Крик был такой, какой и десяток росомах издать были бы не в силах. Вся семейка выскочила за дверь и помогла вопить нашей Росомахе. Ещё бы - рослый худой зверь в трусах телесного цвета, с рычанием и воем, скалясь окровавленным (от свёклы!) ртом, 'метил' дверь нашего туалета! Увидеть такое в Новогоднюю ночь и не стать заикой - дано не каждому!

Славик, конечно, тут же вскочил и забился к себе в комнату. Но минуты через три он, сильно шатаясь, но уже на двух ногах, ввалился к нам в комнату, держа в руках несколько пачек денежных купюр. Он, рыча и ругаясь матом, стал швырять в нас эти пачки, и деньги рассыпались по полу, как в американском боевике. Когда Лиля попыталась их собирать с пола, Славик запихнул остаток денег ей за воротник и вышел вон. Мы услышали, как заперлась изнутри его дверь.

Лиля подобрала все деньги и сложила их кучей на столе. Зрелище было феерическим - столько сторублёвых купюр зараз никто из нас в жизни не видел! А утром, часов в семь, кто-то жалобно заскрёбся в нашу дверь. Лиля открыла. Славик стоял в майке и шароварах, с лицом не вполне ещё очищенным от кавказских блюд с неприличными названиями.

- Я свои денежки к вам, случайно, не закидывал? - вкрадчиво спросил он, повидимому, опасаясь, что мы скажем 'нет'. Но, увидев кучу на столе, он успокоился. Насыпав купюры себе в подол майки, он пошёл назад, оправдываясь:

- Как выпью, начинаю деньгами швыряться - в буквальном смысле! Надо бы от этой вредной привычки избавляться!

Я так и не понял, от какой вредной привычки ему больше хотелось бы избавиться - от пьянства или швыряния денег?

Вскоре Лиля уехала, и мы остались опять вдвоём со Славиком. Мы гуляли с ним по паркам Курска, философствуя на возвышенные темы и выпивая, втихаря от окружающих, портвейн. Особенно любили мы заходить в магазин 'Колос', расположенный на той же улице, что и общежитие. Улица называлась 'Выгонной', так как по ней выгоняли коров на пастбище, расположенное за строющимся новым корпусом института и нашим общежитием. Так что по утрам нас будило мычание проходивших коров. А потом улицу переименовали в 'имени 50-летия Октября' - глупее и неуклюжее названия не придумаешь!

Так вот в магазине 'Колос' всегда был большой выбор спиртного. Недаром в Курске говорили: 'Мужики - в 'Колос', а бабы - в голос!'. У нас со Славиком на тот момент баб не было и мы смело и гордо заходили в 'Колос'. Взяв очередную бутылку, мы шли в ближайший сквер, расположенный на горке в конце улицы Дзержинского (бывшей ул. Троцкого), и сидя на деревянной скамейке, обсуждали, как строить жизнь, переехав в новый для нас Курск.

Говоря о горке, и вспоминая о воровитости местных жителей, я понял, почему Курск характеризовали как: 'Две горы, две тюрьмы, а посередине - баня!' Я видел эти две горы, мылся в бане, что посередине, а двух тюрем так и не нашёл, а тем более, в них не сидел.

Говорили, что царь хотел построить в Курске университет, но местное купечество и другие граждане (по-старинному - 'мещане') написали ему челобитную, где настоятельно просили не делать этого. Боялись неизбежных при этом 'жидов, скубентов и прочих воров'. Чтож, университет перенесли в Воронеж и это теперь - крупный, современный город, чего о Курске не скажешь. А воров, и прочих нежелательных категорий населения в Курске, тем не менее, - предостаточно!

И вот, после вина, выпитого на свежем воздухе, и философии, вызывающей усиленную работу мозга, Славику захотелось избавиться от продуктов распада при белковом метаболизме (не подумайте дурного - обмене веществ!), и он зашёл в расположенный рядом туалет с выгребной ямой. Но буквально через несколько секунд, ещё полностью не избавившись от продуктов распада, Славик выбежал оттуда и возбуждённо позвал меня:

- Посмотри, что здесь написано, это писал гений - это касается всех нас!

Я забежал в туалет, и на серой отштукатуренной стене прямо над расположенными в линию 'очками', прочёл 'вещую' надпись, выполненную красной краской крупными 'печатными' буквами:

'Гады! Начните жизнь сначала!'.

