Нескончаемая езда в лифтах.

Огромных лифтах из толстого прозрачного стекла. Пол, стены, потолок - все было прозрачное. Охваченная смятением, стояла она в одном из стеклянных кубов и следила, как мимо с головокружительной скоростью проносятся черные стены шахты.

Она не хотела смотреть вниз, сквозь пол, под которым зияла бездна, она вообще старалась никуда не смотреть, ей хотелось закрыть глаза, задремать.

Но оказалось, это очень трудно, сквозь сон она вдруг поняла, как трудно закрыть глаза, если ты уже лежишь с закрытыми глазами. Лежишь, и тебе снится, что ты спишь и видишь сон.

Лифт рывком остановился и выбросил ее в каком-то вестибюле, где толпилось множество людей. Они мешали ей идти быстро. Она изо всех сил пробивала себе дорогу и беспрестанно извинялась:

- Извините. Ради бога, простите. Я очень тороплюсь. Впереди мелькнула белокурая, гордо посаженная голова.

- Эй, Мирьям! Подожди меня, слышишь? Помоги мне отсюда выбраться!

Потом она почувствовала запахи озера и вот уже побежала к берегу. Над ней только небо, кругом ни души, все страхи и тревоги исчезли, она улыбалась от радости, приближаясь к розовой вилле, стоявшей у самой воды.

И снова у нее на пути выросла безмолвная толпа.

- Пропустите меня,- умоляла она.- Ведь это мой дом!

Однако теперь дорогу ей преграждали не только люди. Низкое крыльцо виллы было затянуто колючей проволокой, парадная дверь заколочена досками, окна без гардин зияли пустотой. Но в одном из них висело кашпо с поникшим цветком.

- Да поймите же,- упрашивала она,- Мне надо домой, чтобы полить цветок.

Никто в этой безликой толпе не ответил ей, никто не посторонился.

Что говорить, серый каменный дом на узкой стокгольмской улице был построен основательно, и огромная старомодная квартира на пятом этаже, которую занимала Мирьям, имела неплохую звукоизоляцию, но тем не менее, еще с порога услыхав, как грохочет вода в ванной,- Мирьям пришла в ярость.

Она без стука рванула дверь и заорала:

- Ты в своем уме? Кто это моется в три часа ночи на второй день пасхи? Хочешь перебудить весь дом?

Ее брат, на котором не было ничего, кроме желтых махровых тапочек, хмуро заметил:

- Тебя разве не учили, что невежливо врываться без стука в ванную, если там кто-то моется?

- Да ты бы за этим шумом никакого стука не услышал. Выключи воду, болван. Говорят тебе, заверни краны!

Но брат не шевельнулся; тогда Мирьям протиснулась между обнаженной фигурой и унитазом и сама выключила воду.

На первый взгляд брат и сестра были удивительно похожи. Оба статные, белокурые, голубоглазые. Он - высок даже для мужчины, она - для женщины.

Есперу Экерюду было тридцать пять лет. Мирьям только что исполнилось тридцать. Но стоило приглядеться повнимательнее - и обнаруживалось, что различий у них все-таки больше, чем сходства. Судя по складкам вокруг глаз и рта Еспера, из них двоих он был более слабым и чувствительным. К тому же недавние неприятности в личной жизни изрядно поубавили в нем спеси и самоуверенности, тогда как его преуспевающая сестра комплексами не страдала.

Порой она выглядит слишком уж безукоризненно, подумал он со вздохом. Светлые волосы, как бы чуть задетые ветром, умелая косметика, на голубом брючном костюме ни единой складочки даже после долгой езды в машине, скромные голубые лодочки из самого дорогого магазина - все это детали,.из которых складывался облик деловой женщины, посвятившей себя изданию дамского еженедельника. Не исключено, что холодная расчетливость и командирский голос также способствовали ее карьере.

Но Еспер еще помнил время, когда иметь дело с Мирьям было легко и приятно. Она и держалась тогда, совсем по-другому - проще, естественней.

Он снова вздохнул и включил воду. Видавшие виды трубы взревели в ночной тишине.

- Договор о найме квартиры запрещает жильцам шуметь по ночам. А квартира все-таки моя,- раздраженно сказала Мирьям.

- Правильно, и уж ты не упустишь случая напомнить об этом,- сказал Еспер.- Но по дороге мне пришлось менять колесо, грязь жуткая, я извозился с ног до головы и поэтому все-таки залезу в твою ванну, и буду сидеть в ней, пока не согреюсь и не отмоюсь добела. И плевать я хотел на тебя вместе с твоим домовладельцем.

Как бы ненароком он направил в ее сторону шланг душа, и она предусмотрительно покинула ванную.

- Ты и так белый! - крикнула она из-за двери.- Как сметана. Где ты был на праздники? Небось, безвылазно торчал в помещении или за рулем?

- Не каждому по карману загорать в горных отелях Норвегии,- ответил он сквозь шум льющейся воды.

И громко хлопнул дверью. Удар отозвался в другом конце огромной старинной квартиры, в комнате для прислуги. Девушка в постели беспокойно заворочалась, но не проснулась, и сновидения ее продолжались.

Вот она на узкой улице, по которой мчится нескончаемый поток автомобилей. Выхлопные газы заволокли тротуары-, машины и дома зловещей желто-зеленой дымкой. Она не размыкает губ, зажимает ноздри, чтобы ядовитая копоть не проникла в легкие. Она вот-вот задохнется.

- Нет, не так,- говорит кто-то.- Нужно открыть рот. Подними выше нёбо. Пой позиционно выше. Ты можешь и выше.

И она сама очутилась где-то высоко. Может быть, в театре? Наверно, в опере.

- Это двенадцатый ряд,- звучит в темноте голос капельдинера.- У вас место в двенадцатом ряду?

- Нет, в шестом,- бормочет она виновато.- Куда мне идти?

- Ш-ш! - шипят вокруг зрители.- Тише, уже началось!

Оказалось, идти нужно куда-то вниз, в темноту, и она понимает, что между рядами кресел - ступени. Высокие ступени, которые почти невозможно разглядеть в темноте и по которым невозможно пройти бесшумно.

Откуда у нее да ногах вдруг взялись сабо? Господи, как они стучат. Сверху, с полукруглого балкона, на нее опять зашикали.

В яме перед сценой оркестр играл совсем не то, что следовало. «Смерть Изольды»? Но почему тогда они исполняют оперу с конца?

Она заторопилась, и сабо с грохотом упало с ноги. Обливаясь холодным потом, она рухнула на первое свободное место с краю. С робкой улыбкой повернулась к соседу.