Тур повернулся и указал на необычный памятник: человек, с огромной дырой вместо сердца, рвется вперся, теряя чемоданы. Это памятник жителям Гарачико, покинувшим его навсегда после трагедии.

История Гарачико довольно поучительна. Новый город быстро отстроился на месте старого. Он стоит на подушке лавы. Несколько идальго, владевших землями вокруг Гарачико, искренне надеялись, что город быстро придет в себя и их доходы от торговли не пострадают. Но судьба распорядилась иначе – город так и не оправился от потрясения и превратился в захолустный городок испанской провинции с несколькими уцелевшими историческими памятниками: замком, монастырем, церковью и узкими улочками. Именно они, а также естественные бассейны в лаве с океанской водой, устроенные в 60-е годы предприимчивым англичанином, привлекают в Гарачико не только иностранцев, но и самих испанцев с материка. Тур задумчиво посмотрел на город вниз и тихо, словно про себя, добавил:

– Это извержение не было последним. Еще одно произошло в 1905 году недалеко от нашего Гуимара. До сих пор в недрах земли под островом наблюдается некоторая активность. Но, кажется, никто об этом даже не задумывается. Все веселы и счастливы и. не вспоминают об опасностях, как это и свойственно людям.

Мы снова пустились в путь. Дорога поднималась в гору вдоль берега океана, время от времени скрываясь в туннелях. На открытых участках, на обочине, а то и на проезжей части, лежали сорвавшиеся откуда-то глыбы. Похоже, они столь же непредсказуемы, как и извержения. Наконец мы добираемся до крайней западной точки острова – мыса Тено. Здесь дорога обрывается прямо в океан. Место довольно пустынное: утесы, вздымающиеся из океана, черные скалы, похожие на угольные терриконы, маяк. Какой-то любитель одиночества построил себе здесь виллу с плоской крышей и огромным окном во весь фасад с видом на океан.

Все вокруг залито мягким предвечерним светом. Тур выглядит таким же свежим и бодрым, как и утром. Он устраивается на острых камнях и отвечает на вопрос, который давно у нас языке:

– Нет, у меня нет планов новой экспедиции, но я вновь отправляюсь на остров Пасхи. Кэтьен Мюньес – это испанский ученый, любитель приключений и большой знаток практики древнего мореплавания, – собирается плыть с острова Пасхи в Японию на тростниковом корабле. Его строят те же люди – Паолино и компания, которые строили для нас «Ра» и «Тигрис». Это огромный корабль – он размером с каравеллу Колумба, а сделан на основании того петроглифа, что я когда-то нашел на острове Пасхи. Я уверен – у них все получится. И мне обязательно нужно быть с ними – Мюньес сумел соединить воедино на практике несколько моих теорий и гипотез.

Я отошел немного в сторону и посмотрел на Тура. В своей панаме-сафари, свободной рубашке цвета хаки он мне кого-то очень напоминал. Через какое-то время я сообразил – Бинг Кросби! Еще один человек-легенда. Та же живость, та же мягкая улыбка и открытый взгляд холодных глаз. Но для Кросби вся жизнь заключалась в сцене, в людях, которые толпились вокруг, в надежде, что его песни делают кого-то чуточку счастливее. Для Тура – сцена, где он разыграл свою жизнь, – это океан. Это место борьбы, самоутверждения и становления характера. Это то, откуда он вышел и где растворится, когда пробьет его час. Он стал частицей того, что всегда было главным в его жизни.

Глядя на Тура в этот предвечерний час, я вспоминал как он танцевал в наш первый совместный вечер на Тенерифе. Не без восхищения и легкой зависти смотрел я, как легко танцует этот старый мореход в окружении Канарских девушек в кокетливо заломленных набок плоских, словно шлем Дон Кихота, соломенных шляпках, и настойчиво пытался объяснить себе – в чем секрет его молодости? Может, в том, что он один из последних свидетелей ушедшей эпохи, когда еще не все на земле было открыто, пронумеровано, оценено и занесено в компьютер, той эпохи, когда мореходы, пилоты и исследователи слыли героями, ими восхищались, им подражали, и никто не интересовался, сколько они зарабатывают? А может, все гораздо проще: всю жизнь Тур занимался любимым делом, был и остается «цивилизованным дикарем», а значит, всегда жил по совести, повинуясь лишь своему внутреннему голосу. Я так и не нашел ответа на свой вопрос. Вряд ли его знает даже сам Хейердал.

