— Ты не мог не знать, что твою тайну раскроют.

Он передернул плечами:

— Такое могло случиться. В Мухааре я был осторожен. Но те, кто хотел сражаться с Беллэмом, были моими ровесниками и никогда не видели оборотней Чэйсули. Я сказал, что я хомэйн, и мне поверили. Много лет прошло с тех пор, когда Чэйсули были вольны появляться, где вздумается. Хомейна почти забыла свой древний народ, — он коротко взглянул на меня. — Да. Я знал, кто я. И кем мне никогда не быть, — он повернулся к огню. — У меня нет лиир.

Я не сразу понял его, но задумался о Финне, о его связи со Сторром и о цене, которую он за это платил — и осознал, что имел в виду Роуэн.

— Не хочешь же ты сказать, что обречен на смерть!

— Ему не нужно умирать, — сказал Финн. Он соскочил с коня и вышел к костру, рядом с ним бежал Сторр. — У него никогда не было лиир, а это не то же самое, что потерять лиир. Если ты не терял его, необходимости в ритуале смерти нет.

Лицо Роуэна мертвенно побелело, только отблески костра придавали ему видимость жизни:

— Ритуал уже исполнен, пусть даже и хомэйнский. Я назван оборотнем и лишен той чести и достоинства, которым обладал.

Я подумал о людях в таверне, где мы с Лахлэном нашли Роуэна. О тех людях, которые следовали за ним с радостью и по доброй воле. Роуэн собрал большую часть тех людей, что были сейчас здесь, остальных привели слухи — они приходили и до сих пор, но начал все дело Роуэн.

— Не все так относятся к тебе, — заверил я его, стараясь не вспоминать о Зареде. — Человек всегда узнается по его делам, люди не станут судить только по цвету глаз и по золоту…

Я осекся, только сейчас осознав, что он не носил золота лиир: он не получил этого права.

— Боги слепы к тебе, — тихо сказал Финн, обращаясь к Роуэну.

Я потрясенно взглянул на него:

— Ты хочешь уничтожить даже то, что осталось от него?

— Нет. Я говорю о том, что он знает и без меня. Можешь спросить его сам, по голосу и глазам Финна невозможно было прочесть его мысли. — Он — лишенный лиир. Только половина человека, обделенная душой. Лишенный благословения богов, как и ты, хотя ты хомэйн, а он — Чэйсули.

Он продолжал, не обратив внимания на мою попытку возразить:

— Он не воин клана, у него нет лиир. Ему нет пути к древним богам.

Я схватил его за руку и впился в нее пальцами, ощущая напрягшиеся мускулы.

Никогда прежде я в гневе не поднимал на него руку.

Финн остановился и замолчал. Он ждал. Когда я разжал пальцы и убрал руку, он объяснил смысл своих слов:

— Он отрекся от этого по доброй воле, Кэриллон, и теперь расплачивается за это страданием.

— Страданием!

— Да, — его глаза полыхнули огнем, остановившись на сгорбленной фигуре Роуэна. — Будь такой выбор у меня, я бы рискнул.

— И умер бы, — гневно отпарировал я.

— О да, верно, — заметил он со знанием дела, — но так я тоже не смог бы жить.

— Не слушай его, — обратился я к Роуэну. — Финн часто говорит тогда, когда ему лучше бы помолчать и оставить свои чувства и мысли при себе.

— Пусть говорит, — устало ответил Роуэн, — он говорит то, что я ожидал услышать всю свою жизнь. Мой господин, ты многого не знаешь о Чэйсули. Многого не знаю и я, отрекшийся от своей души, — горькая усмешка искривила его губы. О да, я давно знаю, что я такое. Лишенный души, лишенный лиир — недочеловек. Но я сам сделал выбор: я слишком боялся умереть. Я думал, что действительно умру, когда пришло время связать себя узами лиир.

— Ты знал? — я уставился на него, — Знал, когда настало, время?

— Как я мог не знать? Я болел долгие дни, мои приемные родители решили даже, что я умру. Внутри была тоска, сосущая пустота, меня тянуло в леса… его лицо исказила страшная гримаса. — Какая боль — отказаться…

— Ты должен был всего лишь откликнуться на зов своей души, — резко прервал его Финн. — Боги создали для тебя лиир, а ты предал его смерти. Курештин! Ты сотню раз достоин смерти за то, что сделал!

