Я стою на опушке леса;

Луна прогнала облака.

Надо мной — голубая завеса,

Внизу — как лента, река.

Ударяет колокол мерно —

Далеких зов деревень.

Показала голову серна

И скрылась тотчас же в тень,

Не дрогнут листом ни единым

Деревья, преданы сну,

И бог идет по вершинам,

Озирая свою страну.

<1912>

Народность в русской поэзии

Вышел Леший, сел на пень,

Чует запах деревень,

Палку новую кремнем обтесывает,

Порой бороду почесывает,

Сидит, морщится,

Уши у него топорщатся,

Видит: узенькой тропой

Идет в гости Домовой.

«Здравствуй, дед! давно не бывал!

А я стар стал, жить устал;

Нет бывалого простора!

Вырубили половину бора.

Куда ни пойдешь, везде мужик.

Инда я гулять отвык!»

Домовой присел меж кочек,

Будто съежился в комочек.

Говорит: «Да, старина,

Пришли худы времена!

Мужики в меня не верят,

То есть как бы вовсе херят.

Не дают мне молока,

Замыкают в два замка

На конюшне лошадей.

Впору помирать, — ей-ей!»

Леший бороду почесывает,

Палку сумрачно обтесывает,

Кремень щёлк да щёлк.

Домовой примолк.

Пень обтянут повиликой,

Пахнет свежей земляникой,

Сосны дюже велики.

Слышен сиплый крик с реки.

Вопрошает Домовой:

«То не дед ли Водяной?»

1912

Народность в русской поэзии

Ну, затеял перебранку

Косолапый лысый черт!

Голос — точно бьют в жестянку,

Морда — хуже песьих морд.

Да и ведьма тож не промах;

Черт ей слово, баба — два.

Лапы гнутся, как в изломах,

Точно дыня голова.

Дьявол за косы; так что же!

Изловчилась, и сама

Кулаком его по роже.

И пошла тут кутерьма!

Ругань, крики, визги, на-кось!

Сбилось туш до десяти.

Ну, такая вышла пакость,

Хоть оглобли вороти.

Всё смешалось в перепалке,

Раскачался наш котел.

Тут нечистый к этой свалке,

Помело взяв, подошел.

Крикнул, гикнул, дунул, плюнул,

Разом всех остепенил.

Этот хвост меж ног засунул,

Этот губу прикусил.

Сели, смотрят. А хозяин

Лишь рогами покачал,

Да проклятый черт, умаян,

Поясницу зачесал.

13 ноября 1913

Шел пир небывалый за круглым столом,

Блистали в шелках паладины,

И кравчие в кубки огромным ковшом

Цедили шипящие вина.

Был красен от выпитых кубков Наим;

Гемон, улыбаясь, дремал перед ним;

Атласный камзол Оливьера

Был яркими пятнами весь обагрен;

И только один неподкупный Милон

Хранил все величие пэра.

Вдруг, в страхе, весь бледный, вбегает гонец.*

«Случилось великое худо!

Послала меня в Ингельгеймский дворец

С такими словами Ротруда:

Пока, позабыв про воинственный стан,

Вы заняты пиром, проник великан

Неведомый в нашу обитель,

Разграбил капеллу, монахов убил,

Кресты поломал у священных могил,

И дочь мою, Берту, похитил!»

Услышав известие, Карл задрожал,

Он встал с золоченого трона,

Звеня, покатился упавший бокал,

Упав, застучала корона.

«О, горе нам! — так он воскликнул, дрожа,—

Мне Берта дороже, чем жизнь и душа,

Не жить без нее мне, поверьте!

Вы, рыцари! тотчас берите мечи!

Наим, мой любимец! вставай и скачи

На помощь к беспомощной Берте!»

Наим, в колебаньи, угрюмо встает,

Лицо его слишком румяно.

«Ну, да, — говорит, — если б знать наперед,

Где должно искать великана!

Есть много ущелий, леса велики,

Нельзя же идти по теченью реки,

Подумать нам должно сначала,

Где дерзкого вора возможно словить.

Когда же отыщем, не трудно сразить:

Я в жизни побил их немало!»

«Но ты, Оливьер, — тогда Карл говорит,—

Наверно, ты медлить не будешь!

Хватайся за меч, надевай верный щит,

Ты внучку обратно добудешь!

Награду любую проси у меня!

Ты будешь любимцем моим с того дня,

Тебя я над всеми поставлю,

Я имя твое в назиданье другим,—

Того, кто был Карлом Великим любим,—

По целому миру прославлю!»

«Конечно, недолго, — в ответ Оливьер,—

Дать хищнику суд и расправу!

На нем покажу я злодеям пример,

А, кстати, добуду и славу.

Спокоен будь, Карл! будешь ты отомщен!» —

Сказал Оливьер, и направился он

В покой, подле залы соседней:

Пред подвигом должен он был отдохнуть,

Прилег, и собрался направиться в путь

Наутро лишь, после обедни.

«А ты, — Карл взывает, — мой верный Тюрпин,

Снесешь ли обиду такую?

Ты — церкви служитель и ревностный сын,

Вступись же за веру святую!

Тебе ли терпеть разрушенье капелл,

Тебе ли снести, что неверный посмел

Служителей храма коснуться!

Сам бог поведет по дороге прямой

Тебя к гордецу. С великана главой

Ты должен обратно вернуться!»

Тюрпин отвечает: «Я знаю свой долг,

Сумею и честь уберечь я,

Но все ж великан не кабан и не волк,

В нем все же душа человечья.

И прежде, чем в яростный бой полететь,

Мне должно хоть сутки одни поговеть

И богу грехи исповедать.

Беда — нераскаянным встать под копье:

Сгублю тем навек я спасенье свое,

А боя исход как изведать?»

В отчаяньи Карл взором пэров обвел,

Опять говорит — Ганелону:

«Ты мудр, как судья, все науки прошел,

Подпорой ты был всегда трону,

Ужель не поможешь сегодня ты мне?

Ужель не поскачешь на быстром коне

Вдогонку за наглым злодеем?

Нам Берту верни, что милее цветка,

И щедро откроется наша рука,—

Друзей награждать мы умеем!»

В ответ Ганелон: «Что за польза сгубить

Цвет рыцарства в тщетной погоне?

В таком предприятьи поможет не прыть,

Не копья и борзые кони.

Но должно обдумать, где скрылся злодей;

Составить отряды из ратных людей;

Потом у проклятой пещеры,

Костры распалив, гнать усиленно дым,

И сам, как медведь, тогда выйдет он к ним…

Вот будут разумные меры!»

И Карл уронил безнадежно главу…

Выходит тогда граф Агландский.

«Я стар, — говорит, — много лет я живу,

Но помню обет христианский:

Наш первый обет — жизнь за веру отдать,

Второй наш обет — за сеньора стоять;

Я ныне исполню их оба!

Подайте мне меч, подведите коня,—

Иль с Бертой увидите скоро меня,

Иль лягу в объятия гроба!»

Еще говорил неподкупный Милон,

Еще не докончил он речи,

Как клики со всех загремели сторон

И отзвук помчался далече,

Раскрылася дверь, и, лучом осиян,

Предстал сын Милона, отважный Ролан,

В доспехе и бранной кольчуге.

Главу великана держал он в руках,

И Берту за ним на скрещенных мечах

Несли восхищенные слуги.

И Карл возгласил: «Будь прославлен, герой!

Проси чего хочешь в награду!

А ты, моя Берта! садись здесь со мной,

И деда улыбкой обрадуй!»

И все восклицали Ролану: «Добро!»

И только шепнул Ганелон: «Не хитро

Добиться любого успеха,

Когда в состязаньи соперника нет!

Легко в наши дни изумить целый свет!»

И весь он затрясся от смеха.

6 марта 1912