Спасатели поднимали их как пушинку. В них были трупы детей. Метрах в сорока за небольшой пристройкой на асфальте, со стороны железной дороги, лежали трупы боевиков. Почти все в мешках. Но два лица были открыты. Одному в рот засунули десятирублевую купюру. Другому засовывать было некуда: полголовы у него было снесено. Спасатели равнодушно проходили мимо трупов, а осетины, в основном прокурорские работники и солдаты из оцепления, плевали на них. А некоторые стояли и смотрели долго и внимательно, словно запоминали.

В какой-то момент прокурорские подвели к трупам двух человек.

Один был худой и маленький, в джинсах, на удивление чистых, и футболке; другой высокий, в грязном и рваном спортивном костюме.

Лица их были замотаны майками с прорезями для глаз. Милиционеры держали этих людей за руки.

Прокурорские начали опознание. Оба что-то оживленно забормотали, показывая на трупы. Причем делали они это как-то странно, нашептывая свои показания следователям на ухо, словно боялись, что их услышит кто-нибудь еще.

– Дайте их нам! – услышали мы истошный крик из толпы, которая стояла на железнодорожной насыпи за оцеплением. Как-то люди разглядели, что тут происходит. Следователь посмотрел на пленных и отрицательно покачал головой; как мне показалось, с сожалением.

– Дайте нам! – опять крикнули из толпы.

Тогда следователь громко крикнул в ответ:

– Не могу!

Пленных увели.

Метрах в тридцати от входа в спортзал были свалены вещи боевиков. Рядом стояла "Газель" с надписью "Прокуратура России". Из большого обгоревшего рюкзака следователь достал кеды, потом маленькую толстую книжку.

– Так, записывай: брошюра с синей обложкой с надписями на арабском языке… А это что за шарики? – следователь вытащил пакетик с золотистыми шариками.- Экстази какой-нибудь, что ли? Ну ладно, разберемся. Эх, запаслись они, етит твою мать.

Принесли еще носилки, наполненные вещами боевиков, и свалили рядом (как-то успевали же их сортировать). Следователь поглядел на эту гору вещей с тоской. Метрах в десяти от него на травке сидели еще несколько человек. Двоим, правда, на моих глазах принесли стулья.

– Ну давайте считать,- сказал один.- Надо наверх информацию давать. На самый верх.

– Ну а что? На эту минуту все ясно. 224 плюс 18 тех, кого выбросили из окна, они лежат отдельно, плюс 79 вчерашних. Сколько получается? 328? Ну и плюс четыре мешка с фрагментами тел.

– Нет, 321. Но еще плюс в больницах тела лежат. И 28 негодяев этих.

– Нет, негодяев 26. Но их не надо плюсовать. А вот выброшенных не 18, а 21, по-моему.

– Сколько из окна выбросили, срочно уточните! 18? А боевиков вы вместе с их бабами считаете?

– Конечно, вместе.

– Ну вот и все пока. Звоните наверх!

– Так мы же не знаем, сколько в больничных моргах.

– Да это не наше дело. Давай, звони!

Тут к этим людям подошел спасатель и сказал:

– Там еще одного боевика нашли. Идите, заберите его.

Но его уже несли на носилках к остальным его боевым товарищам и сгрузили рядом с ними на асфальт. Вокруг сразу собралась толпа из спасателей и следователей. Я тоже хотел было подойти, но раздумал: очень уж интересным был разговор у людей на траве.

– Говорят, кто-то ушел? – спросил один следователь другого.

– Ушел,- подтвердил тот.- Они черный верх снимали, под ним была гражданская одежда, они в ней и уходили. Но далеко не могли уйти… я надеюсь. Местности не знают.

– Такси могли взять,- сказал другой следователь.

– Такси? – переспросил тот.- С оружием?! Ну да, могли.

– Кто вообще знает, какие у них сообщники и где? Мент, которого они привезли на машине, говорят, на самом деле с ними заодно был, сопровождал их.

Тут они наконец обратили на меня внимание. Мне было пора.

Скорая беспомощность

Вечером на стенах ДК появились наконец списки раненых. Люди напряженно изучали их, перечитывали по много раз, и даже когда стемнело, всматривались в эти листочки. Рядом посадили на всякий случай женщину-врача. Мне казалось, эта женщина, сидевшая на стуле, вот-вот заснет и сползет с него.

– А что, разве можно им чем-нибудь помочь сейчас? – спросил я ее.

– Ну… можно хотя бы загрузить их лекарствами. На некоторое время поможет.

– А потом?

– Потом они все равно придут в себя.

Она закрыла глаза.

– Слушайте,- сказал я,- по-моему, вам тоже нужна помощь.

– Да,- устало согласилась она.- А вам разве не нужна?

Мертвая вода

На следующий день в Беслане были первые похороны. Во второй половине дня я шел по городу, как по кладбищу: казалось, рыдания слышатся из каждого дома. Очень тихо было в школе. Вчера вход в нее был уже свободным. В центре спортзала на стульях стояли свечи и открытые двухлитровые пластиковые бутылки с минеральной водой, пять бутылок. В нескольких пластиковых стаканчиках тоже была вода. Рядом лежали цветы и стояла мягкая детская игрушка, желтый слоник с поднятым хоботом. Цветы были везде: на подоконниках, в классах, в коридорах. Там же, на подоконниках, было много женских туфель и детских сандалий. Стояла просто мертвая тишина. Люди боялись даже шаркнуть ненароком. На второй этаж вели две лестницы в разных концах здания. Школа была довольно большая. В классах валялись тетради, книги, учебники, разбитые магнитофоны, пластинки, рефераты. В кабинете русского языка и природоведения на стене висела табличка:

"Сигнал тревоги 4 звонка! Немедленный выход к двери, кабинеты 1, 2,

3, 4, 5". Висела "Карта промышленности СССР, 1928-1978 гг.". На подоконнике стояли пробитые пулями глобусы. И цветы, и детские игрушки. В другом кабинете я увидел доску почета. На ней под надписью "Умники и умницы" были десять фотографий школьников и школьниц младших и средних классов. Еще четыре снимка кто-то вытащил. Под доской почета тоже лежала гора цветов. И я понял, что вытащили фотографии тех, кто остался жив. Пошел дождь, он быстро перешел в ливень, и я подумал, что свечи в спортзале, в котором не было крыши, погаснут. Но люди уже накрыли их зонтами и стояли рядом, держа их над стульями. Соседний спортзал, коммерческий, про который рассказывал Анзор, оказался совсем маленьким. На полу стояли гири, лежали гантели, валялись поваленные тренажеры. В стене, как и говорил Анзор, была не очень большая брешь. В нее мог протиснуться человек. Стена была широкая, в пять кирпичей. Рядом был туалет. Из крана лилась вода. Она затопила уже весь пол в душевой. Я мог бы закрыть кран. Но я понимал, что это мог бы сделать и любой на моем месте, если бы хотел. Никто не хотел. Кран открыли по той же причине, по какой поставили на стулья бутылки с минеральной водой.