«Как живой в могиле, — думал он. — Как живой в могиле, иного сравнения и не подберешь». Он пытался найти ответы на свои многочисленные вопросы, но чем яснее он видел будущее, тем тяжелее ему становилось. Возможно, это была плата за познание.

Сегодня, когда он представил себя в виде огненного прасемени — тонкого извивающегося червячка раскаленной плазмы, закованного в капсулу тройного поля и пробивающего горловину Вселенной, ему стало невмоготу. Что ждет его там, за пределами Вселенной? Справится ли его разум с тем, что увидит? Или одиночество в высшем своем выражении окажется непосильной платой, разум взорвется, даже не узнав, что это и есть наивысший запрет на познание истины.

Но эти милые доверчивые глаза, обычные человеческие звезды, заглядывающие в его мозг, в его Вселенную… Они дотянулись к его сознанию и согрели его. В капсуле, пробивающей горловину, он уже не один — их стало двое.

Юрино лицо медленно теплело. Он сказал, отводя взгляд от Али и глядя в окно на звезды:

— Видишь ли, чтобы понять мир, надо взглянуть на него со стороны. В этом все дело. Увидеть не только изнутри, но извне. Обязательно — извне.

— Ты говоришь о нашем мире, о Земле?

— О нашем мире и обо всем, что его породило и с чем он связан. Я говорю о Вселенной.

— Посмотреть на Вселенную извне невозможно, — тихо сказала Аля.

«Это у него пройдет, — думала она. — Невозможное остается невозможным, с этим ему придется смириться. Следует ли так переживать? Из-за чего?»

— И это единственная причина твоих переживаний? — спросила она вслух.

Он не понял сразу подоплеки ее вопроса. Потом снисходительно улыбнулся, указал на листы, устилавшие пол:

— Это элементы уравнения. Если я составлю и решу его, то буду знать массу и заряд Вселенной. А потом вычислю взаимодействие потоков в горловине, через которую наша Вселенная связана с другим миром. Так я намечу варианты капсулы перехода. Важно найти форму капсулы перехода. Понимаешь? В одном виде семя переходит в росток, в другом — в цветок, в третьем — вянет, умирает. Уходит в землю, чтобы стать удобрением для новой жизни. В четвертом — улетает в виде нового пушистого семени по ветру. То, что кажется смертью, оказывается переходом, то, что кажется прахом, часто оказывается капсулой. Вирус одевается в капсулу, кристаллизуется и может в таком виде сохраняться даже в космическом пространстве. Если я смогу найти верный вариант капсулы, я миную горловину…

«Один мучается от того, что не может войти в свой опустевший дом, а другой — из-за того, что не удается выйти из Вселенной, — думала она. — А по сути, и тот и другой мучаются от одиночества. Если разобраться, то все люди мучаются от одиночества, только называют его разными словами. Но что же мешает им прийти друг другу на помощь?»

Случаем излечения паралитика заинтересовались в Академии медицинских наук. Оттуда приехала авторитетная комиссия, возглавляемая академиком Ильиным. Академик был невысок ростом, мускулист и подвижен. Он отрастил элегантную бородку клинышком и имел обыкновение мять ее в кулаке. Это единственное, что выдавало его волнение.

Юрий, подобно осьминогу, выпустил камуфлирующее облако и ушел в тень, оставив Алю на съедение авторитетной комиссии. Академик Ильин до слез смутил Алю своими комплиментами. А потом этот выдающийся скептик загнал ее в тупик вопросами о методах лечения.

Пожалуй, никто на месте Али не выдержал бы разящих наповал вопросов Ильина. Не выдержала и Аля. Она проговорилась:

— Я только следовала советам ассистента. То есть того, кто предпочитал называться ассистентом, хотя по праву должен бы называться руководителем.

Ей сразу стало легче, будто после трудного похода в горах она прислонила тяжелый рюкзак за спиной к скале.

— Он очень любит вас? — спросил академик, отжимая в руке клинышек бородки. Затем спохватился и, отведя взгляд, чтобы не видеть, как горят ее щеки, сурово спросил: — А где же сам гений?