— Довольно! — рявкнул на него я. — Финн — во имя богов! — мне нужна твоя поддержка! Поддержка, а не приговор человеку, который мне нужен.

Рука Финна обвиняющим жестом указала на склонившего голову Роуэна:

— Он выжил, когда умер его лиир. Неужели ты не понимаешь, кто он теперь?

Он — убийца, Кэриллон — и то, что он убил, было даром богов…

— Довольно, — повторил я. — Остановись. Хватит.

— Посмотри на Сторра, — оскалился Финн. — Подумай, что было бы с тобой, если бы я пренебрег возможностью связать себя с ним. Он умер бы, ибо лиир, который остается один после того, как услышал зов, предает себя смерти. Они платят ту же Цену, что и воин, чей лиир гибнет.

Он злобно ощерился и подобрался, словно волк, Приготовившийся к прыжку.

Волк-Финн.

— Оставь в покое Роуэна, — наконец сказал я. — ты и так уже сказал больше, чем нужно. — Я повторил бы это снова, я сказал бы и больше, если бы мои слова заставили его увидеть, что он сделал.

— Я знаю, что я сделал! — Роуэн, наконец, поднялся на ноги, вскинул руки, словно пытаясь защититься от слов Финна — Видят боги, неужели ты думаешь, что я не страдал? Думаешь, не проклинал себя тысячи раз? Я живу так уже много лет, Изменяющийся! И от этой памяти мне никуда не уйти!

Я видел, что боль терзает обоих: Роуэна — из-за того, чего он никогда не имел, Финна — из-за того, чего он не мог понять — что Чэйсули может отказаться от того, что даровано ему по праву рождения и остаться жить. Сейчас чужаком здесь чувствовал себя я, а не Роуэн. Я, Кэриллон. Хомэйн, которому не дано понять, что значит иметь лиир, и что значит отречься от него.

— Вы нужны мне оба, — подвел я итог, покуда они недружелюбно разглядывали друг друга, стоя напротив по обе стороны от костра. — Я не потерплю разлада между моими людьми. Ни свар между хомэйнами и Чэйсули, ни распрей между теми, кто принадлежит к одной расе, благословенны они или нет, — я вздохнул, чувствуя отвращение ко всему происходящему. — Боги, знаю ли я хоть что-нибудь о Чэйсули?

Иногда мне кажется, что я просто не смогу вас понять.

— Но одно я знаю, — Роуэн по-прежнему смотрел на Финна. — Никого из лишенных благословения богов не коснется их милость, и ему никогда не постичь Пророчества.

Финн рассмеялся резко и горько:

— Ты все же не совсем бездушен, не так ли? по крайней мере, на это тебя хватает.

Напряжение мгновенно спало. Они все еще смотрели друг на друга, как два хищных зверя: один — мудрый волк, второй — лишенный дара, который дает связь с лиир, но разделивший странную и горькую судьбу своего народа.

— Неблагословенные… — я фыркнул. — Теперь вы будете пороть эту чушь на пару…

Я отвернулся и пошел к своему коню, столь же чуждому миру Чэйсули, как и я сам.

На следующий день я собрал в долине все свои силы — и хомэйнов и Чэйсули.

Я смотрел, как они подходят, молча ждал, сидя в седле, пока войско не заполнило долину. Долина была невелика, а оттого мое войско казалось еще меньше, так немного людей смог я собрать под свои знамена… Но все же с каждым днем оттепели их приходило все больше.

Я решил держать перед ними речь, используя все приказы и аргументы, какие мог, чтобы имя Кэриллона после этого было на устах у всех. Меня разгневало отношение хомэйнов к Чэйсули — именно сейчас, когда каждый человек был у меня на счету. Они что, хотят проиграть войну?..

Но все же я понимал их: меня ведь тоже воспитали в ненависти к Чэйсули и страхе перед их народом. Да, я хорошо усвоил последующие уроки — но ведь это было потом. У кого из стоящих сейчас передо мной хомэйнов были такие учителя?

Но вместо речи я просто начал говорить с ними. Вернее, кричать — иначе меня бы просто не услышали — но без гнева. Я объяснил им, в каком положении мы сейчас находимся, рассказал, насколько нас меньше, чем нашего противника. Я не хотел, чтобы кто-нибудь потом мог упрекнуть меня в том, что я втянул их в войну, не объяснив ситуации. Если человек идет на смерть, он должен знать, ради чего делает это и чем рискует.