Тоне не понравилось, что пришёл я, но она была довольна, что Роман собирается, как он сказал, встречать Новый Год в семье. Детишки - одна школьница, другая - лет пяти, крутились вокруг папы. Роман открыл водку и предложил выпить за старый год. Запили пивом. Ещё раз - за старый год, и снова запивка пивом.

Глупая Тоня выпила всё, что наливал Роман, да и не более умный я, делал то же самое. Тогда я не знал, что начинать надо с самого слабого напитка и пить, только повышая его крепость. После водки - пиво или шампанское - это хана! Но он-то действовал по плану, а я сдуру пил всё, что наливали. Сам Роман недопивал водку, нажимая в основном, на пиво.

Водка выпита, мы перешли на портвейн и шампанское. Роман предложил сделать купаж, смешав эти напитки. Получилось вкусно и мы пили 'от души'. Я заметил, что Роман вместо купажа пьёт снова пиво. И вот первый результат - Тоня с грохотом свалилась. Мы радостно подхватили её за руки-ноги и уложили в постель, а сами стали пить дальше. Дети пищали, и Роман шуганул их в детскую.

Только мы собрались идти, как Роман предложил выпить 'на посошок', после чего я забылся.

Пробуждение моё было одним из самых кошмарных в моей жизни. Полутёмная и незнакомая комната, я лежу на спине одетый, в носках без ботинок. Слева - стена, справа какая-то дышащая гора, которая при ближайшем рассмотрении оказалась Тоней. Голова у меня и так шла кругом, а когда я понял, что зажат между стеной и Тоней, меня затошнило. Взглянув на часы, я понял, что встретил Новый Год в постели с Тоней. В ужасе я стал осторожно перелезать через огромную тушу Тони, и в это время она пришла в себя.

- Что ты на мне делаешь? - спросила она своим хриплым голосом, схватив меня за бока. Дети стояли рядом и молча смотрели на происходящее. - Где Роман? - прохрипела Тоня, но я с кислой улыбкой сообщил, что знаю это так же, как и она, так как проспал Новый Год вместе с ней в койке. Тоня встала, сняла с вешалки моё пальто, шапку, подхватила ботинки, и выбросила всё за дверь. Я вышел на площадку оделся, но проклятые ботинки так и не смог надеть без рожка. Я примял им задники и, как в шлёпанцах, вышел на улицу.

Было около часу ночи и свыше тридцати мороза с ветром. Ни транспорта, ни живой души. Деваться было некуда и я, собрав волю в кулак, побрёл домой. До парка я дошёл ещё туда-сюда, а там передо мной стала дилемма - идти вокруг или 'напрямки'. И я пошёл напрямки.

Ноги вязли в глубоком снегу, ботинки-шлёпанцы то и дело соскакивали с ног. Дул ветерок, заметая следы. Я подумал, что если остановлюсь или упаду, то обнаружат меня только поздней весной, когда растает снег. Таких 'подснежников' в Тольятти, особенно в парках и на пустырях, находили весной десятками.

Волю - в кулак, и - только вперёд! Как я сумел преодолеть эти сугробы в парке - сейчас для меня загадка. Показалась гостиница 'Волга', а там и наши белые дома. Из последних сил я добрёл до своего подъезда и вошёл внутрь, ещё не веря тому, что остался жив. Ноги промёрзли до костей, пальцы на руках не сгибались. Я вызвал лифт и понял, что меня сейчас вырвет. Щёки у меня раздулись, но я уже звоню в дверь. Дверь открывает заплаканная Лиля, и меня тут же вырывает на порог двери.

Но я улыбаюсь - я дома, значит спасён! Снова я среди своих, ужасная Тоня позади, позади тяжёлый путь в шлёпанцах, смертельные сугробы в парке, и ветер, заметающий все следы! Ко мне подошла Тамара, повела в ванную. Роман и Галя стыдливо сидели в углу комнаты.

- Ну и гад же ты, Роман! - только и сказал я ему, а Галя стала бить его кулаком по лысой голове. Но потом с моей подачи выпили за самый главный Новый Год - по Гринвичу, и все немного развеселились. Роман обещал мне 'контрибуцию' - две бутылки шампанского.

День первого января мы высыпались у нас, кто-где. Но Роман вспомнил, что у Тони-то день рабочий, а значит младшая дочка - в детском саду. И чтобы показаться приличным человеком, он решил забрать её из сада сам. Мы выпили на дорогу и пошли в детский сад вместе, благо он был совсем рядом.