Острая боль пронзила Алину голову от виска к виску. «Юра просил, запрещал… Теперь Ильин разнесет это всюду, пойдут расспросы, переспросы…» Ее охватило отчаяние: «Он не простит мне этого, не простит».

— Извините, я пошутила, — сказала она упавшим голосом, одновременно пытаясь беззаботно улыбнуться.

С кем, с кем, но с академиком Ильиным так шутить не следовало.

— В любом случае познакомьте меня с несостоявшимся гением, — невинно попросил академик, сверля собеседницу глазамибуравчиками. В академии утверждали, что его взгляд пробивает бронированные плиты.

— Идемте, — обреченно сказала Аля и пошла к своему кабинету.

Однако Юрия ни в кабинете, ни вообще где-либо в больнице не оказалось. Аля помчалась домой. Открывая дверь, она взглянула на вешалку, где должен был висеть его плащ.

Вешалка была пуста.

— Это пока все, что нам известно о нем, — сказал полковник Тарнов, заканчивая рассказ.

Александр Николаевич внимательно слушал его. Иногда он кивал головой, но это означало скорее подтверждение своим мыслям, чем согласие со словами полковника.

Полковник отметил осунувшиеся, заострившиеся черты лица ученого, будто после перенесенной тяжелой болезни. «Он знает больше, чем говорит, — подумал Тарнов. — Может быть, догадывается о чем-то. И эта догадка неприятна для него. Видимо, мучительно неприятна».

Он помолчал, позволив себе короткую передышку. Собравшись с мыслями, спросил:

— Вы можете что-нибудь добавить к сказанному?

— Ваша логика безупречна, полковник, — начал Александр Николаевич, — и все же, как вы сами убедились, в данном случае она не помогла.

— Может быть, еще поможет! — Тарнов усмехнулся.

— Нет, не поможет, — убежденно сказал ученый. — Вы ищете его следы в ресторанах и продовольственных магазинах потому, что каждый отдыхающий должен хотя бы нерегулярно питаться. Вы ищете его в гостиницах потому, что каждому следует иметь крышу над головой. Вы проверяете средства связи потому, что у каждого человека имеются родственники и знакомые, которых беспокоит его судьба. Вы ищете следы, которые оставляет каждый человек, каким бы осторожным и предусмотрительным он ни был, в местах своего пребывания. Но в данном случае вы их не найдете.

— Почему? — вырвалось у полковника.

Но Александр Николаевич, не слыша его вопроса, самозабвенно продолжал, отвечая своим мыслям:

— Вы пытаетесь определить его цели и средства, пользуясь обычными человеческими мерками. Но будь вы наилучшим следователем планеты, вам их не определить.

— Я уже спрашивал — почему? — напомнил полковник, боясь, что запас красноречия ученого не скоро иссякнет.

Александр Николаевич втянул голову в плечи, весь сжался, будто хотел стать незаметным. И оттуда, из своего «уголка», глухо, но решительно произнес:

— Да потому, что он — не человек. Потому что основа этого существа, ныне именуемого Юрием Юрьевичем, — искусственный супермозг, который мы выращивали в лаборатории.

Он взглянул на полковника, отметил его изумление и горестно покачал головой, отвечая своим мыслям. Затем, собравшись с силами, стал подробно объяснять:

— Вам знакомо направление изысканий, которое называют эволюционным моделированием? Им занимаются вместе с кибернетиками бионики, нейрофизиологи, геноинженеры, белсинтезаторы, франквилисторы. Началом этого направления послужила мысль о том, что эволюция природы, создавшая человеческий мозг, могла бы пойти иным путем, если бы человек не стал «царем природы» и не преградил ей путь. Кибернетики первыми предположили, что надо моделировать не мозг, а сам процесс эволюции живой материи, приведший к возникновению человеческого мозга, но не перекрывать русло эволюции.

Он кашлянул, прикрыв рот ладонью, и продолжал:

— Когда развилась генная инженерия и был налажен синтез белка, к работам кибернетиков подключились представители других наук. Тогда-то и возникла идея создания супермозга — мозга с новыми качествами. Полагали, что его создание и подключение в виде центрального управляющего органа к системе вычислительных и других машин поможет решить задачи, с которыми обычный человеческий мозг не в силах справиться.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: