Абсолютно случайно они между собой давно знакомы и посещают один и тот же клуб. Тоже бывает.

Конечно же, случайно и то, что каждая из трех смертей — несчастный случай, а никакое не убийство. То есть расследовать их не будут. А что, ничего странного.

Ох, не нравится мне это. Очень не нравится.

Ладно, идем дальше. «Чем занимался ваш муж?» Недвижимость. Значит, деньги не проблема… Продолжаем разбинтовывать… Осторожно, слой за слоем… Но муж был игрок. Зарабатывал огромные суммы и тут же спускал их в казино. Оксана порой не знала, хватит ли денег на то, чтобы купить еду и уплатить за квартиру. Врет, конечно… Тип психологического ребенка. Во всем зависит от мужа. Страх остаться без средств был, конечно, неоправданным. Такие, как ее покойный Шпилько, все до копейки не проигрывают. Напрасно ты стала устраивать тайники, прятать деньги от мужа. Вот он и принялся лупцевать свою супругу. Гибель Юрия сперва потрясла ее: кто же я без него, ведь никто… Но есть такая штука, как брачный контракт. Да и по закону вы с детьми наследники. И под самым последним слоем бинтов написано: «Что ни делается — все к лучшему».

Только почему ты беспрерывно покусываешь внутреннюю поверхность щек и губы? Нервничаем… А может, как-то помогла мужу погибнуть? Не ясно…

Вера Лученко продолжала якобы спокойно и медленно разговаривать, но уже начала уставать от напряжения. Женщины сопротивлялись беседе, перебивали, держались свысока. Бегунша то и дело повторяла свою излюбленную фразу «Вы не понимаете…» Где уж нам понять! Фаина Ягодка совсем замусолила кольцо, ну вот, так и есть — уронила под журнальный столик. Шпилько сейчас свои щеки насквозь прокусит…

Когда-то они были очень красивы. А теперь красота трех женщин спрятана глубоко, как золотой ключик Буратино в пруду у черепахи Тортилы. И жалко их, и есть сомнения:

могли они организовать убийства своих мужей? Или нет? Надо наблюдать, вникать. Вживаться. Вместить их в свое человекоощущение, увидеть в одно мгновение всю жизнь, всю личность. А они не дают. Закрываются, уклоняются. Вот и совсем замолчали… Ирина Бегун достала из сумочки мобильный телефон, принялась нажимать кнопки.

— Вы не могли бы воспользоваться телефоном потом? — спросила Вера.

— А что такое? — удивилась Ирина Евгеньевна. — У меня важная встреча…

— Ой, вспомнила, и у меня, — приподнялась Фаина Ягодка.

Лученко решила пойти напролом.

— Понимаю, вы торопитесь решить все проблемы, связанные с похоронами. Но есть не менее важные вопросы, касающиеся смерти ваших мужей.

— Что? — Шпилько от неожиданности оставила в покое губы.

— Да, — кивнула Вера Алексеевна. — Это вопросы наследства. Вопросы имущества и пунктов брачного контракта…

— А вам какое дело? — возмутилась Бегун. — Вы же доктор, а не юрист!

— Я психотерапевт. И еще помощник в нестандартных ситуациях. Вот сейчас, Ирина Евгеньевна, как раз такой случай, потому что ваш муж не должен был умереть, но почему-то умер.

— На что вы намекаете?! — побагровела вдова.

Две другие, приоткрыв рты, уставились на Веру.

— Я не намекаю, а прямо говорю: мне хотелось бы узнать, кому была выгодна смерть трех состоятельных мужчин. И я это выясню.

— Но зачем вам для этого нужны мы? — пискнула Ягодка.

— Наши мужья были незаурядными людьми! А не просто коммерсантами! Вадим Мартынович был выдающимся общественным деятелем!

— А мой был выдающимся бизнесменом… — копируя ее, произнесла Шпилько.

— Какими они были личностями, вот что меня интересует.

— Прекратите задавать идиотские вопросы! — Ирина Бегун встала, и вместе с ней, как по команде, поднялись остальные женщины. — Разве вы не видите, что нам это неприятно?! Если вам что-то надо, свяжитесь с нашими адвокатами. Пошли, девочки!

— Мы обойдемся без докторов! — ополчилась на гостью Фаина Ягодка.

— Да! Да! К чему эти расспросы… Уже ничего не вернешь! — истерически всхлипнула Оксана.

— Простите, я не из любопытства, а исключительно для выражения соболезнования, — произнесла дежурную фразу Лученко. И как можно быстрее покинула будуар.

