Из оцепенения его вывела новая мысль. Неожиданно он вспомнил одну из самых безошибочных истин, подаренных ему человечеством: «остановка — смерть». Вспомнив это, он снова двинулся вперед.

Он уже полностью овладел собой, когда заметил патрульного и роботов, которые отрезали ему путь к воде.

На помощь к ним бежали другие патрульные со своими роботами.

Через несколько минут Юрий был окружен. Восемь роботов и четверо людей сомкнули вокруг него кольцо.

От здания, в котором находилась служба наводки, спешило несколько человек.

— Юрий Юрьевич, остановитесь! Нам необходимо поговорить! — крикнул через мегафон полковник Тарнов. Однако Юрий, словно и не слыша его слов, шел прямо на роботовохранников, шел так, будто перед ним никого не было.

Роботы бросились к нему, замахали клешнями, пытались изловчиться, схватить его, спеленать в жестких объятиях. Но едва манипулятор робота приближался достаточно близко к цели, его отбрасывала неведомая сила.

Это было странное зрелище. Юрий шел вперед, не сбавляя скорости, а роботы пятились и молотили манипуляторами по воздуху. Раздавался скрежет и треск — не выдержав нагрузки, лопались сочленения манипуляторов.

— Остановитесь, Юрий Юрьевич, или вас уничтожат! — предупредил полковник Тарнов.

И снова Юрий никак не прореагировал на его слова. Он шел напролом в одном направлении — к кораблю.

Прозвучал надрывный вой сирены. Люди бросились в бункера. Ближайший к Юрию робот-охранник повел плечом и протянул вперед правый верхний манипулятор. И все остальные роботы, будто только этого ожидали, тоже повели плечами, протянув вперед свои манипуляторы с зажатыми в них лазерами.

Юрий продолжал идти, как бы не замечая их. Но когда к нему протянулись рубиновые испепеляющие нити, на их пути уже находилось защитное поле. Оно было невидимым, лишь воздух вокруг Юрия словно загустел и стал вибрировать.

Вспыхнул огонь, раздался грохот. Падали срезанные лучами мачты, телеперископы, антенны, рушились башни. Защитное поле оттолкнуло лучи, отразило их, будто зеркало солнечный свет. И они ударили в обратном направлении.

К счастью для людей, сработала автоматическая система безопасности космодрома, и горящие бункера опустились на нижний ярус.

…Полковник Тарнов очнулся на госпитальной койке. В палате лежало еще несколько человек, получивших ожоги. В этих госпитальных «дедах морозах» с трудом можно было узнать Александра Николаевича и Михаила Дмитриевича.

В палату бесшумно проскользнул врач. Он взглянул на показания датчиков, вмонтированных в койки, коснулся прохладной рукой лба полковника и сказал ему:

— С вами хотят говорить.

— Жду, — с трудом произнес полковник. Распухшие губы плохо слушались его

В палату вошел Эльбор Георгиевич. Встретив вопросительный взгляд полковника, сказал:

— Он не улетел. Ракета была повреждена огнем.

— Он придет снова…

— Видимо, так, — проговорил Эльбор Георгиевич. — Попробуем его остановить. Но мы убедились, что это очень трудно сделать…

— Прежние ваши методы не помогут, — поспешно сказал Михаил Дмитриевич и приподнялся на койке.

— Копите свои советы молча, — возмущенно прохрипел изпод бинтов Александр Николаевич.

— Это уже не просто советы, — сказал Эльбор Георгиевич. — Президиум академии назначил Михаила Дмитриевича директором вашего института и рекомендовал его нам в качестве главного консультанта. Эту рекомендацию утвердили в министерстве…

Александр Николаевич откинулся на подушки. «Ну вот, дождался, тебя «отблагодарили», — с горечью подумал он о себе. — «Тихоня» стал твоим начальником, и отныне его бредовые идеи приобретут весомость приказа. Почему они это сделали? Разве не было других, более достойных людей? Он не годится в руководители. Явно не годится. Если бы я был убежден, что это пойдет на пользу делу, я бы не возражал. Не радовался, конечно, но и не возражал. Однако я убежден в обратном: назначение «тихони» директором принесет вред делу».

