяться, что и мне повезет так же, как и тебе. Ну, пойдем к больной.

«Вот штука-то! – думал про себя Сент-Эньян. – А ведь он действительно увлечен этой малюткой; вот никогда бы не подумал».

Он указал королю ту комнату, куда провели Лавальер. Король вошел. Сент-Эньян последовал за ним.

В просторной зале с низким потолком, у окна, выходившего на цветник, в широком кресле сидела Лавальер и полной грудью вдыхала ароматный ночной воздух.

Ее роскошные белокурые волосы были распущены и волнами спускались на полуприкрытые кружевами грудь и плечи, из глаз катились крупные слезы. Матовая бледность покрывала ее лицо, придавая ей неописуемую прелесть, а физические и нравственные страдания наложили на ее лицо отпечаток благородной скорби. Она сидела неподвижно, точно мертвая. Казалось, она не слышала ни шушуканья подруг, суетившихся около нее, ни отдаленного гула толпы, доносившегося в открытое окно. Она ушла в себя, и только ее прекрасные тонкие руки изредка вздрагивали, точно от невидимого прикосновения. Задумавшись, она заметила, как вошел король.

Он издали увидел ее прелестную фигуру, облитую мягким серебряным светом луны.

– Боже мой, – воскликнул он с невольным ужасом, – она умерла!

– Нет, нет, государь, – сказала шепотом Монтале. – Напротив, ей теперь гораздо лучше. Не правда ли, Луиза, сейчас ты чувствуешь себя лучше?

Лавальер ничего не ответила.

– Луиза, – продолжала Монтале, – король беспокоится о твоем здоровье.

– Король! – вскричала Луиза, вскочив с кресла, словно ее обожгло пламя. – Король беспокоится о моем здоровье?

– Да, – отвечала Монтале.

– И король пришел сюда? – проговорила Лавальер, не решаясь поднять глаза.

– Боже мой, тот самый голос! – шепнул король на ухо Сент-Эньяну.

– Вы правы, государь, – отвечал Сент-Эньян. – Это та самая, которая влюблена в солнце.

– Тсс! – остановил его король.

Потом он подошел к Лавальер.

– Вы нездоровы, мадемуазель? Я видел вас несколько минут назад в обмороке, на траве. Как это случилось с вами?

– Государь, – пробормотала бедная девушка, бледнея и дрожа, словно в лихорадке, – право, я сама не знаю.