Зашли внутрь, Роману вывели его дочь. Но девочка увидев меня, в бешенстве набросилась и стала колотить кулаками по моим рёбрам и животу.

- Ты зачем вчера с моей мамой спал? - визгливо кричал ребёнок, - она после этого заболела! Воспитательница и пришедшие за детьми родители неприязненно косились на нас.

- Вы зачем с их мамой спали? - делая дьявольские ужимки, спрашивал меня Роман, еле удерживаясь от смеха, - она же после этого заболела! - Он подхватил кричащую девочку на руки, и мы вышли из детского сада.

Назавтра я, зайдя на кафедру, увидел там Поносяна с перекошенным от злости лицом.

- Ты зачем на меня жаловался? С ума сошёл, что ли? - с сильным армянским акцентом спрашивал он меня.

Хотел, было, я его послать к соответствующей матери, но только угрожающе сказал:

- Поговорим в другом месте!

Я собрал вещи из моего стола и перенёс их в КБ, на двери которого повесил надпись: 'Лаборатория аккумулирования механической энергии (ЛАМЭ)' при кафедре 'Теория машин и механизмов'. Со 2-го января я уже приказом был переведён на кафедру Раввы. По его совету взял себе вечерние группы. Во-первых, занятия в них преподаватели брали неохотно, а во-вторых, и это было главным, на вечернем отделении училось всё начальство среднего и высшего звена Тольяттинских предприятий. А мне надо было выполнять изделия в металле!

Жизнь пошла своим чередом. Утром - Тамара, днём - ЛАМЭ и чертежи, вечером - занятия, к ночи - ужин втроём, а потом - жена и сон в приятном коллективе. В месяц раз - моя поездка в Москву, в квартал раз - поездка Лили во Львов за деньгами; в год - публикация около десяти-пятнадцати моих статей и изобретений.

А примерно в мае рабочая документация на 'гибрид' была готова. Я стал подыскивать среди студентов-вечерников достойного изготовителя и нашёл такого. Это был главный механик огромного завода 'Волгоцеммаш'. И этого человека, почти вдвое старше меня, с огромными знаниями и опытом, я должен был учить дифференциальным уравнениям движения звеньев механизма, планам скоростей и ускорений! Да, на фига ему эти планы скоростей, когда он должен был выполнять гораздо более важные планы, и в эти планы вошло и изготовление 'гибрида'.

Взглянув на чертежи, он тут же смекнул, как будет работать 'гибрид', но также как и Атоян, сказал:

- Лет бы через пятьдесят такой, а сейчас не до этого!

Но чертежи принял, и тут же отправил их в своё КБ на 'доработку'.

- Нельзя в цех такие чертежи, Нурбей Владимирович, люди животы надорвут! - тихо сказал он мне, - а потом лечи их!

Я и сам знал, что надорвут, но где мне было взять опытных конструкторов, знающих производство, да и технологов, чтобы с ними постоянно советоваться! Раз десять мне пришлось посетить завод для консультаций, а к сентябрю мне привезли два экземпляра готовых изделий - 'гибридов' для автобуса. И даже денег не взяли - к чему нам, - говорят, - ваши копейки!

А нам денежки пригодились, они лишними не бывают!

Летом я вынужден был находиться в Тольятти для посещений завода. Лиля уехала на весь двухмесячный отпуск в Тбилиси к детям. А мы с Тамарой ходили на пляж через сосновый бор. Прямо в купальных костюмах с полотенцами через плечо и сумочкой с приятным содержимым. А дома нам вполне хватало ужина с вином и телевизора. Ну и 'тренировок', разумеется.

К концу августа мы оба порядком соскучились по Лиле, которая и приехала к началу занятий. Она тоже по нам соскучилась, и мы были искренне счастливы встрече. А впереди меня ожидал трудный и последний учебный год в Тольяттинском политехническом институте.

Несостоявшийся коммунист 'рвёт когти'

Наступил самый тяжёлый период научной работы - испытания 'гибрида'. Для этого нам выдали небольшое подвальное помещение с земляным полом, типа погреба, в строящемся здании механического цеха. Изделия, весом килограммов по 200 каждое, мы с помощью студентов перетащили в этот подвал.