Так он говорил себе, но уже чувствовал, что бороться не будет, не сможет. Что-то надломилось в этом сильном властном человеке, и виной тому только косвенно был «тихоня». Настоящей причиной, камнем преткновения, неустранимой преградой было «детище», изобретенное и выпестованное с его, Александра Николаевича, помощью. Запрограммированное с его, Александра Николаевича, санкций. «Детище», которое не позволяет жить как раньше и с которым ничего нельзя поделать, ибо оно уже пошло своим путем, тревожным и непонятным для одного из своих создателей. Только тот, кто мог понять «детище», переросшее своих «родителей», только тот, кто мог общаться с ним, доверять ему и вызывать доверие к себе, имел право быть руководителем. Так сейчас диктовала неумолимая логика жизни, и Александр Николаевич вынужден был покориться ей.

Затянувшуюся тишину прервал Эльбор Георгиевич.

— Что же вы предложите нам в качестве первого совета? — спросил он, обращаясь к Михаилу Дмитриевичу.

— Пожалуй, ничего нового. Прекратите, пожалуйста, всякие поиски его. И еще, будьте добры, пригласите ко мне Алину Ивановну…

Он понял, что от него ждут объяснений, и добавил:

— Мы просто поговорим с ней о нем. О том, например, что ему не нужно больше уходить от преследования, что никто не станет навязывать ему линию поведения…

— И вы думаете, он узнает об этом? — спросил полковник Тарнов.

— Предполагаю.

— Он сам явится к нам? Проблема решается так просто?

— Я верю, это будет именно так! — Взглянув на недоверчивое лицо Эльбора Георгиевича, разъяснил: — После того как он узнал о людях то, что ему было необходимо узнать, — помедлил немного и добавил: — и после того, как он однажды побывал у меня, вручив лекарство… он не может не прийти!

Юрий глядел на стеклянную коробку здания, приподнятого на стальных колоннах. Здесь сейчас — он это знал точно — находились два человека, которых он хотел видеть.

Легкое усилие — и его взгляд проник сквозь стены здания. И он увидел их обоих: они находились в одной комнате.

«Что я скажу им? — подумал Юрий. — Вы поставили передо мной цель. Вы правильно выбрали ее. Выбранная вами цель достойна любых усилий. Но дайте мне идти к ней своей дорогой. Вы ведь сумели определить, что машина, даже наделенная огромной мощью, не сможет достигнуть этой цели. Только потому, что она — машина и ею руководит жесткая программа. Смените программу, усовершенствуйте машину — и она перестанет быть машиной.

Вот вы дали мне способность самоизменяться, достраивая и перестраивая свой организм. То, чего вы сами лишены, ибо природа не предназначала вас для той цели, которую вы поставили передо мной, вашим сыном. И вы, неизмеримо более щедрые и великодушные, чем ваша мать-природа, подарили мне это свойство, тем самым предоставив неограниченные возможности совершенствования. Вы не могли не знать цену этого свойства. Ведь вы на собственном опыте убедились, насколько парадоксальны с вашей точки зрения и болезненны возрастные ограничения. Чем больше опыта вы накопили, чем больше возрастает мощь вашего разума, тем дряхлее становится тело. В пятьдесят лет ваш организм значительно слабее, чем в семнадцать, когда кладовая разума полупуста. Если бы у вас были такие свойства, как у меня, например, способность достраивать и перестраивать организм; если бы, поумнев с возрастом и накопленным опытом, вы могли свободно заменять у себя изношенные органы, постепенно улучшая и совершенствуя их конструкцию и технологию изготовления, то вашей мощи не было бы предела. В шестьдесят лет человек был бы сильнее во всех отношениях, чем в двадцать, — быстрее бегал, прыгал, был бы здоровее во много раз. В сто лет он был он силачом, рекордсменом — в представлении нынешнего человека, а в тысячу лет — настоящим титаном. Через какое-то время он мог совершить все, что раньше приписывал богу. Вот что значит всего лишь отмена одного ограничения.

У вас есть пословица: «сказав «а», нужно говорить «б». Нельзя снимать ограничения мощи организма и разума и оставлять жесткую программу. Ничего из этого не выйдет. Я рад, что вы понимаете это, но это должны понять и другие люди…»