...Статистика равнодушна, она с одинаковым спокойствием подводит итоги жертвам войны, эпидемии и успехам экономического строительства. Но люди, читающие статистические сборники, неравнодушны. В цифрах - жизнь. Можно ли оставаться безразличным к жизни? В 1925 году в Старой Бухаре было осушено 50 хаузов, очищено - 32, в 1926 году осушено - 40, очищено - 20. Не пробегайте холодным взглядом эти цифры. В них концентрат исаевского характера, квинтэссенция убежденности и воли ученого. А ведь было всякое. В мечетях и на базарах Бухары шептали проклятия тому неверному, который лишает добрых мусульман возможности совершить богоугодное омовение. Родственники умершего с проклятиями подступали к врачу - им негде достать воды, чтобы по законам Корана обмыть тело усопшего; устроители праздничного тоя жаловались: воду на традиционный чай приходится тащить с другого конца города. Исаев не уступал, не шел ни на какие компромиссы, не обещал поблажек. С пересохшим горлом, с растрескавшимися губами, он продолжал бегать от хауза к хаузу, заглядывал в хумбы, приказывал, подгонял, командовал. И все лишь с единственной целью - спасти этих недовольных, раздраженных, озлобленных людей от власти ришты, от “горя риштозного”.

Последний больной в городе Бухаре был зарегистрирован в доме номер 10, квартал Мирдуст, осенью 1931 года. Еще через несколько месяцев медики вылечили риштозного старика из пригородного кишлака Науметан. Это была последняя жертва ришты на территории Советского Союза. Но неизбежность победы была ясна значительно раньше. 23 декабря 1928 года, выступая на Третьем съезде врачей Средней Азии, доктор Исаев уже мог сообщить:

“В результате планомерной пятилетней борьбы заболеваемость риштой, доходившая раньше до 20 процентов, снизилась в 1928 году до 1 - 3 процентов: в минувший сезон при тщательных поисках риштозных больных на 50 тысяч населения города нам удалось учесть всего 171 больного. Мы имеем все основания сделать заключение, что в 1931 - 1932 годах ришта в Средней Азии исчезнет”.

Медики встретили это сообщение восторженными аплодисментами. Но сам Леонид Михайлович, как рассказывают, долго не мог простить себе, что не добил червя-паразита раньше, как обещал Марциновскому, к 1927 году. Для окончательной победы не хватало ему тогда завершающего штриха - водопровода. Белые будочки водоразборных колонок на перекрестках Бухары и ажурная конструкция водонапорной башни появились только в 1929 году.

Подводя на Третьем съезде врачей итоги риштозной эпопеи, Леонид Михайлович помянул добрым словом и верных помощников, сотрудников Бухарского ТропИна и славного предшественника Федченко. Первооткрыватель Алексей Федченко только мечтал, что когда-нибудь его теоретические заключения смогут “содействовать уничтожению паразита”. Доктор Исаев шел вторым, но был из породы созидателей. После таких, как он, мечты обретают материальную плоть, слово становится делом. Он говорил о Федченко: “Почти шестьдесят лот назад этот исследователь-одиночка сумел наметить основные моменты эпидемиологии ришты. Сейчас мы большим коллективом заканчиваем начатое им дело, отворяем ключом познания двери к здоровой жизни”. Это был разговор на равных.

...Осенью 1967 года я приехал в Бухару, чтобы собственными глазами увидеть, что осталось от титанической деятельности моего героя. Я нашел бывшее здание Тропического института, разыскал бывшее постпредство РСФСР в Бухарской республике, зашел в городской музей, который разместился в некогда неприступном Арке. Но напрасно искал я знаков памяти о моем герое, напрасно бродил от стенда к стенду в музее. Там ни слова не было сказано о победе над риштой. Ни слова о создателе первого Бухарского научно-исследовательского института. В музее не нашлось даже места для портрета доктора Исаева. Не оказалось в городе и памятной доски, посвященной Леониду Михайловичу. Я знаю, как переменчиво время, как коротка человеческая память. Но не могли же за какие-нибудь сорок лет выветриться из людской памяти все события, связанные с риштой, все то хорошее, что принес людям “хозяин воды”. Неужели и впрямь подвиг ученых забыт народом начисто, совсем, навсегда?

Гостеприимные хозяева повели меня по Бухаре снова. Мы обходили старинные мечети и медресе, базары и кварталы новых домов. Мои хозяева поили меня зеленым чаем в чайхане, расположенной в тени великолепного парка. Деревья росли на месте засыпанных хаузов. Любезные бухарцы услаждали слух гостя рассказами о том, как изменяется и хорошеет их город. Они обращали мое внимание на сеть стальных труб, несущих газ в каждую квартиру. Трубы змеями вились по стенам домов, огибали деревянные, редкой резьбы старинные двери. Двери нравились мне больше труб. Но хозяева с этим не соглашались. Их восторгал также лес телевизионных антенн над плоскими крышами. К подножию водонапорной башни мы подошли уже под вечер. Голубая дымка опускалась на город. Сквозь черный переплет железных опор, на фоне оранжевого неба я увидел силуэт минарета Калян. Величественный и строгий, с неизменным гнездом аиста на вершине, тысячелетний Калян стоял, как живой укор грубой водокачке. Но странно, мои спутники как будто не замечали несоответствия между прелестью древней архитектуры и рациональной грубостью нового сооружения. Эти коренные бухарцы вовсе не считали водонапорную башню некрасивой, Она казалась им даже изящной, а главное, символизировала новый быт, новую эпоху.

И вдруг я подумал, что у моих друзей есть, пожалуй, свой собственный, недоступный мне резон: в городе, лежащем на краю пустыни, не может казаться уродливой постройка, назначение которой давать людям воду. В глазах бухарца водонапорная башня, может быть, даже более величественное сооружение, чем медресе Мир-Араб или минарет Калян. Я старался не заводить больше разговоров о риште, малярии, Исаеве. И вдруг, когда мы вышли на середину площади, оставив позади тень железного чудовища, один из моих собеседников заметил:

- А знаете, как в народе зовут нашу башню-поилицу? Башня Исаева.

Да, таково ее имя. Оно известно любому мальчишке в городе...

P.S.  Кстати, вы знаете, как коммунистический Китай победил свиной грипп? Всех чихающих и кашляющих в один день вывезли из городов в концентрационные лагеря.

P.P.S. Этот рассказ прочитали сотни людей.  И никто не задался вопросом, почему в 1973 году в палатке киргиза чабана висела палочка для наматывания ришты? Ведь ее вывели?

Думаю, дело в баранах. Они пьют из луж, заражаются риштой, и та переходит к человеку - множество азиатов не могут отказать себе в удовольствии съесть свежатинки - печени чуток, курдючного жирка, нутряного и т.д.

P.P.P.S. За месяц мой рассказ "Ришта или подкожный червь" прочитали в 3-х только эл.библиотеках  тысячи человек, хотя эту вещь я написал (компилировал) лет пять назад и пять лет она в Инете висела. Откуда такая популярность?

Может, еще написать что-то подобное? Рассказ "Пендинка", например?

Пендинка -  «ташкентская» болезнь, наблюдаемая из­редка и в других местах. Начинается она маленькой ранкой на ноздре, которая постепенно увеличивается и выедает всю ноздрю переходя на вторую. На этом большей частью болезнь и останавливается, но иногда распространяется на щеку, оставляя рубцы.  Этой болезнью болеют в Ташкентском округе тысячи людей, и она считается неизлечимой.