ВСЕГДА ПРИ ДОЧКЕ

Раздатчица Люба ушла в декрет. Мне стало немного грустно. У Любы были улыбчатые глаза щелочками, и она давала мне отварное мясо без жил, даже когда в меню оставались одни котлеты. В последнее время я поглядывал на гордый Любин живот и думал, что там, во чреве, брыкается будущий знаменитый футболист, мастер скоростных прорывов. Кто же еще родится у такой боевой, задорной мамки!

Через два года Люба появилась в обеденном зале с маленькой, мягонькой, тихой дочкой на руках. На голове у девочки-куколки был повязан красный платочек в белый горох.

— Вернешься к нам работать, Люба?

— Нет, я уже работаю. В яслях поваром. Поближе к моей куколке. — Она чмокнула печального ребеночка и засмеялась глазами-щелками.

Три года спустя, когда я шел по улице, обозревая магазинные вывески и прохожих сквозь стекла новеньких (первых в жизни) очков, я чуть не въехал в смеющееся женское лицо. Два милых черных тире вместо глаз и добрые губы показались мне знакомыми.

— Здравствуй, Люба. Где работаешь? По-прежнему в яслях?

— Что вы! Перешла поварихой в детский сад. Поближе к доченьке.

Прошло время. Однажды я спускался на эскалаторе в метро, изучая бесконечное разнообразие типажей на встречной лестнице.

И вдруг увидел Любу. Мы помахали друг другу, и я успел крикнуть:

— Ты где?

— В школе.

Я покрутил рукой, будто мешаю ложкой в кастрюле. Люба смешливо сощурилась и кивнула головой.

«Понятно, поближе к куколке», — подумал я.

Земля продолжала с положенной скоростью вращаться вокруг Солнца, не забывая одновременно крутиться вокруг собственной оси. И не помню уж, на каком витке я встретил в ГУМе Любу. Я неторопливо выбирал трость, достаточно прочную, чтобы держать мое отяжелевшее тело, и достаточно элегантную, чтобы ее владелец не выглядел стариком. В это время меня двинула локтем в бок решительная тетка.

— Осторожнее! — пробурчал я.

— А вы не присыхайте к прилавку на два часа, — огрызнулась тетка. Ее лицо показалось мне знакомым. Автоматический лифт памяти поднял на поверхность сознания имя — Люба!

Она тоже меня узнала и смущенно улыбнулась. Под черными щелочками ее глаз припухли сдобные мешочки. Я решил шуткой сгладить неловкость момента.

— А я знаю, где ты работаешь, Любаша. В институте поварихой.

— Угадали, — сказала Люба.

— На каком курсе дочка?

— Она не на курсе, а на кухне. Со мной рядом. Коренщицей. По конкурсу не прошла. Но мы еще повоюем. Узнала я, что нашего ректора в детстве мама кормила чанахи, а жена понятия не имеет, как это делается. Ну, я ему специально делаю чанахи. Обмываю баранину, нарезаю небольшими кусочками — два-три кусочка на порцию, кладу в глиняный обливной горшок. Туда же добавляю мелко нарезанный лук, картофель дольками, помидоры половинками, баклажаны кубиками, зелень петрушки или киндзы и стручки фасоли. Все это солю, посыпаю перцем и заливаю двумя стаканами воды. Горшок накрываю крышкой, ставлю в духовой шкаф и тушу полтора часа. После этого вынимаю и подаю ректору. Думаю, что на будущий год он все-таки переведет мою доченьку из коренщиц в студентки.

И прошло еще десять лет, а может быть и больше. Я сидел на бульваре и кашлял. В последние годы это мое любимое занятие.

Мимо шла немолодая женщина с хозяйственной сумкой, из которой торчал осклизлый рыбий хвост. Женщина равнодушно взглянула на меня и вдруг остановилась, всматриваясь. Вы никогда не замечали, как в детских парках весной тают ледяные статуи Деда-Мороза и Снегурочки? Они оплывают, растворяются, но все же, хоть и с трудом, можно еще распознать знакомые, не до конца еще истаявшие черты. Я всмотрелся в расплывшееся дряблое лицо и по прищуру смеющихся глаз узнал Любу.

— Кем работаешь, Любаша? — спросил я.

— Да как всегда — поваром.

— Где?

— В Академии наук.

— Неужели дочка… — пораженный, проговорил я.

Счастливые Любины глаза сузились до тонины конского волоса.

Я понял, что не ошибся в своем смелом предположении.