Мария Лапина обсуждала с подругами «сеанс психотерапии». Увидела выходящую Веру Лученко и подошла. Может, она что-то о них сообщит?

— А ваши дамы устроили мне довольно холодный прием…

— Ой, да не обращайте вы на них внимания, — сказала Лапина. — Весь клуб знает, что их семьи находились на грани развода. Причем развода трескучего, пакостного. Истории каждой — одна хуже другой. Поэтому даже самый невинный разговор о мужьях для них — как красная тряпка для быка. Если б мужья не погибли — что-то просочилось бы в прессу. А тогда жди настоящего скандала. Тут никакие нервы не выдержат.

Из прохладного особняка Вера Лученко шагнула в городскую духоту. Старая киевская улица Воровского поднималась от площади Победы к Львовской площади. Слишком узка она для того множества автомобилей, что сейчас пытаются по ней подняться или спуститься. Стоят или медленно едут… Сигналят… И по тротуару не пройти — он перегорожен заборами. Стройки, стройки… Прохожие идут ей навстречу и обгоняют ее, они торопятся, им тесно — не разойтись, толкаются плечами…

Почему-то Вера почувствовала нахлынувшую волну раздражения и горечи.

Кто меняет все вокруг до неузнаваемости? Кто делает из меня вечного странника неприкаянного? Кому это нужно — сносить старые киевские дома и строить новые?.. Перекраивать улицы, переделывать площади. Не за что зацепиться узнаванием, все новое, гладкое, стеклянное — мертвое. Холодное.

Никого и ничего не осталось. Как и не было. Старые особняки, фонтаны и уголки стирают с лица города — как сдирают старые обои: безжалостно, без колебаний. И заклеивают новыми память киевлян. Пластическая хирургия, операции следуют одна за другой… Они делают из любимого города уродца. Только где-то в подворотнях, в темных закоулках еще прячутся испуганные тени старого Киева. Их немного, они отступают перед гордыми европейскими стеклобетонными бизнес-центрами, от которых тошнит. Они как фарфоровые искусственные зубы. Имплантаты, красивые, но чужие.

Как же так получилось, что старой нелюбимой власти давно нет, а прошлое продолжают уничтожать с большевистским азартом? Знание и ощущение своих корней придает человеку спокойное достоинство и лишает страха смерти. Хочется быть не щепкой в реке времени, а камнем. Хочется якорем зацепиться хоть за что-нибудь неизменное. Постоянное. С тайным желанием остаться здесь. Чтобы не разрушили, не ободрали, не застроили, не выбросили на помойку.

Но, как сказано у классика, все выйдет совершенно наоборот…

Черт возьми, совсем расклеилась, подумала Вера. Надо собраться. Уже сидя в маршрутном такси, она набрала номер Винницкого на мобильном телефоне.

— Паша? Здравствуй, дело есть.

— Всегда рад слышать тебя, Верочка… Что случилось?

— Ничего. — Она понизила голос до едва слышного. — Тут одному важному клиенту аутопсию надо бы сделать… Вернее, перепроверить, как проведена предыдущая процедура.

— Хм… А что, разве в твоей клинике патологоанатомы вскрытие проводят спустя рукава? — насмешливо поинтересовался бывший однокурсник.

— Тише ты, я в транспорте… Это не у меня, у Лизы Романовой.

— О, Лизуня!.. Как она?

— Паш, так ты можешь помочь? У тебя, паршивца, руки золотые и глаз-алмаз. Нам тебя не хватает в данном деле.

— Хе-хе! Умеешь уговорить, мать. Ладно, вечером созвонимся, сейчас не могу.

Они попрощались. Вера сунула телефон обратно в сумочку и огляделась. Все держали в руках мобилки. Все они — не здесь, вот забавно… Человек едет в маршрутном такси, все вокруг него стоят или сидят, беседуя по сотовым телефонам, и он тоже разговаривает, и водитель разговаривает — они болтают, слушают, соглашаются, смеются, дают указания, просят прийти, сообщают, что уже подъезжают, — они не видят друг друга, не чувствуют, они разговаривают по мобильным телефонам… Нездешние.

Вера встала, проталкиваясь к выходу, по пути не удержалась, шепнула на ухо сидящей у окна женщине: «Вам лучше выйти, вы побледнели, здесь нечем дышать, можете упасть в обморок…» Женщина удивленно взглянула на неожиданную добрую советчицу. На ее лбу мелкими капельками блестел пот. А Вере стало легче, будто она занозу из ноги вынула. Дальше пусть как хочет, я свое дело сделала…