Мариета не обещала стать красавицей, но все в ней дышало здоровьем и свежестью, а огромные черные глаза уроженки Валенсии таинственно мерцали, говоря о том, что в ней просыпается женщина.

Словно чувствуя приближение чего-то важного и решающего, что станет преградой между ней и молочным братом, лишит ее права по-прежнему просто обращаться с ним, как в те времена, когда они росли вместе в деревне, Мариета стала сдержанней в разговорах, старательно избегала ребячьих шалостей и той непринужденной естественной близости, которая присуща лишь детям.

И вот однажды, войдя в дом в обычное время, Нелет замер на пороге, точно дверь ему открыло привидение.

Прежней Мариеты было не узнать, – ее словно подменили.

Перед ним стояла кукла с завитыми локонами, подобранными по моде на затылке, облаченная в гладкую длинную юбку, скрывавшую ее ноги.

Она явно гордилась своим видом взрослой женщины; наконец-то она избавилась от косы и короткой юбки – этих несносных признаков детского возраста! А Нелет едва не закричал от горя, как в тот день, когда он бежал за двуколкой, умоляя бессердечного секретаря не отнимать у него сестренки. Во второй раз он теряет Мариету.

Потом – страшно вспомнить! – безжалостная служанка, которая, казалось, потешалась над его горем, сделала ему ряд строгих предупреждений.

Сеньор велел сказать, и она охотно передает его слова, находя их вполне справедливыми, и, наконец, она сама вовсе не желает получать замечания от хозяина, – так вот, отныне всяк сверчок знай свой шесток. Никаких "ты" и "Мариета". Она единственная госпожа в доме, и зовут ее сеньорита Мариета. Ну что скажут подружки, если услышат, как мусорщик говорит с сеньоритой на "ты"? Впредь пусть не забывает: кончились братские отношения.

Невозмутимое молчание Мариеты, – извините, сеньориты Мариеты, – с которым она слушала все эти бредни, было для Нелета еще мучительнее, чем слова служанки.

Все сказанное, продолжала девушка, совсем не означает, будто перед ним хотят закрыть двери дома. Нет, на него смотрят как на своего человека, и кухня целиком к его услугам. Но каждому следует знать свое место, понятно?

Пускай зарубит это себе на носу, а приходить он может когда ему вздумается.

И он пришел. Да и мог ли он не прийти? Быть в Валенсии и не заглянуть в большой дом близ судебной палаты – черт возьми, да это просто невозможно!

Он шел туда, чтобы снова страдать, видя, как с каждым днем увеличивается расстояние между ним и той, которую ему надлежало отныне звать "сеньоритой".

Куда девалось любопытство, с которым она забрасывала мальчика вопросами о хуторе!

Нелет входил в дом по-прежнему как свой человек, но, переступив порог, ощущал вокруг себя холодное равнодушие. Он был всего-навсего мусорщик.

Еще и еще раз попытался он пробудить в сердце Мариеты былую любовь к хутору, напомнить ей о кормилице, о семье, которая ее боготворила, о деревне, где все только о ней и говорили, но молодая девушка слушала его нехотя, словно ей претили воспоминания о грубоватой простоте хуторян.

Бедняга Нелет! Положительно его Мариету подменили! Ни одна струна в сердце этой очаровательной куколки не отзывалась на воспоминания о прошлом. Казалось, с того дня, как у нее появились локоны, все мечты о деревенской жизни выветрились из ее головки.

Огорченному мальчику приходилось довольствоваться беседой со служанкой на кухне; до него доносились из гостиной монотонные упражнения на пианино – сеньорита занималась музыкой. Сбивчиво, неуверенной рукой она разыгрывала гаммы, которые проникали в душу Нелета и волновали его сильнее, чем звуки органа в сельской церкви.

В довершение всех бед служанка прожужжала ему уши рассказами о доне Аурельяно; и как-то Нелету удалось его увидеть, задержавшись у дверей кабинета дона Эстебана.

Молодой белокурый человек, бледный, тщедушный и суетливый, носил очки в золотой оправе; окончив недавно юридический факультет, он проходил практическую подготовку, собираясь стать помощником дона Эстебана, задумавшего уйти на покой, а в дальнейшем полностью заменить его в нотариальной конторе.

Да разве молодой адвокат на этом остановится! Бедняга мусорщик молчал, но ему хватало смекалки сообразить, куда метит дон Аурельяно. Мысль об этом франте, который был всего на пять лет старше Нелета, колючкой вонзилась в исстрадавшуюся душу мальчика.

Пытаясь вновь завоевать расположение сеньориты, Нелет засыпал ее подарками; он делал это, как умел, – может быть, грубовато, но от чистого сердца.

Его кляча частенько тащилась в Валенсию с корзинами, до краев наполненными фруктами или первыми овощами; огороды, раскинувшиеся по обеим сторонам дороги, трепетали при появлении юного мусорщика, совершавшего опустошительные набеги на грядки; в своем неуемном рвении угодить Мариете Нелет забывал о существовании хозяев и сторожей, которые могли задать ему хорошую взбучку. Но жертвы, на которые он шел, встречали лишь холодную улыбку и равнодушное, небрежное "спасибо", а подарки отправлялись на кухню, где их ожидало лишь одобрение служанки.

Между тем на обеденном столе или в гостиной на пианино каждое утро появлялся свежий букет цветов, и Мариета, в которой просыпалась женщина, вдыхала их тонкий аромат со страстью, словно ее опьянял не запах садов, а иное, неведомое благоухание, проникавшее прямо в сердце.

То были подношения пресловутого дона Аурельяно, этого паяца, которому никак не сиделось за конторкой, – он находил тысячу предлогов, чтобы, заложив за ухо перо, выскочить из кабинета и разыскать Марию, будь она хоть на кухне, лишь бы увидеть молодую девушку и обменяться с ней улыбкой.

И как при этом розовело ее личико… О господи!

При одной мысли о доне Аурельяно в сердце смуглого огородника закипала мавританская кровь; ведь они были почти ровесниками, их разделяла лишь принадлежность молодого адвоката к "господам".

В шестнадцать лет Нелет уже понимал, что слепая ярость может довести мужчину до тюрьмы. Его удерживала только уверенность, что грозный людоед, дон Эстебан, весьма ценивший своего помощника, придет в бешенство, если Нелет хоть пальцем тронет этого молокососа.