— Конечно же, — поддержал его Майор, который после женитьбы намеревался распроститься с НКУ.

— Но, в принципе, моя племянница будет и дальше работать у нас секретаршей, не так ли? — На лице у Полквоста появилась заискивающая улыбка. — Впрочем, есть и другое решение… Она останется дома, а для развлечения — бесплатно, разумеется, ведь она не будет сотрудницей нашего учреждения — сможет печатать ваши документы, не покидая… так оказать… своего очага… хи-хи… Это ее займет…

— Да, это сэкономило бы деньги, — согласился Майор.

— Знаете ли… я согласен. Так и сделаем. Я предоставляю вам полную свободу действий.

— Спасибо, месье, — сказал Лустало и встал.

— Значит, до завтра, мой друг, — промолвил Полквост, протягивая ему свою потную руку.

Несколько дней спустя шеф объявил своим помощникам о помолвке. Прежде всего Полквост предупредил Видаля и Пижона, так как должен был передать им приглашение Зизани на небольшое торжество, посвященное этому событию.

Он призвал Видаля к себе в кабинет и сказал:

— Дорогой Видаль, довожу до вашего сведения, что… э… по просьбе моей племянницы… мы… наша семья была бы рада, если вы в семь вечера придете на празднование помолвки.

— Но Лустало сказал: в четыре.

— Да, начало, в принципе, в четыре, но я лично думаю, что веселье раньше семи не начнется… Вы ведь знаете, что подобные празднества… э… как правило… не очень интересны. Поэтому я не советую вам приходить слишком рано, тем более что это отвлечет вас от работы…

— Данное обстоятельство, бесспорно, следует учесть, — согласился Видаль. — Если вы не против, я приду в пять, а за час с четвертью рабочего времени пусть у меня вычтут из зарплаты.

— Это было бы отлично, — заключил Полквост. — А должок вы отработаете как-нибудь в субботу.

— Ну конечно, — сказал Видаль. — При этом совсем не нужно будет платить мне сверхурочные, ведь у нас не почасовая оплата.

— Вы совершенно правы. Мы должны радеть за общее дело. Кстати, у вас нет ко мне ничего срочного? Как подготовка к совещаниям? Идет?

— Идет, — ответил Видаль.

— Ну, тогда вы свободны.

Видаль ушел, и Полквост вызвал по внутреннему телефону Пижона — телефон уже починили. Эммануэль тут же явился.

— Присаживайтесь, друг мой, — сказал Полквост. — Видите ли… э… Я должен всем кое-что сообщить. Прежде всего, довожу до вашего сведения, что моя племянница просит вас присутствовать на церемонии помолвки у нее дома в следующую среду в семь часов. Вы можете условиться с Видалем, он тоже идет.

— Лустало говорил, в четыре, — заметил Пижон.

— Да, но нам нужно доработать проект спецификции на металлические горшки для суматоха широколистного. Хватит ли вам времени?

— Полагаю, что да. Если надо, я приду в отдел пораньше, — ответил Эммануэль.

— Это самый лучший выход. Вообще говоря, в принципе, вам никто не мешает являться пораньше всякий раз, когда у вас много работы… Ведь мы в известной степени должны радеть за наше дело. А как только учредят, как я того хочу, золотую книгу особо отличившихся сотрудников нашего славного Консорциума, можно будет рассмотреть предложение о включении в нее биографий всех тех, не правда ли, кто, подобно вам, готов отказаться от развлечений, возложив эту жертву на алтарь унификации. Я говорю не просто так; тут есть над чем подумать. Я предполагаю в скором времени переговорить об этом с Уполномоченным правительства. Как бы то ни было, ваше предложение работать сверхурочно мне по душе. Это значит, вы принимаете свою работу близко к сердцу. Кстати, у меня для вас хорошая новость. Помните, несколько месяцев назад я сказал, что буду вас продвигать. Так вот, я походатайствовал за вас перед Генеральным директором, и с этого месяца вам прибавят жалованье.

«Воробьешь постарался», — подумал Эммануэль, вслух же сказал:

— Благодарю вас, месье.

— При нынешних трудностях, — заметил Полквост, — двести франков в месяц — не пустяк.

Освободившийся вскоре Пижон в бессильной ярости зашагал взад-вперед по коридору. Потом ворвался в комнату Леваду и Леже.

И остолбенел: Леваду был на рабочем месте, а Леже отсутствовал.

— А вы отчего не смылись? — спросил Эммануэль.

— Да нельзя. Этот идиот Леже позвонил, что не сможет прийти после обеда.

