— Человек один в машине, в коей едет пара членов, — продекламировал Видаль.

— Этого не может быть! — возразил Леже.

— Может! — продолжил Видаль. Последовало молчание.

— Этот человек — член правительства. Виктор покраснел и почесал усы.

— А басню! — попросил Пижон.

— Можно и басню! — согласился Видаль. — «Плохо подкованная лошадь с трещинами на подковах, несясь галопом, оставляет вмятины на дороге. Мораль: какие подковы — такие дороги».

— Ладно, сойдет! — этими двумя словами Пижон выразил мнение всех присутствовавших.

— И все же, — вновь заговорил он после пятиминутного молчания, — такая скука, обалдеть можно… Правда, Леваду?

Он обернулся к Леваду, но того и след простыл.

Девятнадцатого июня в шестнадцать часов, ровно через три месяца после визита Антиоха, Полквост положил трубку.

Он не скрывал довольства — поработал он на славу, составил два циркулярных письма во Французский союз умягчителей головок камамбера.

Меж тем, пока он говорил, разразилась война и страну оккупировали. Полквоста это не заботило, ведь он ничего не знал: парижской телефонной сети захватчики не тронули.

Не тронули они и штаб-квартиру НКУ. знали, что он и так всегда уходил с работы последним. Но вот уже два дня как сослуживцы начали возвращаться; однако возвращались они по одному, так что Пол-квосту и невдомек было, что они столько отсутствовали.

Меж тем войне или, по крайней мере, официальным враждебным действиям пора было бы и закончиться, ведь за три месяца Полквост умял всю скопившуюся в ящике еду, которую он, по своему обыкновению, жевал не переставая.

К шестнадцати часам пятнадцати минутам, когда Полквост приоткрыл дверь в смежную комнату, не было на месте только Рене Видаля. В эту минут Видаль с трудом карабкался по лестнице — настолько он запыхался, проделав пешком весь путь от Ангулема.

Когда он вошел, Полквост, обведя взглядом комнату, как раз захлопывал дверь.

— Здравствуйте, месье, — вежливо сказал Видаль. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо, — ответил Полквост, с деликатностью гориллы посматривая на часы. — Что, метро запоздало?

Видаль мгновенно понял, что телефонный разговор Полквоста длился много дольше запланированного времени, и перешел в контрнаступление:

— Корова на путях застряла!

— Удивительные все-таки люди в метро работают! — на полном серьезе сказал Полквост. — За животными не могут присмотреть! Впрочем, это неуважительная причина для опоздания… Сейчас шестнадцать часов двадцать минут, а вы должны быть на рабочем месте в половине второго. И всего-навсего из-за какой-то коровы!

— Она никак не желала уходить, — возразил Видаль. — Эти животные такие упрямые.

— Да! — согласился Полквост. — Что верно, то верно. Непросто их будет унифицировать.

— Поезду пришлось ее объезжать, — закончил свой рассказ Видаль, — а это заняло время.

— Да, понимаю, — кивнул головой Полквост. — Кстати, думаю, следовало бы унифицировать и железнодорожное сообщение, чтобы в будущем избежать подобного рода происшествий. Изложите кратко свои соображения по этому поводу.

— Будет сделано, месье.

Запамятовав, зачем он заглядывал к Видалю, Полквост вернулся в свое логово.

Через пять минут он снова открыл дверь:

— Заметьте, Видаль, я привлекаю ваше внимание к тому, как важно приходить вовремя, не столько для того… ну, вы понимаете, сколько по дисциплинарным причинам. Дисциплине нужно подчиняться. Пусть младший персонал видит, что мы строго соблюдаем график работы. Нужно вообще стремиться к пунктуальности, особенно сейчас, когда ходят слухи о возможной войне. Особенно это касается нас, руководства, мы должны прежде других подавать пример…

— Да, месье, — дрогнувшим голосом сказал Видаль, — это больше не повторится.

Он спрашивал себя, кто эти «другие», прежде которых надо подавать пример, и что скажет Полквост, когда узнает о перемирии.

Потом он вновт взялся за спецификцию на усатых юродских дворников, которую оставил, отправляясь воевать в ангулемские кондитерские (он был слишком молод и девственно чист, чтобы, как старшие офицеры, воевать в бистро).

При этом прямо в середине каждой страницы Видаль делал по явной ошибке — Полквост сразу же должен будет на них наткнуться при внимательном разборе, которому он неминуемо подвергнет спецификцию, и это послужит поводом для забавного разглагольствования о том, насколько французские термины позволяют адекватно выражать свою мысль и какие отсюда вытекают следствия, в частности, для разработчиков спецификций.

Миновала неделя, и жизнь в Консорциуме стала возвращаться в привычное русло. Заместитель главного инженера Полквост распорядился установить на стене за своим креслом сразу девять новых звонков, чтобы, искусно комбинируя громкость и частоту звука, вызывать любую из машинисток, работавших на этаже. Столь замечательное устройство тешило его душу.

За это время Полквост все же узнал о чрезвычайных событиях, что произошли, пока он говорил по телефону, — о войне, о поражении, о том, что ввели строгую карточную систему. Задним числом он лишь выказал тревогу, что отдельские документы подвергались ужасной опасности — их могли разграбить, привести в негодность, сжечь, испортить, украсть, осквернить, уничтожить. Он поспешил спрятать у себя в ручке кухонной двери стреляющий пробками пугач и с тех пор считал себя вправе всякий раз демонстрировать свои патриотические взгляды.

Сам Полквост, надо заметить, получал посылки из деревни, у других же дела обстояли не столь блестяще. Жизнь очень подорожала, и машинистки с жалованьем от тысячи двухсот франков в месяц, таявших на глазах, попросили прибавку.

Полквост приглашал каждую по очереди к себе в кабинет, чтобы немного прочехвостить.

— Вы, значит, жалуетесь, что мало зарабатываете? — спросил он у первой. — Так вот, зарубите себе на носу: НКУ не в состоянии платить» вам больше.

(С недавних пор НКУ получал от Дезорханизационного Хамитета дотацию в несколько миллионов.)

— И потом учтите, — добавил он, — если брать пропорционально, вы зарабатываете больше моего.

(Так оно и было, если принять во внимание сверхурочную работу, когда Полквост часами копался в своем бумажном хламе или переливал из пустого в порожнее, толкуя вкривь и вкось тот или иной предмет.)

— А вы выходите замуж, — советовал он, если ОГО собеседница оказывалась девицей, — тогда сразу зарплаты будет хватать.

(Для него самого женитьба обернулась большой экономией: носки штопались бесплатно, еда стряпалась без приходящей домработницы, которую еще поди поищи. Ссылка на нужду военного времени позволяла ему изнашивать ботинки до дыр и ходить грязным, не опасаясь упрека в скаредности. Короче, Полквост совсем не следил за собой и выглядел все менее представительным. Он копил деньги, чтобы купить себе серебряную шкатулку для спецификций.)

Ободрив таким образом секретаршу, Полквост за несколько минут бросал ей в лицо все промахи и оплошности, которые она совершила со времени своего прихода в консорциум. После подробного разбора ее ошибок жертва в слезах удалялась, и Полквост переключался на следующую.

После того как он разделался со всеми, пообещав двум из двенадцати надбавку аж в двести франков как минимум, удовлетворенный Полквост развалился в кресле и взялся за объемистую папку в ожидании, пока давний противник Волопаст позовет его к Генеральному директору резаться в унифицированную манилью.