А ведь знаешь что? Что бы твоя мать не говорила — это чистая правда. Я бросил вас. Я бросил тебя. Я поступил как последний подлец, и нет мне прощения.

Но теперь я не боюсь, что ты не прочитаешь это письмо. Потому что я кое-что понял: я очень тебя люблю. И если ты будешь счастлива, забыв обо мне, пускай будет так.

Прости меня. Мне нет прощения, потому что я бросил семью из-за денег, но все-таки попытайся. Потому что я хочу измениться. Потому что я понял, что деньги — это не главное.

И еще я очень хочу увидеть тебя хотя бы еще раз.

Извини, что пишу коротко и сбивчиво — я никогда не умел писать большие письма.

Целую.

Твой бумагомаратель,

Ден Малик

P.S. Думаешь, что я подозрительно быстро стал другим человеком? Просто один знакомый на днях крепко врезал мне по лицу. Оказывается, это полезно для таких подонков как я."

«Излишне мелодраматично», — подумал он.

Малик отложил исписанный листок в сторону, ослабил воротничок белоснежной рубашки, задумался, разглядывая ровненькие аккуратненькие строчки. Легче было отправить письмо через меганет или хотя бы набрать его на ноутбуке, а после распечатать, но Ден признавал для писем только дедовский метод.

Письмо, написанное от руки.

Нервные пальцы сами залезли в передний карман рубашки, извлекли из открытой пачки тонкую сигарету…

Пронзительная трель видеофона заставила журналиста вздрогнуть, выронить сигарету из рук. Он скосил красные воспаленные глаза влево на настенные часы: полвторого ночи. Кому это еще приспичило звонить в такое время? Малик поднял трубку и рявкнул:

— Да?

— Господин Малик? — холодно поинтересовались на том конце провода.

— Это я, но какого черта?..

— С вами говорит вице-президент Макса-3 Штефан Барон. Я буду краток, господин Малик: нам понадобился человек, хорошо знакомый с реалиями Статики, желательно журналист. Вы будете на нас работать, господин Малик?

Губы Дена скривились. Высочайшее презрение — вот, что он сейчас испытвал:

— Я тоже отвечу вам кратко, господин Барон: идите вы к чертовой бабушке!

— А как насчет оклада десять тысяч евро в месяц, плюс премии за статьи, плюс неограниченный доступ к прессе Статики? При должном трудолюбии вы будете зарабатывать не менее двадцати тысяч в месяц. Это поможет решить вам не только денежные проблемы, но и… семейные. Насколько я знаю, у вас есть маленькая дочь, которую вы очень хотите увидеть? А на суд денег нет… проклятые земные законы, правосудие на этой планете становится все дороже и дороже! Да, я не буду настаивать на немедленном решении. Я позвоню вам завтра в девять утра. И я приму ваш ответ, каким бы он ни был.

Дрожащие пальцы до посинения вцепились в хододную трубку.

«…Мне нет прощения, потому что я бросил семью из-за денег, но все-таки попытайся. Потому что я хочу измениться. Потому что я понял, что деньги — это не главное…»

Еле слышный щелчок газовой зажигалки.

«…Я боялся, что ты поверишь ее словам и просто порвешь мое письмо в клочки…»

Рвать письмо — это слишком сложно.

Легче всего сжечь его, ведь бумага так хорошо горит.

А огонь…

Огонь очистит все.

Теплый снег неровными лоскутами ложился на бетон и практически тут же таял, а грязные лужи уничтожались проворными роботами-уборщиками, которые словно полевые мыши сновали среди нескончаемого потока человеческих ног. Бетонная площадка резко заканчивалась под козырьком главного хода космопорта «Москва-Бутово». Раздвижные двери глотали очередную порцию туристов, приезжих, местных, обслуживающий персонал, юрких роботов, неуклюжих андроидов, которые зычно предлагали услуги различных таксопарков, кидал, менял, милиционеров и всех, кого только мог представить воспаленный ум.