Василий Журавлев / фото автора

о. Тенерифе

1 июня 1996 года в день города Островного на мысе Святой Нос состоялась торжественная церемония восстановления Поклонного креста. Через три дня моряки-североморцы заложили памятник на месте гибели англичан – первопроходцев морского пути в Китай. И все это произошло в год 300-летия Российского флота.

Звонок в редакцию журнала «Вокруг света» был для меня полной неожиданностью. Звонила Людмила Федоровна Лысенко, руководитель телестудии заполярного города Островной.

– У вас не найдется чертежей или фотографий старинных поморских крестов? – спросила она и сообщила, что вскоре будет в Москве.

Спустя некоторое время мы встретились в редакции, и Людмила рассказала о замысле своих земляков – восстановить на мысе Святой Нос старинный поморский крест и тем самым почтить память наших предков, которые плавали здесь в незапамятные времена. Церемония приурочена ко Дню города. Людмила пояснила, что Иоканьгский погост – предшественник теперешнего города Островной впервые упоминается в летописях под 1611 годом и, следовательно, в этом году отмечает свое 385-летие. Из всех заполярных городов нынешний наследник саамского погоста – самый древний из самых северных.

И всем приятен этот первый в его истории юбилей после долгих лет вынужденного забвения...

С копиями рисунков и фотографиями из моей коллекции поморских крестов Людмила отправилась в Петрозаводск, где мастера из клуба «Полярный Одиссей» изготовили, по заказу юбиляров, один из вариантов поморского креста. На машине его доставили в Мурманск, а оттуда отправили рейсовым теплоходом в Островной.

Наш вертолет встречали в Островном Людмила и ее муж Игорь Юрьевич Лысенко, телеоператор. Мы перебежали с ним под хлопающими крыльями к другой стрекозе, зеленой, со звездой на фюзеляже. На минуту оторвавшись от окуляра видеокамеры, висевшей на его плече, Игорь пояснил:

– Крест доставили вчера, а теперь вот собралась команда для установки, там прибавятся еще военные и маячники.

Вертолет взмыл сразу, и кабина погрузилась в полумрак: все отдраенные иллюминаторы были заняты – снимали, кто на видео, кто кино– и разными другими камерами с причудливыми тубусами объективов. Наконец и мне удалось протиснуться к иллюминатору, и на крутом вираже внизу я увидел черные спины субмарин, притянутых к плавпричалам, бакены, бело-черные крыши пятиэтажек Островного. Гряда из семи Иоканьгских островов в точности повторяла запавшую в память карту прекрасного внутреннего рейда. Машина выпрямилась – и показалась глыба Святого Носа с кипящими сулоями, что образуются на стыке замирающих тут струй Гольфстрима и стремительно несущихся вод Белого моря. Такие опасные мысы на Севере издревле считались святыми: их ублажали так называемыми поклонными крестами, поставленными на самых видных местах «во избавление», к ним добавляли поминальные – в память о сгинувших. И те и другие ставились с назиданием: смотри в оба. Потом память о погибших стиралась, а кресты оставались маяками, или признаками, как говаривали в старину.

Первым делом после посадки выгрузили все необходимое для установки восьмиметрового креста: тросовую лебедку, длинные пеньковые концы-оттяжки, пилы, топоры и разную мелочь, включая термосы с чаем и бутерброды. В два приема, с глубокомысленной паузой, во время которой первоначальный способ подъема был начисто отвергнут, крест наконец поставили в клеть из брусьев и бревен, которую предстояло заполнить камнями. Все забегали в поисках камней. Рев прибоя, вереницы людей с камнями, их тяжелая поступь и острое желание внести лепту в дело, которое чудилось искуплением. В сруб, ограждавший крест, с тяжестью камня отлетала и часть накопившейся горечи...