Поиск
О ЦАРЕВИЧЕ АЛЕКСЕЕ
Было то в стране далекой,
Лет, без малого, чай, двести!..
На поморье калабрийском,
Где на самом видном месте
Город есть, Бари зовется,
Льнущий к морю, как к невесте, —
Ясным утром, очень рано,
По обету и по чести,
К Николаю-чудотворцу,
Мирликийскому святому,
Караван тащился русский,
А вести пришлось Толстому.
Из Сент-Эльмской цитадели.
Дали крюк! Жаль, по-пустому:
Приближаться б им скорее
Ближе к дому, ближе к дому…
Дом тот — крепость в Петербурге,
Еле конченная кладкой;
Казематы чуть просохли;
Появились для порядка
Царства нового, Петрова…
В царстве — точно лихорадка!
Глухо ходит недовольство
И с Петром играет в прятки.
Во Владимире на Клязьме
В ночь к царице Евдокии
Ходят в келью, скрытно, тайно,
Люди всякие лихие:
На царя куют оковы,
На погибель всей России,
Ходит Глебов с Досифеем,
Лопухин, еще другие!
Извести Петра им надо,
Извести его скорее!
Их надежды, все надежды
В царском сыне Алексее!
Воцарится — уничтожит
Всех замеченных в затеях,
Иностранцев, гладко бритых,
Щеголяющих в ливреях!
Потому: царевич — постник,
Вырос в строгом, древнем чине,
Мыт и чесан по закону,
Бабьей ласкою, и ныне
Он союзников вербует
На подмогу, на чужбине…
Все надежды, все надежды
В Алексее, царском сыне!
К Николаю-чудотворцу
Караван его подходит…
Взгляд царевича больного
Неспокойно, робко бродит;
Он с чухонки Ефросиньи
Тусклых глаз своих не сводит!
Ей одной живет и дышит,
Раскрасавицей находит.
Удивились в храме лики
Византийских преподобных, —
'Увидав впервые русских,
Кое в чем себе подобных,
Хоть и в платьях непривычных,
Узких, куцых, неудобных;
Больше всех дивил царевич
Взглядом глаз пугливо-злобных!
И царевич с Ефросиньей
Долго рядышком молились
И, пожертвовав на церковь,
В дальний путь домой пустились;
Путешествия в те годы
Часто месяцами длились…
Обещал им Петр прощенье,
Лишь бы только возвратились!
Не прошло и полугода,
Над Невою, в каземате,
Над царевичем шли пытки,
Не в застенке — при палате;
Потянули всяких грешных
К объясненью и расплате…
Мало ль что у нас бывало
С краю света, в нашей хате!
«Замышлял ли ты, царевич,
Погубить дела Петровы
И разрушить в государстве
Все великие основы?
Ты ковал ли на Россию
В иностранных царствах ковы?
Были ль на цареубийство
Заговорщики готовы?»
Отвечал царевич смутно
Околесные признанья…
Обратились к Ефросинье, —
Поддалась на увещанья!
Все открыла: как, что было,
В чем имелись ожиданья,
Все, что ей царевич выдал
Темной ночью, в час лобзанья!
Черной рабскою душою
Продала, кого любила!
Жизнь не раз уже рабами
Предстоявшим рабству мстила…
Собрал Петр большую думу,
И та дума порешила:
Казни заслужил царевич, —
И не трон ему — могила!..
А уж что за это время
Петр испытывал — словами
Передать нельзя! в грядущем
Дальнозоркими очами
Уж чего не прозревал он?
Говорят, что он, часами
Неподвижен, недоступен, —
Одержим был столбняками!
Не для сладких сантиментов,
Не для временной забавы
Из своих тесал он мыслей
Основания державы!
Неспроста стрельцов сгубил он
В разливной крови расправы
И на дыбу гнал крамолу,
Ассамблеей гладил нравы!
«Погубить ли мне Россию
Или сына? — Бог с ним, с сыном!..»
И поставлен Петр Великий
Над другими иcпoлинoм!
Как его, гиганта, мерить
Нашим маленьким аршином?
Где судить траве о тыне,
Разрастаясь по-над тыном?
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: