– А процессор?
– А что это такое?
– Ну ящик, в который ты суешь дискету. Он под ногами у тебя стоит, под столом? Он то цел?
– А что ему сделается, его ведь просто так не разобъешь. Он ведь железный. Там и стоит, я его еще дальше под стол засунула. И теперь я эту кнопочку, ну эту – включения, могу пальцем ноги включать-выключать. Вот и сегодня – бандиты на порог, а я руки на стол, как они попросили, а правой ногой, вернее, пальцем, на кнопочку.
– Ты что, босиком? – Так ведь ноги на каблуках за весь день устают. – Оживилась Клементия. Вот я без вас и сижу в носочках. Еще коврик такой пушистый под ноги подстелила.
– Молодец, Клементия. А теперь закрой контору и дуй домой. Завтра я привезу тебе новый телевизор и мы с тобой все восстановим. У тебя ведь есть дома вся информация на дискетах?
– Есть. Вы же мне приказали все-все сдублировать, вот я и стараюсь. Для вас, комиссар.
– Молодец. Я тебе присваиваю звание агента. Агент 008.
– А какое звание следующее? – Повеселела Клементия. – Детектив. Ты у меня будешь детективом, Клементия. А теперь отбой – конец связи, агент 008.
То, что рассказала ему Клементия о погроме, он ожидал всегда – работа у него такая, но то, что бандиты оказались не такими уж и крутыми – это его озадачило. Уж если кто-то хотел лишить его информации – а это похоже, – то почему прислал таких придурков, которые разбили монитор, но не тронули процессор – память? Может быть, это простое хулиганство и совсем не связанное с его делами? Скорее всего так оно и есть.
День выдался неудачным, часа через два решил, наконец, «комиссар Мэгре», до этого надеясь, что может быть, Анна позвонит ему сама.
Глава 36
КЛЕМЕНТИЯ, четверг, 25 сентября
С утра Клементия встала в хорошем настроении – вчерашнее служебное «повышение» придало ей бодрости. Вообще-то, она никогда долго не предавалась унынию, хотя бы потому, что так ее учила мама. Она всегда ей говорила: уныние есть смертный грех, а это значит, что ты недовольна собой – творением Божиим. А вот это было совершенной неправдой – Клементия была довольна творением рук Бога. Собой, то есть. Потом она помылась и с удовольствием позавтракала, а затем достала из стола дискеты и сунула в их сумочку. Это были как раз те дискеты, за которые ее вчера похвалил «комиссар», она даже посмотрела на свои плечи – нет ли на них погонов? Но погонов не было, да и то верно, зачем себя обнаруживать – она ведь тайный агент «комиссара». Еще раз кинув взгляд а зеркало, Клементия осталась собой вполне довольна – красива и умна. Так ей мама всегда говорила по утрам. И она отправилась в агентство.
В метро она попыталсь читать.
СРЕДА
Мы расстались с ним врагами из-за какой-то книжки.
Эта мысль присутствовала во мне. До вечера следующего дня. Я знаю, что не книжка виной нашей ссоре, но пока мне хотелось думать именно так. И через день я успокаиваюсь и решаю не воевать с ним из-за какой-то ерунды. Пусть берет ее себе и издает, где хочет и как хочет – меня это уже мало волнует. И пусть считает эту книжку моим последним подарком – я щедрая…. Кажется, я когда-то собиралась отдать ему свою печенку, пусть берет – я великодушная. А что касается моей печенки – вырастет новая. Ведь так было после всех моих неудач. У меня все отрастет – лучше прежнего. Вот только сердце всегда оставалось прежним – раненым, колотым и рваным – оно не заменялось. А жаль, говорю я себе, сердце время от времени надо бы менять – после безответной любви… Чтобы не помнить никого и ничего.
Через три месяца я увидела на прилавке книжного магазина ЕГО книжку. Она неплохо оформлена, но я вижу в ней массу недостатков – своих, разумеется. Очевидно, что он так и не прикоснулся к рукописи. Правда, в начале книги появился дополнительнывй лист – об авторе. О нем. Обо мне, конечно, ни слова. И мне совсем не грустно – мне смешно так, что я хочу поделиться с кем-нибудь. Я звоню подруге и сообщаю ей о книге. Она говорит предельно четко.
– То, что ты – дура, мне известно со студенческих времен. То, что ты – блаженная, тоже не новость. Но то, что ты по-прежнему непрактична, начинает меня раздражать и вынуждает принимать радикальные меры. И так как твоя болезнь зашла слишком далеко и давно неоперабельна, то, разумнее для тебя и полезнее для общества будет следующее – утопить тебя в ведре. Как котенка, у которого так и не прорезались глазки. И это патология. Медицина тут бессильна. Сама ты не способна утопиться в ведре и я могу тебе помочь. – И она начинает меня ругать. Как всегда.
Подруга всегда резка в той части, которая касается мужиков. Она ярая феминистка и уж плакать по поводу того, что кто-то ее не любит, не станет. Но я не обижаюсь на подругу – ей бы хирургом быть, а не переводчиком. А то, что я иногда ей кое-что рассказываю, она расценивает так, будто я дарю ей бриллиантовые серьги, которые мне достались от тети и очень нравятся подруге. Давай, давай, говорит она в таком случае, я все это отражу в своем слезливом романе. Я ведь напишу его когда-нибудь.
– Роман я и сама, может быть, напишу. – Уныло отвечаю ей, а ты купи эту книжку и позвони автору – не мне, конечно, – и спроси, почему это он в четвертой главе так перевоплотился, что выступает от имени женщины. – Настроение у меня заметно улучшается и я даже смеюсь.
– Кажется, что ты на пути к выздоровлению. – Говорит подруга. – Утопление в ведре отменяется. На время отменяется. – Добавляет она. – Беру тебя на поруки. Едем-ка с тобой в Турцию на неделю. Давай? Я денег кучу за перевод получила. Так собираемся? Не хочешь в Турцию, так давай хоть в дорогой ресторан сходим, посидим вечерок в хорошем месте, да среди нормальных людей. Идет?
– Идет. – Говорю я совсем не весело. Да и что за повод для веселья?
Клементия загрустила, а ведь зря она ему книжку подарила, я бы ни за что так не поступила…
Клементия весь день напрасно прождала «комиссара» с обещанным монитором. Да так и не дождавшись ни того, ни другого, уехала домой. Дискеты же она решила теперь хранить только в сейфе.
Глава 37
ВАДИМ, среда, 24 сентября
То, что он, наконец, увидел Анну, его даже как-то огорчило и он решил не ехать сразу же в свой – не совсем достроенный – загородный дом, а вернуться в Москву. Хотя, что он будет делать дома? Громадная квартира, которую он переделал из трех, занимала половину второго этажа старинного особняка почти в самом центре шумной и бестолковой столицы. Здесь же – в маленьком переулке – недалеко от знаменитой картинной галлереи, было провинциально тихо и безлюдно. «Надо же, как ты сумел устроиться», – сказала когда-то его молодая жена – красавица-блондинка, когда он привел ее в эту квартиру. Правда, тогда она состояла всего из трех комнат в коммунальной квартире. Зато потом он развернулся и скупил за бесценок у живших здесь старух все крыло… Квартиру он перепроектировал и сделал ее на двух уровнях, благо, что высокие потолки это вполне позволяли.
Он поднялся на балкончик, нависающий над холлом, там у него было что-то вроде небольшой библиотеки, и хотел посидеть за компьютером, но передумал, решив отложить дела, и спустился вниз, чтобы растопить камин. Прислуга приходила раз в три дня и он даже не встречался с ней, впрочем, таковы были условия, при приеме ее на работу – не мельтешить перед глазами хозяина. Он не любил чужих людей в доме, хотя порой ему было от этого тоскливо – не кого и ругануть.
Маленькая дочь – его неожиданное счастье – находилась сейчас с дальней родственницей в Англии. Вчера он срочно их отправил. Береженого бог бережет… Ее мать – его первая жена – погибла за рулем автомобиля, где-то в Тель-авиве. Он узнал об этом спустя год, когда случайно встретился с ее братом, приехавшим в Москву. Девочку никто из родственников не хотел брать, потому что все деньги на ее воспитание – до восемнадцати лет, которые Вадим выплатил своей бывшей жене, были ею же растрачены в первый год проживания в Израиле. Вот тогда Вадим неожиданно не только для всех, но и для себя самого, поехал за девочкой в Тель-авив. Ему пришлось уплатить изрядную сумму денег родственникам, которые вдруг воспылали любовью к девочке, оценив возможности родного отца и поняв, что с него можно доить деньги еще добрый десяток лет. Сначала он никак не воспринимал дочь – чужая, да и только, – но спустя короткое время вдруг ощутил себя отцом и это ему понравилось. Бабы приходят и уходят, а дочь еще лет десять-двенадцать будет при нем. Это его в какой-то мере утешило. Рядом с дочерью Вадим Борисович вдруг ощутил себя искренне любимым, это его даже удивило, ведь мать девочки вдалбливала ей в голову, что отец, бросивший ее нищенствовать, негодяй и подлец. Впрочем, она была недалека от истины, но вот что касается денег, то тут она была не права, потому что сама спустила все в первый же год, растратив деньги на своего любовника-жиголо. Или, как сейчас говорят, бой-френда.