- Достаточно? - спросил я, и Томкович, кивнув головой, вышел. Через несколько минут он снова вошёл и сообщил, что меня ждёт ректор. Намного позже, на одном из банкетов, где я случайно сел рядом с Томковичем, он рассказал мне, что ректор намеренно послал меня сперва к нему, чтобы узнать мнение опытного кадровика и разведчика. Томкович и сообщил ему, что, по его мнению, Гулиа - человек прямой, честный и умный.

- Хорошо, - переспросил ректор, - понять, что он человек прямой и честный вы могли, благодаря своим профессиональным навыкам. А откуда вы заключили, что он умный?

- При хорошем костюме у него была нечищеная обувь, - ответил Томкович, - поверьте, не будет умный человек затруднять себя такими мелочами, как чистка обуви!

Ректор, высокий, худощавый, славянской внешности человек, лет сорока пяти - Евгений Викентьевич Ковалёнок, принял меня очень дружелюбно, рассказал об институте, о том, что почти готов огромный новый корпус, куда и переведут кафедру теоретической механики; квартиру институт предоставит не раньше, чем через год. А пока - новое благоустроенное общежитие гостиничного типа со своим туалетом и душевой. Во взгляде и словах ректора чувствовалась большая доброжелательность, я понял, что понравился ему. Забегая вперёд, скажу, что я не ошибся в этом - он всегда поддерживал и выручал меня, хотя я своими 'выходками' принёс ему много хлопот.

Я написал заявление с просьбой допустить меня к конкурсу на замещение вакантной должности заведующего кафедрой теоретической механики, и ректор завизировал его.

- Знаете, - подконец признался он мне, - когда вы письмом прислали список своих научных трудов и изобретений, я не поверил, что столь молодой человек может иметь их свыше сотни. И я поручил одному нашему завкафедрой проверить, существуют ли они вообще в природе, не выдуманы ли. Но всё оказалось точно!

Я что-то пролепетал про характеристику, но ректор - человек понятливый - быстро произнёс: 'Дошлёте потом, подождёт!'.

- Только не подведите, - глядя прямо в глаза, сказал он, пожимая мне руку на прощание, - если изберём - приезжайте обязательно!

- Железно! - твёрдо ответил я ему, и он долго смеялся мне вслед, всё повторяя: - Надо же, слово-то какое - 'железно'!

Заседание Учёного совета, на котором должны были рассматривать мою кандидатуру, должно было состояться в двадцатых числах июня - перед отпусками преподавателей. Я затаился и стал ждать известий из Курска.

Последнее партсобрание

Тем не менее, жизнь у нас в Тольятти шла своим чередом. Прибавилось лишь то, что Роман и Галя периодически ночевали у нас, и им стелили постель у меня в кабинете на полу. Галя жила в комнате женского общежития и часто появляться там на ночь Роману было нельзя. Это было не очень удобно для нас с Тамарой, так как ей приходилось снова переходить в холл на свою раскладушку. И утром в эти дни она старалась уйти из дома пораньше. О нашей с ней связи никто не знал, ну а подозревать каждый мог что угодно, 'в силу своей испорченности'.

И вот в одно такое утро, когда я ещё лежал в постели, а Роман с Галей - на полу у меня в кабинете, я по старой привычке, взглянул в окно и увидел медленно идущую к нашему крыльцу: Тоню. Страх мой перед этой грузной коммунисткой с хриплым голосом, выгнавшей меня на мороз в Новый Год, был неописуемым. Я с истерическим криком вскочил с постели и, прикрывая подушкой низ живота, вбежал в кабинет. Мне почудилось, что Тоня может беспрепятственно войти в квартиру и лечь в мою постель, оттеснив меня к стене непреодолимой горой своего тела.

Трусливый Роман заметался, Галя тоже вскочила с постели, прикрываясь, как и я, но уже в двух местах. Роман был не только труслив, но и хитёр - жизнь научила!

- Галя, срочно к Нурбею в постель! Легенда: ты любовница Нурбея, а я стерегу вас от Лили! - скомандовал он, и мы в панике подчинились. Я быстро лёг на своё место у стенки, Галя - с краю. Бельё и одежду Гали, Роман забросил в спальню и приоделся кое-как.

В ожидании звонка в дверь, Роман стоял возле спальни и внимательно смотрел на нас.

- Чего зенки-то таращишь? - по-дружески спросил я Романа, - а то встану сейчас! Я - женатый человек, ты на свою мерку всех не меряй! - выговорил я своего друга.

