И разрешение проблемы, тем более с наскоку, не по силам даже журналистам-международникам — Игорь усмехнулся про себя, молча, — незаменимым наставникам народа русского. За кажущейся простотой стоят сложнейшие, воистину философские вопросы. И хотелось бы, чтобы на вопросы эти отвечали те, кому верит народ, кого уважает, к чьему слову чутко прислушивается, потому что знает — это слово правды и совести, а не «разоблачительства» и фразерства, слово, брошенное не для того, чтобы изумить и шокировать, привлечь внимание к своей особе, возвыситься хоть на миг, а слово, выстраданное, выношенное, изшедшее из народа и обращенное к нему, слово, исцеляющее своей правдой. У нас есть кому, думал Игорь, сказать это слово без заискивания перед хозяевами совместных предприятий. Но почему-то в чести и на виду оказались совсем другие люди, во многом оторвавшиеся от почвы родной, но и "того берега" не достигшие, а так и зависшие в воздухе где-то посередине… свое для них — уже не свое, на чужое глаза горят, да видно, чужого даром не дают, так и висят где-то в пространстве, восхваляя все, на чем импортная этикетка, — а на пользу ли оно, во вред ли, им, похоже, и дела нет. Вот бы что обсудить на телевидении, в прессе. Не все же мулить до бесконечности какие-то пигмейские проблемки панков, рокеров, металлистов и просто страдающих от безделья балбесов, для которых телевизионное время нисколько не жалеется. Будто нам не о чем поговорить, кроме как об острой нехватке развлечений. Как все это поверхностно, как глупо и бездарно на фоне стольких безотлагательных проблем, назревших в обществе!
А рядом с этим, Игорь видел явственно, появляется и набирает силу нечто иное, рассчитанное на возбуждение животных инстинктов, ничего общего с литературой не имеющее. И подается все это в лакированной обложечке, в красочном фантике. Чего далеко ходить, вон у ханыги в руке книжка — казалось бы, разоблачающая и осуждающая повесть из жизни проституток, наркоманов и жуликов, где через каждые пятьдесят строк вставлена казенная сентенция, что быть нехорошим человеком нехорошо. А на деле, он сам читал, изощренно и сладострастно смакуется «шикарная», "импортная" жизнь отечественных подонков, такое впечатление, что авторы слюни роняли от зависти, когда описывали до мельчайших подробностей быт и наряды преступников! Сколько такого барахла появилось в последнее время. Замаскированное якобы под «перестроечное», оно захлестнуло страницы журналов. Молодежь читает, захлебывается ел восторгов, от «смелости» и «шикарности», пропуская сентенции.
Что же происходит, думал Игорь. Откуда выползли на свет божий демагоги и рвачи? Чего же добьемся, есля мы сами будем столь настойчиво, всеми средствами, порой талантливо и мастеровито, уверять себя, общество, что живем в мире продажных негодяев, проституток, жуликов и извращенцев, в мире всеобщего "русского бескультурья и дикости" — а уже и до того доходит, особенно в публицистике?! Рано или поздно наступят момент, мы и сами его не заметим, когда наш мир, перессоренный, раздраженный и озлобленный, доведенный до ненависти каждого к каждому, и станет таким вот, описываемым миром, но уже реальным, произойдут необратимые процессы. И кто тогда скажет, что Россия — это вместилище нравственности и духовности, оплот подлинной культуры? Кто вспомнит, что существовал великий российский народ с его трудной и славной историей? Никто из наших друзей или недругов, ни злобствующие, ни сочувствующие, не смогут вернуть нам прежней чистоты, если мы сами себя втопчем в грязь! Так размышлял он по дороге к остановке. И дернул же его черт вернуться назад! Решил открыться бывшему коллеге, потолковать с ним о том, о сем о своих догадках, рассказать новенькое о родной конторе.
Когда Игорь вплотную подошел к толпе, случилось неожиданное — не один человек и не близстоящие, а вся огромная толпа вдруг неистово рванулась куда-то, отпрянула единой взбаламученной массой, с криком, чьим-то взвизгом, руганью, будто ошалелый табун лошадей, напуганный внезапным появлением стаи волков. Игорь оторопел, не сумел сразу влиться в это общее движение… и почувствовал на локте крепкую уверенную руку.
— Ваши документы, пожалуйста.
Сержант был на полголовы ниже Игоря. Но смотрел свысока. И как им это удается, подумал Игорь. Рука сама залезла во внутренний карман, вытащила паспорт. Сержант сунул его в карман шинели, не раскрывая. За какие-то секунды у магазина стало безлюдно. Тьма сгустилась окончательно, одиноко покачивался вдалеке фонарь на косом столбе, да тускло посвечивали витрины — улицы они не освещали.
— Отойдите в сторонку…
В сторонке стоял еще один милицейский сержант и держал коротышку в клетчатом кепаре, того самого, с авоськой. Они смотрелись, как Пат и Паташон, — сержант был вдвое выше. Коротышка голосил плаксиво, рылся в карманах в поисках паспорта. Тот, видимо, был запрятан глубоко, не находился, а возможно, его и не было вовсе.
— Так, что будем делать, — без вопросительной интонации проговорил маленький сержант.
Игорь знал, что он ни в чем не виноват, но внутри все дрожало. Он даже боялся рот раскрыть — по голосу они поймут, что взяли того, кого следует. Дыхание было учащенным, в горле застрял комок. Он молчал и пожимал плечами. А милиционеры держались, как и обычно, уверенно, поглядывали чуточку снисходительно. Коротышка оказался на редкость сообразительным.
— Это он все, вот этот, спекулянт, жлобина! — вырвалось из-под кепаря. Скрюченный палец упирался Игорю в грудь. Это он мне продал двух Дрюонов, Балашова. По червонцу содрал! Последние гроши выбил, а я и так не миллионер, все деньги на еду да на книжки. Наживаются такие вот на любителях чтения! У-у, жлоб!
Оба сержанта смотрели не на коротышку. Они смотрели прямо Игорю в глаза. А тому было невыразимо стыдно и еще более противно ото всей этой гнусности: от поведения подлеца коротышки, от бездействия и нежелания разобраться молодых парней в форме. Ему было обидно до слез, что не хватает почему-то голоса, чтобы объясниться.
— Ну что молчим? — спросил маленький сержант.
— А что ему сказать, влип, жлоб! — выкрикнул коротышка с авоськой. — А ну гони назад тридцатку! Товарищи милиция, не оставляйте обманутого в беде! — распалялся все больше.