Хотя это и не было Валтазаровскими кровавыми словами: 'Мене, текел, перес', предвещавшими гибель царя, но задуматься нас эта надпись заставила. А может, и, взаправду, начать жизнь сначала?

Но, из-за того, что, во-первых, надпись относилась к 'гадам', каковыми мы себя не считали, а во-вторых - не так уж это легко сделать даже настоящим гадам, мы продолжили вести прежний образ жизни!

Изменения

В июне 1972 года я поехал во Львов отчитаться перед ГСКБ за полный цикл работ по договору, представить им данные испытаний и фильм. Экзаменов в этот семестр у меня не было и времени на поездку хватало. Так как я ехал поездом через Москву, то зашёл там в Министерство Автомобильной промышленности СССР, которое было расположено на площади им. Воровского. На этой площади и сейчас стоит карикатурный памятник этому Воровскому - советскому дипломату, убитому в городе Лозанне врагами советской власти. Площадь эта самая маленькая в Москве, и, думаю, даже в мире - меньше нашего тбилисского двора, где стоял дом моего детства.

Красивое и какое-то сексуальное с виду здание Министерства, в 'мрачные годы царизма' было с красным фонарём у входа - это был крупный бордель. Вся внутренняя планировка здания напоминала об этом - запутанные узкие коридорчики, камины с топкой, выходящей в коридор, маленькие, уютные комнатки - необычайно подходили борделю, но никак не союзному министерству. Правда, сотрудники министерства говорили мне, что, чем занимались в этом здании раньше, тем занимаются и сейчас. Только в роли проституток сейчас выступают они - сотрудники министерства, а в роли посетителей - их начальство.

Это было правдой - разносы, которые учиняло своим сотрудникам министерское начальство, можно смело сравнивать с тем действием, которое совершалось клиентами над проститутками. И если проститутки хоть выживали после этого действа, то не все сотрудники министерства были так привычны к разносам - многие получали инфаркты и инсульты.

Почти на моих глазах, когда я был в это время в министерстве, один высокопоставленный специалист, молодой ещё доктор наук, получил такой разнос от Министра, бывшего гендиректора ВАЗа. С последним я не раз в одном купе ездил в Москву, и он тогда показался мне очень скромным и учтивым человеком, а вот после этого разноса вскоре молодой специалист скончался от инфаркта.

Но не будем о грустном. Я разыскал в министерстве начальника технического управления Главлегавтопрома Давида Дмитриевича Мельмана, которому, в частности, подчинялись все автобусные заводы. Это был высокий суровый человек, от разносов которого почти плача уходили директора заводов. Я слышал эти разносы и побаивался Мельмана, но со мной он оказался неожиданно учтивым. Посмотрев фильм, оценив результаты испытаний и обозвав меня гением, он тут же созвонился с замминистра (забыл фамилию, но тот тоже, как и сам Д.Д.Мельман вскоре умер, не выдержав сумасшедшей работы!), и повёл меня к нему.

- Вот молодой гений, который предложил устройство, вдвое сокращающее расход топлива на автобусах. Но главное - почти исчезают токсичные компоненты! (Этого я Мельману не говорил, но он оказался прав - последующие испытания показали, что токсичность выхлопа уменьшилась на порядок).

Замминистра просмотрел мой отчёт ГСКБ (фильма он смотреть не стал), и обратился к Мельману:

- Давид Дмитриевич, ты же опытный человек, где я возьму площади и кадры для выпуска этого изделия? Ты посмотри на телеграммы с заводов - они телеграфируют Косыгину, а он вот с такими резолюциями - Министру! Нет ни людей, ни площадей, ни материалов, ни комплектующих - ничего нет! - замминистра перешёл на крик, - и ты предлагаешь мне ещё эту петлю на шею! (мать, мать, перемать!).

И обратившись ко мне, замминистра уже спокойнее, но тоже на 'ты', продолжал:

- Ты говоришь - топливо, а кому оно нужно - бензин четыре копейки за литр стоит - дешевле газировки! Да сливают его водители, чтобы норму не снижали, вот, целое озеро топлива под Москвой обнаружили! А экономия - это одни лишь разговоры умников и, взглянув на Мельмана, замминистра не стал говорить, кого ещё.