У этой книги нет прототипа. Причем, нет его не только на русском языке, – что, увы, вполне закономерно, – но и на любом другом. Были антологии еврейской мудрости, литературы, фольклора, юмора, чего угодно, только не духа. Между тем, дух – больше, чем сумма этих и других понятий; это – их синтез: нечто неуловимое, но много более существенное.

Что же все-таки есть дух?

На более легкий вопрос "Что такое, разум?" еврейский мудрец ответил так: "Если он у вас есть, вы знаете – что это такое; если же его нет – объяснить невозможно". Дух не определяется, – он постигается, и постигается он только через приобщение к нему. Так постигают и Бога, который есть… "Тот, Кто Он Есть" (Исход, 3:4). Эта книга – приобщение к еврейскому духу, и она приводит к постижению его важнейших откровений…

Уже оглавление может озадачить привыкшего к стереотипам читателя. Перечень глав может показаться ему коротким, чтобы претендовать на всеохватность картины еврейского гения, или на слаженность отобранных голосов. Первоначальный вариант книги был, однако, втрое объемистей нынешнего. Сперва было сокращено – до восьми – число условных разделений истории еврейского духа на отдельные периоды. Сокращение это было проделано из соображений принципиальных: всякое разделение, каким бы естественным оно ни казалось, – несостоятельно, т.е. ложно. Жизнь целостна и едина, и любое разделение ее на какие бы то ни было периоды, есть насилие над ней, т.е. ее извращение. Второе из сокращений коснулось объема отобранного текста. Переведенный, отредактированный и "подшитый" к рукописи, через какое-то время он казался мне… "чересчур уж знакомым". Оставлен был тот текст, который, будучи предельно понятным неискушенному читателю, сохраняет способность удивлять читателя искушенного. Наконец, урезано было и число авторов, – самое трудное из всех сокращений, ибо оно выявляет, – кому же случилось, на мой взгляд, сказать значительно новое и непреходяще значительное слово. Так, я изъял главу о Галеви, поэте крупнейшем для средних веков, но, быть может, не столь неизбывном во времени, как Габирол, или не столь общечеловечески значимом. В последние два раздела, однако, включены имена подчас не столь даже значительные, как тот же Галеви. Объясняется это элементарным парадоксом: насущное, хотя и занимает читателя больше, чем прошлое, знакомо ему меньше. Посему пришлось и мне прибегнуть к вечно популярным скидкам на современность…

Может покоробить читателя и моя "всеядность". Подобный упрек помог бы только в одном: составить нелестное мнение о самом читателе, ибо любая предубежденность есть качество незавидное. Существует смешной, но мудрый совет: не ешь больше того, что смог бы поднять. Раввин Иошуа Назаретский (Иисус Христос) или Саул Тарсский (Апостол Павел) покажутся обременительной ношей тому, кто не в силах поднять даже лишь истинно весомое в их "хозяйстве". Если забыть, что иудаизм есть динамичный образ переживания мира и утверждения в нем, а не идеологическая доктрина, – то и тогда евреям не пристало предавать анафеме таких величественных соплеменников, как Христос или Маркс. Вспомним, что ни первый из них не был христианином в пугающем ортодоксалистов смысле, ни второй – марксистом в печальном ныне понимании.

Христос не был христианином хотя бы потому, что христианин, в отличие от иудея, нуждается в посреднике между собой и Богом; посреднике, которым все те, кого называют сегодня христианами, и "назначили" этого замечательного назареянна. Христос – не христианин, ибо, подобно своим предкам и нынешним единоверцам, подобно всем евреям, он восставал против идолопоклонства. Между тем, многие из тех, кого называют христианами, самого его и превратили в идол, обнаружив языческие пристрастия, которых назаретский раввин чурался так же, как ужаснулся бы он при виде организованных от его имени крестовых избиений его народа.

Что же касается Карла (Мордехая) Маркса, он успел разглядеть во что может выродиться его учение и не преминул объявить: "Я – не марксист". Здесь уместно отметить: еврейство не раз порождало идеи или движения, которые позже или молниеносно подвергались настолько страшному извращению, что либо утрачивали следы происхождения от идеала еврейского гуманизма, либо .даже вырождались в антиеврейские погромные программы. При всей прискорбности этого факта, он не вправе отвлечь нас от стародавнего библейского занятия по отделению "зерен от плевел".

Тем менее меня не смущает упрек во всеядности. Если и допустить, что та или иная идея лжива, тот или иной автор недостаточно "праведен", – то нельзя не вспомнить: "избранничество" евреев проявляется в предрасположенности к восприятию "множества разных вещей". Как выразился один из любомудров, "лживые доктрины опасны лишь для людей ничтожных". Другими словами: то, что может показаться "всеядностью", есть неприятие "замороженной пищи", т.е. неизменных интеллектуальных рецептов. Для того же, чтобы "непогрешимый" читатель, приросший к определенному блюду, не увлекался обвинением меня в "кулинарном разврате", выгорожу себя ссылкой на откровение одного из еврейских мудрецов: "Любые рецепты, каким может следовать еврей, будь то сионизм, ортодоксия или либерализм, порождают не человека, а карикатуру на человека, причем тем более смешную, чем строже он придерживается рецептов. Существует лишь один-единственный рецепт, способный сделать еврея подлинным евреем, и, стало быть, приобщить его к полноценному существованию. Рецепт этот в том, чтобы не придерживаться рецептов".