ПЯТНИЦА

Мы сидели в кафе и ссорились.

Я шутя сказала ему, что он вчера не ночевал дома. Он же, не снижая голоса, с надменностью бросил:

– Да, я имею право ночевать, где хочу и спать, с кем хочу.

Правда, он сказал это более грубо – трахать кого хочу. Меня покоробила его откровенность, я сильно смутилась и не знала, как все перевести в шутку. И я выбрала самый худший вариант – продолжила разговор:

– Я действительно знаю, у кого ты вчера ночевал.

Но я тут же пожалела, что не смолчала, потому что он стал говорить и довольно громко. Я опустила глаза – на нас уже стали посматривать заинтересованные нашим разговором женщины с соседнего столика. Я встала и пошла к выходу.

Но и в этот раз мы не расстались навсегда. Он бросился вслед за мной. Потом мы долго стояли в сквере и в конце концов помирились.

– Ты думаешь, мне не нравится, что ты меня любишь? Меня любят все женщины, но ты меня любишь больше всех.

Вскоре после этого разговора он вызвал меня в кабинет и сказал с какой-то значительной интонацией:

– Знакомьтесь, это наша новая сотрудница. – Он всегда переходил в разговоре со мной при посторонних на официальное «вы».

Мы посмотрели с ней друг на друга. В ее глазах была ненависть ко мне. Это была она – моя соперница. И это было совершенно очевидно по ее поведению. Но как она догадалась о моих чувствах?

Мы молча сказали друг другу все. Мы просто уничтожили друг друга взглядом.

Когда-то раньше мне было любопытно – как женщина чувствует свою соперницу? Теперь я это знала. И для этого, оказывается, не надо было никаких слов и пояснений – посмотрела и все ясно.

Он привез ее из Финляндии, там она работала по контракту в институте – обучала небольшую группу деловых людей русскому языку. По образованию же она была не филологом, а химиком. Но об этом я узнала чуть позже – из ее документов, которые она выложила на мой стол, чтобы я могла оформить ее анкету.

Я смотрела на нее, и мне было скверно. Ей нет и тридцати. Мне почти сорок… И бороться с ней не было никакого смысла. Я была умнее, преданнее, надежнее, а она – моложе. Нет, он не любил и ее, но мне с явным удовольствием сообщил:

– Тебе надо привыкнуть к мысли, что я на ней женюсь. – Сказал он и засмеялся.

Она не была красива, скорее, привлекательна, ее одежда была безвкусна и даже как-то неаккуратна, особенно мне казались ужасными ее дешевенькие пластмассовые серьги. Она, правда, была чувственна, гибка, сексуальна – это я не могла не отметить, – к тому же что-то в ее облике было притягательным. Вид же у нее был женщины доступной.

Но тут необходимо сделать отступление. Она действительно не отличалась ни вкусом, ни порядочностью, которой женщины обычно гордятся, что-то у нее было от цыганки – вольность и, пожалуй, вызов. И если честно, то она обладала каким-то непонятным мне шармом. Потом я определила, в чем этот шарм. Шарм назывался грубо, но верно – стервозностью.

Иногда она была одета нарочито скромно и со вкусом. И тогда вела себя как монашка – опускала глаза, молчала, не отвечала на чьи-то откровенные взгляды, и как бы уходила в себя. Но ровно через день она могла появиться в каком-то немыслимом платье – блестящем, словно она только что сбежала с шумной вечеринки. Эта женщина иногда вызывала недоумение. Но только не у него. Я замечала, что он вообще не обращает внимания на то, как она выглядит, что говорит, как себя ведет. Да и вообще, я не видела, чтобы они между собой общались. Впрочем, повторялся мой же вариант – молчание. Утаивание от всех своих отношений. Чтобы никто ничего не знал?

На это могли быть причины: либо он совсем не собирался жениться на ней, либо таким образом он старался сохранить свои отношения со мной. Хотя я на свой счет не обольщалась, я – хороший сотрудник и не более. Такую роль мне когда-то определили и я с ней согласилась.

Я видела, что она вызывала интерес мужчин – они откровенно ожидали от нее каких-либо выходок. И они их дожидались. Женщины же… тайно завидовали ее умению перевоплощаться.

Что касается меня, то мои чувства описать было невозможно… Помню лишь постоянное посасывание под ложечкой при одной только мысли о ней. Я думала о ней постоянно, следила за ней: мне было интересно наблюдать – как она смотрит, что говорит, что делает. Она оказалась далеко не глупа, как мне, может быть, хотелось бы, а ее бумаги были выполнены на должном уровне, но я все равно старалась найти ошибки в них. И я их находила. Для себя же я отмечала, что она работает все-таки хуже меня. Таким образом я удовлетворяла свое самолюбие. Он же в тот период совсем меня отстранил от дел. И уж конечно, от себя. Однако, я забегаю, все это было далеко потом.

А потом было какое-то событие и мы всей лабораторией отмечали его в ресторане. Была и она.

Я сидела за крайним столиком, и старалась, чтобы меня не было видно. Однако он подошел ко мне и отметил, что у меня красивое платье. Я равнодушно выслушала его и… пошла танцевать с его врагом. Я с удовольствием отметила, что ему это не понравилось, он отошел от нашего стола с кислой миной. Больше в этот вечер я его не видела – мы перешли со своей компанией в другой зал. На другой день он подошел ко мне и спросил:

– Ты видела, что там в ресторане вчера произошло?

– Да. Твою пассию приняли за вокзальную шлюху и пытались снять на пару часов. А потом не могли ее поделить и подрались.

Он как-то нерво засмеялся и мрачно произнес:

– Ну, это даже к лучшему.

Потом он даже пытался как-то меня утешить, ему показалось, что я в этом нуждалась.

– Ты видишь, столько страданий у тебя, а ведь ничего нет. Все как-то мимо меня. – И он ушел, не оглядываясь.

Но она оказалась настойчива и нагла. Я просто еле сдерживала себя, чтобы не закипеть от злости, когда она входила в комнату. Но я все еще боялась ее влияния на него, ему ничего не стоило переменить решение и сказать мне – ВСЕ. Надоела. Уходи.

Я всегда понимала, что моя ценность всего лишь в моей работоспособности. Но я слишком принижала себя, об этом мне не раз говорил его враг, что я слишком небрежно отношусь к себе, недооцениваю свои способности, и что мое место в жизни другого человека может быть более значительно. Он ожидал, что я спрошу, кто же этот человек, но я не спрашивала.

Я уже упоминала, что стала по его рекомендации делать записи. Меня так увлекли они, что я стала делать их чуть ли ни ежедневно. Я не думала, что они мне когда-нибудь пригодятся, я их называла «мысли вслух». Это были философские размышления о жизни. Моей, и чужой… Счастливой и не очень… О причине и следствии. Нужны были эти записи только мне одной, потому что хаос своих мыслей я наконец смогла расположить стройными длинными рядами. Я иногда даже удивлялась их стройности и системности.

Сначала он мне просто сказал:

– Ты интересно говоришь, тебя хочется слушать. Ты – умная. Вернее, не глупая. – Тут же поправился он. – Записывай все, что ты мне иногда говоришь.

Я делала такие записи. Он потребовал их на просмотр.

– О, да у тебя есть даже стиль. Это занятно. Впрочем, все это ерунда. Но ты пиши. Для себя. – С усмешкой заметил он и потерял всякий ко мне интерес.

Но перед поездкой в Лондон, он вдруг опять вызвал меня к себе и небрежно спросил:

– Сколько ты могла бы написать за вечер? Страниц пять-шесть? Так вот, я еду в Лондон на месяц, а ты должна написать страниц… – Он остановился, чтобы подсчитать сколько же мне надо написать. – Ну допустим, страниц восемьдесят. Сможешь? Хотя, вряд ли, у тебя нет навыка…

И он уехал. Я же не сразу принялась писать. Я стала искать себе… другую работу. Я расчитывала, что смогу найти подходящее место в пределах Москвы и квартиру мне удастся снять дешевле, чем ту, что я снимала в районе Дербеневской набережной. Но самое главное мое желание – быть подальше от его института. Но я не успела это сделать, потому что он совершенно неожиданно вернулся как раз в тот день, когда я отправилась на поиски новой работы, уведомив об этом своего коллегу.

– Я слышал, что ты ищешь работу? – Таким вопросом он встретил меня на другой день после приезда. – Зачем? Где ты сможешь получать столько, сколько плачу тебе я? Впрочем, можешь уходить. – И он равнодушно отвернулся.

– Я же хотела как лучше. Так ведь будет лучше всем нам.

– Кому это нам? – Надменно спросил он.

– Мне, тебе и ей.

– Ее больше не будет. А ты иди работай. Я привез два договора, их надо оформить и обзвонить всех исполнителей. Я оставил список у тебя на столе. Работай. И не забудь завтра же принести то, что ты должна была выполнить за время моей командировки. Да-да, именно твои записи меня сейчас стали интересовать.

На другой день я безропотно принесла ему папку со своими записями.