И тут раздались звонки в дверь - частые, продолжительные. Я заметался в койке, Галю затрясло, как в лихорадке. Каждый из нас вспомнил, видимо, аналогичные случаи из своей 'прошлой жизни', и мы адекватно отреагировали. Роман грозно спросил: 'Кто там?' и открыл дверь.

В дверь вошли грузной поступью гоголевского Вия. Послышались росомашье ворчание Тони и укоризненный мат Романа.

- Она здесь, она здесь! - раздавался голос Тони, - я хочу на неё взглянуть!

Тут наша дверь распахнулась, и в спальню решительно ввалилась Тоня. За ней трусливо семенил Роман, и я заметил на его глазах слёзы, которые он размазывал кулаком по лицу. 'Это что-то новое!' - успел подумать я, и привстал с постели, обнажив волосатую грудь.

- Ё-моё, так же и склещиться недолго! Это что, комиссия из парткома? - возмутился я.

- Как вам не стыдно! - истерически завизжала, в свою очередь Галя, - какое вы имеете право врываться в нашу личную жизнь! - вопила она, делая это очень естественно.

'Вот сучки эти бабы, - подумал я, - все до одной артистки погорелого театра!'. И грозно прорычал: - Роман, убери свою партийную тётку и уберись сам, иначе мы продолжим при вас, - а это уже будет разврат, о чём я и доложу нашему другу Володе. Подглядывать, - а это называется 'вуайеризм', - у нас в стране считается страшным развратом и карается по статье! - нагло соврал я, и толстую Тоню как ветром сдуло. За ней засеменил 'плачущий большевик' - Роман, плотно закрыв за собой дверь.

- Что, может, воспользуемся своим правом? - в шутку спросил я вздрюченную Галю, но она только выпростала из-под одеяла руку с когтистыми пальцами, уже согнутыми в боевое положение.

- Шучу, шучу, - успокоил я её, - на хрена ты мне нужна, особенно сейчас, когда меня и Брижжит Бардо не сможет совратить!

Мы, деланно отворачиваясь друг от друга, оделись и вышли в холл. Роман и Тоня сидели за столом приобнявшись, и Тоня вытирала платком своему беспутному мужу слёзы. Галю забила истерика, и она шмыгнула в кабинет. Тоня извинилась передо мной за новогодний поступок, да и за сегодняшний визит.

- Я-то, дура, решила, что Роман с Галей спит, а он, оказывается, ваш покой охранял! - и заплакала, совсем как Роман.

Я оценивающе взглянул на неё и подумал, что по соотношению ума к собственному весу, она выше динозавров не поднялась.

- И кого только в партию принимают! - вздохнул я.

Я выпроводил парочку плачущих 'партейцев', запер дверь, а Галя стала готовить завтрак. За чаем, она не удержалась и всё-таки спросила:

- И как вы это с Тамарой втроём живёте, Лиля-то не ревнует?

- Дура ты Галя, хотя и сопромат преподаёшь! - укоризненно устыдил я мою фиктивную любовницу, - ты же с Тамарой уже год на одной кафедре работаешь и не можешь понять, что для неё мужиков вообще не существует! И ещё что-то добавил в этом же роде, проникновенное.

А пока Галя, опустив взор в чашку чая, тихо извинялась, я с досадой сожалел о потерянном для нас с Тамарой утре:

Как я уже говорил, заявление наше 'спустили на тормозах'. Но мне не давало покоя то, что вся мерзость поступков Поносяна известна в институте только по слухам. Я не мог так покинуть институт, чтобы не заявить об этом громко, причём на каком-нибудь представительном собрании. Да и не только о Поносяне, но и о покрытии его руководством института, о коррупции в приёмной комиссии. А председателем её, кстати, всегда является ректор. Иначе как могли появиться у нас в студентах десятки смуглых 'баранчиков', не говорящих по-русски, при таком высоком конкурсе, когда 'отсеивались' местные тольяттинские ребята.

Но у меня не было на руках характеристики, необходимой для участия в конкурсе, и я решил эту характеристику получить. Написал прототип, так называемую 'рыбу', и, зайдя на приём к ректору, оставил её, сказав, что хочу попытать счастья в другом ВУЗе. Ректор, не глядя мне в глаза, обещал выдать мне объективную характеристику. И через несколько дней секретарь ректора, пряча глаза, выдаёт мне уже полностью подписанную характеристику, конечно же, отрицательную.