В самом здании (матово-черном двенадцатиэтажном кубе) все горело лучами неоновых и голографических вывесок. Голографический ковбой, презрительно вглядываясь в усталые лица людей, которые спешили поскорее покинуть космодром, посасывал папироску и выпускал через нос струи дыма, которые складывались в буквы: «Marlboro — Sony — людям, для которых слово „успех“ что-то значит». Понимающе улыбающаяся медсестра мягко высматривала в толпе девушек и превращалась в переливающуюся всеми цветами радуги надпись: «У Вас уже есть двое детей? Вы не хотите идти на преступление? Международный Красный Крест предлагает Вам полную стерилизацию. Дешево и удобно. Мы заботимся о Вас». Прямо напротив вращалась трехметровая модель неизвестной мне планеты — вместо кольца ее обегала строка: «Стерилизация — замаскированное убийство. Вы хотите гарантированно продолжить свой род? Дешевая эмиграция на внешние колонии! Офелия. Небраска. Байкус. Империус. Серафим. Выбор за Вами! Спасите от смерти Ваших детей. Звоните на видеофон 234-735-666».

— Нет уж, — проворчал старичок рядом со мной, — знаю я теперь, что такое Внешние Колонии. Нет ничего лучше Земли, вот что я вам скажу! — И он с подозрением посмотрел на меня. Цепкий взгляд выделил мою потрепанную кожаную курточку, черные брюки (явно не по московской моде!) и серые армейские ботинки. На мальчика старичок даже не взглянул.

— Вы, молодой человек, — проскрежетал он, — откуда? Убежали с ваших чертовых колоний на Землю? А Вы в курсе, что здесь и так полно народа? Что Земле грозит перенаселение? Отвечайте, немедленно!

— Да, — рассеянно ответил я, разыскивая банкомат, где можно было бы обналичить кредитную карточку.

— Так какого черта Вы тогда приперлись на нашу планету! — завизжал старичок, потрясая своей клюкой. Палка была ему нужна как рыбе зонтик — слабые ноги поддерживали в вертикальном положении серво-башмаки.

Я не ответил, а лишь крепче схватил испуганного Гену за руку и потащил его сквозь толпу в противоположный угол космопорта. Разгневанный старичок что-то яростно выкрикивал мне вслед.

В сером запыленном углу расположились четыре банкомата. К каждому вытянулась небольшая очередь — я вместе с мальчиком примостился в конце одной из них — сразу за толстым мужичком в дубленке.

Очередь очень медленно продвигалась вперед, а вокзал тем временем жил своей бурной жизнью. Молоденький усатый милиционер, который должен был следить за порядком возле банкоматов, с любопытством разглядывал группу акалоитов, которые расположились за одним из столиков внутривокзального кафе и цедили что-то из своих фляжек. Выглядели ящеры эффектно — мускулистые блестящие зеленовато-коричневые тела, проницательные черные глазки и кожаные костюмы с меховыми воротниками.

— Впервые вижу чужих, — поведал мне страж порядка. — Я раньше на системном космодроме «Москва-служебный» работал. А там даже людей нечасто увидишь — сплошные роботы да андроиды.

Я улыбнулся. Вероятно, недостаточно льстиво, потому что милиционер обратил свой бдительный взор на меня.

— А вы, гражданин, откуда будете? — служебным голосом поинтересовался он, подозрительно оглядывая мой багаж — один-единственный чемоданчик из пластика. — Документики предъявите.

Он долго, и, как мне показалось, с явным отвращением разглядывал мой паспорт.

— Вы с Южного? — спросил, наконец, мент. — А как здесь оказались? Неужели с Южного в Москву летают теперь на звездолетах?

— Там приписка есть, — сказал терпеливо я. — Последние десять лет я проживал на Статике. Это… планета такая.

На мою неуклюжую попытку сострить мент никак не среагировал.

— Что-то такое помню, — пробормотал милиционер, — еще со школы. Это там где город живых чучел обнаружили?

Желание намекнуть, что единственное чучело здесь — сам мент, было почти нестерпимым, но я лишь ответил:

— Да.

— Мальчонка Ваш? — спросил милиционер.

— Сын друга. Едем навестить его бабушку с дедушкой.

— Они живут в Москве? — поинтересовался милиционер, листая мою ксиву.