— Почему?

— Он затеял мордобой с заводским кассиром Леже-старшим. Этот негодяй, судя по всему, присвоил два квадратных дециметра довоенной резины, которой Виктор заделывал щели в своей каморке.

— А на кой отцу резина?

— На подметки! — воскликнул Леваду. — Резину на подметки! Когда кругом столько деревяшек, представляете!

— А вас-то почему это колышет?

— Как почему! Ведь сегодня Полквост, если верить моим записям и моему шпиону, слиняет в четыре, а у меня в четверть четвертого свидание с… сестренкой! Леже всего-то и надо было сидеть в кабинете и отвечать, что я только что вышел.

Расхохотавшись, Пижон вышел в коридор.

Меж тем на другом конце города Леже, схватившися с бородатым стариком, весь в опилках катался по полу, ожесточенно кусая того в правую лопатку.

Леваду же пришлось дежурить на боевом посту.

Глава XI

В день помолвки Пижон с Видалем появились на работе в половине третьего, прекрасные как Аполлоны.

На Пижоне был восхитительный светло-сизый костюм и желтые штиблеты — сверху дырки, снизу подошвы — а также белоснежная сорочка и галстук в широкую косую лазурную и жемчужно-серую полоску.

Видаль надел свой обалденный темно-синий костюм; правда, его маленький высокий воротничок оставлял тягостное впечатление: казалось, Видаль нечаянно засунул голову в очень узкую трубу.

При виде двух таких молодцов машинистки едва не упали в обморок, и Виктору пришлось слегка пройтись им по груди, чтобы восстановить дыхание: его отец был командиром полка пожарных, а пожарные — народ ушлый. Когда он закончил, лицо у него было розовым, как сафлор, а усы стояли торчком.

Целый час Видаль с Эммануэлем делали вид, что работают, после чего выскользнули в коридор, держа курс на выход.

По дороге они столкнулись с Венсаном, облаченным в воскресный костюм из старой рогожи. Правда, чтобы не попортить пиджак, он покамест натянул вместо него высококачественный ватный фильтр от газогенератора с прорезями там, где должны быть рукава. Венсан по своему обыкновению выпячивал брюшко. Из похвального стремления к гармонии кожа у него на черепе постепенно принимала тот же оттенок, что и редкие темно-русые волосы. Чтобы как-то занять себя долгими зимними вечерами, он выращивал на лице массу зеленых струпьев: соскребая их своими черными ногтями, он получал истинное удовольствие. Он так ловко их отшелушивал, что на лице появлялась карта Европы, которую он каждый раз тщательно обновлял.

Видаль с Эммануэлем осторожно пожали ему руку и мигом выскочили из здания.

Зизани обитала в прекрасной квартире вместе с бедной старой родственницей, которая присматривала за хозяйством.

Денег у Зизани была уйма, а пожилых дальних родственников еще больше. Вся эта седьмая вода на киселе с готовностью откликнулась на ее приглашение. Представлена была и Полквостова ветвь: люди, все как на подбор, почтенные и маловыразительные, таких молодежь валит в одну кучу, называя «родичами».

С точки зрения молодежи, мероприятия с родичами заранее обречены на неудачу. Помолвка Зизани не стала исключением из этого правила.

Матери, полагавшие, что молодежь «танцует уж очень забавно», не теряли своих дочерей из виду и окружали их прямо-таки непреодолимой стеной. Несколько отчаянных пар (все близкие друзья Зизани и, по-видимому, сироты) отважились на несколько па второй степени сложности в ритме свинга. Однако им пришлось тут же бросить это занятие: кружок родительских голов сузился до такой степени, что ребята сумели вырваться на волю, лишь энергично поработав ногами. Совсем упав духом, они отступили к проигрывателю. Меж тем столы с питьем и закусками осадила толпа респектабельных господ в темных костюмах. Господа прожорливо поглощали припасы Зизани, строго поглядывая на невоспитанных юнцов, нагло тянущих руки за пирожными. Если несчастному парню удавалось дорваться до бокала с шампанским, его, гремя ветхими костями, ловко оттесняли к какой-нибудь размалеванной мымре, которая забирала у него бокал, одарив взамен липкой улыбкой. Стоило появиться блюдам с печеньем, как их тут же оприходовали кузены в рединготах — крайне вредоносные типы. Родичей делалось все больше и больше, а затюканной, задавленной, забитой, затравленной молодежи, которой и пикнуть не давали, приходилось отираться по дальним углам.