Вот так к моим четырём прибавляется ещё одна, я бы сказал, основополагающая нация - еврейская. Вот это всё я, с чисто еврейской прямотой и правдивостью, правда, в завуалированной форме, отразил в моих книгах. И попался на острый язычок Тамаре.

Эх, Тамара! Попалась бы ты сама мне на жизненном пути пораньше (до венчания, разумеется, с моей третьей женой Тамарой!), быть бы тебе, как минимум, в моём 'тамароведческом' списке. А как максимум, возможно и законной женой! Вот тогда тебе не надо было бы замечать сквозь мои одежды то, что ты так профессионально узрела своим зорким оком!

А может, всё же рискнём, согрешим, а потом замолим свой грех? Кто из нас без греха? Ведь есть чисто научный резон согрешить - разгадать физиологическую загадку моего 'полуеврейского' происхождения, так остроумно поставленную в твоей эпиграмме!

Нурбей Гулиа, тамаровед.

Я - твоя самая первая Тамара!

Эх, Нурбей! Это в ответ на твои: 'Эх, Тамара, да эх, Тамара'! Позволь уж обращаться к тебе по имени и на 'ты', поскольку мы перешли на такую форму общения уже более сорока лет назад, после нашего первого брудершафта. Просто ты, наверное, успел меня позабыть, иначе бы отразил нашу с тобой встречу в своей 'Любовной исповеди тамароведа'.

В своём ответе на мою эпиграмму ты пишешь в Лавровом Листе:

'Эх, Тамара! Попалась бы ты сама мне на жизненном пути пораньше:, быть бы тебе, как минимум, в моём 'тамароведческом' списке. А как максимум, возможно, и законной женой! Вот тогда не надо было бы замечать сквозь мои одежды то, что ты так профессионально узрела своим зорким оком!' (Речь идёт о твоём 'полуобрезанном конце', что из эпиграммы).

И предлагаешь мне согрешить с тобой. Да мы сделали это уже сорок с лишним лет назад, а в твоём 'полуобрезании' виновата я сама, потому так уверенно и пишу об этом. Позволь напомнить тебе, как это всё произошло.

Весной, перед майскими праздниками 1963 года мы познакомились на танцплощадке в парке Лосинки или тогда города Бабушкина (что теперь в районе метро 'Бабушкинская' в Москве). Я была с подругой Милой, с которой жила в одной комнате в общежитии возле станции Подлипки. Ты же был со своим другом Володей. Мы познакомились, выпили немного прямо в парке в кустах и решили продолжить это достойное занятие и дальше. Ты предложил зайти в общежитие, где ты жил, и которое, как я поняла из твоих книг, называлось 'Пожарка'. Твои сосед по комнате уехал отмечать праздники к себе на родину, и комната была бы в нашем распоряжении.

Мы с Милой согласились, сели на ныне несуществующую электричку-'трёхвагонку', и через несколько минут приехали в посёлок 'Институт пути', где и находилась 'Пожарка'.

Вот в этой-то 'Пожарке' и был наш первый брудершафт, разумеется, с поцелуем, после которого мы с тобой перешли на 'ты'. Потом 'золотые тосты' продолжились, а вскоре дело дошло и до кровопускания. К счастью, небольшого. Вышло всё так. Ты, уже в хорошем подпитии, стал рассказывать анекдот, хорошо известный в то далёкое время. Пересказываю его.

В Советский Союз приехал в гости лидер дружественной нам тогда Бирмы по фамилии (или имени?) У Ну. Так вот, понравилась тогда этому У Ну одна балерина из Большого театра, он влюбился в неё, и решил взять её к себе в гарем. И спрашивает, что она хотела бы с него за это. А той неохота в Бирму, да ещё в гарем, она и решила предъявить У Ну явно невыполнимое условие.

- Видите ли, - говорит балерина, - я женщина очень страстная и мне необходимо, чтобы у моего мужа 'хвостик' (как ты, Нурбей, называешь это в своих книгах!) был не менее тридцати сантиметров).

У Ну долго думал, а потом вздохнул и решительно ответил:

- У Ну любит, и У Ну отрубит!

На эту фразу народ тогда весело смеялся. Все-то полагали, что ему вытягивать этот 'хвостик' придётся, а тут, оказывается, обрубать надо!

А я в шутку задаю тебе аналогичный вопрос, дескать, если ты, Нурбей, меня любишь (а ты постоянно уверял тогда, что любишь меня, причём 'безумно'!), то готов ли ты тоже обрубить свой 'хвостик' как У Ну?

- На какой длине? - серьёзно спросил ты.

- А хотя бы на половине того, что попросила балерина! - смело ответила я, полагая обратить всё в шутку.

Но ты решительно достал свой ужасный нож с 'выстреливающим' лезвием, вручил его мне и твёрдо сказал:

- Режь здесь, ты ведь - Резник!

Тут я должна пояснить, что моя фамилия - Резник, и Нурбей уже знал об этом. Он даже посмеялся над тем, что так якобы называют человека в синагоге, который делает обрезания.

Я приняла нож, и со злодейской улыбкой приготовилась делать обрезание. Мила с Володей с ужасом смотрели на меня, а я, раззадоренная выпитым и пикантностью положения, взяла, да и легонько полоснула лезвием указанное место. Ножище оказался острым, вот и произошло кровопускание. Небольшое, конечно же. Мы бросились прижигать ранку (небольшую царапину) йодом, потом хотели даже наложить повязку, но передумали.

Мила, видя, что дело пахнет керосином, схватила Володю и утащила с собой в Подлипки. Мы же, дорогой Нурбей, остались одни, и грешили всю ночь с 30 апреля на 1 мая, и почти весь пролетарский праздник - 1-е мая. Это, несмотря на царапину, или неудавшееся обрезание, 'полуобрезание', одним словом. Шрамчик-то хоть сохранился, интересно посмотреть бы?

А вечером поехали мы с тобой ко мне в Подлипки и продолжили праздник уже у меня в общежитии. Потом пришли в гости знакомые ребята, и случилась ссора. Ты, Нурбей, полез в драку, и тебе порядком намяли бока. А тем временем девчата вызвали милицию, и тебя забрали. Мне даже не позволили пойти с тобой в отделение, куда тебя потащили.

Вот мы и расстались. Ни ты больше не приехал ко мне в Подлипки, ни я к тебе в Пожарку. И телефонами не обменялись, да и были ли, они в Пожарке не знаю, а у нас в общежитии их точно не было. А, судя по твоей 'Любовной исповеди', ты вскоре познакомился со своей второй Тамарой, которую ты считал первой.

Забыл ты, что ли, про меня вообще или только имя моё запамятовал? Ведь ты меня Тамарой, или Марой, как я тебе представилась, почти не называл, а всё Резник да Резник! Но ты сам - ладно, а как же Голос, который назвал Томочку Грубер твоей первой Тамарой, мог перепутать? Ведь реально твоей первой Тамарой, как я поняла, была именно я!

- Правды взыскую! - так и хочется возопить словами персонажа из одной литературной пародии, - где справедливость? Народ, читавший твои книги, знает про других Тамар, а я ведь была первой!

Я надеюсь, что в следующих изданиях 'Тамароведа', если они будут, или в твоей следующей книге про любовь, ты исправишь свою ошибку. Тогда и число Тамар станет уже 'круглым' - десять, да и справедливость будет восстановлена!

Не ищи встречи со мной. Я хочу, чтобы ты запомнил меня молоденькой и красивой, как 44 года назад. И желательно с ножом в руках, готовую произвести тебе 'полуобрезание'!

Твоя первая Тамара по фамилии Резник.

Ответ Тамаре Резник, или о субъективности вещих Голосов

Эх, Тамара! Не буду нарушать уже накатанный стиль наших обращений друг к другу. И зачем только ты назвалась Марой! Вот я и решил, что ты - Марина, и не упомянул тебя как Тамару в моей 'Любовной исповеди тамароведа'. Но обещаю свою ошибку исправить, правда, пока не знаю как. Может, сочиню поэму о нашей встрече, выдержанную в пятистопном ямбе. Чтобы подчеркнуть значительность этого события. Например, так:

'Помни, Тамара, о ночи бессонной в 'Пожарке',

О ране глубокой, тобой нанесённой, не позабудь!'

Конечно же, я вспомнил и нашу встречу, и нашу скоротечную общежитейскую любовь! Как же я могу её забыть - об этом настойчиво напоминает мне и 'шрамчик', который ты так хотела увидеть, и изрядно намятые твоими дружками мои бока (одно ребро 'таки' было сломано!), и тёплое дружеское общение с милицией станции Подлипки.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: