— Федя, — негромко позвал Василий Алексеевич, — не проводишь ли меня до речки?

— Чего?

— Купаться, говорю, не хочешь ли?

Федька медленно поднялся, почесал поясницу, подумал.

— Да ведь оно можно…

Удовлетворённо подумал: «Памятливый, однако. Не забыл».

Петляя между дуплистых вётел, они спустились по откосу к реке. Вода была тёплая, словно парное молоко. В стороне плескались ребята, по реке далеко разносились голоса. Поперёк реки легли длинные тени. Синяя в дневное время каёмка далёких запойменных лесов сейчас чуть порозовела, воздух стал заметно прозрачнее.

Одевшись после купания, Василий Алексеевич закурил трубку, присел на толстый корень ветлы. Федька стоял рядом, краешком глаза разглядывая роскошного краба на лейтенантской фуражке.

— Ты, конечно, знаешь Локотникова? — как бы между прочим спросил Василий Алексеевич.

Федька понимающе заглянул лейтенанту в глаза, лицо его оживилось.

— Кирилла-то Спиридоныча? Ещё бы не знать. Бывший мироед. Вы о нём моего деда спросите. Он в старое время у Локотникова на мельнице батрачил.

— Так. Ну, а ничего особенного ты о нём не знаешь? Может, замечал?..

Федька задумался. Видно, ему очень хотелось припомнить нечто особенное о Локотникове.

— Племянник у него в тюрьме сидит, Прохор. Когда его раскулачили, он…

— Знаю. А за самим Кириллом Спиридоновичем ничего ну… подозрительного, что ли, не замечал?

— Понятно, о чём вы пытаете, — по-взрослому серьёзно и рассудительно сказал Федька. — Вот разве что Кирилл Спиридоныч на остров ездил.

— На какой остров?

— На Марфин остров. Тут недалеко. Вверх версты три, а может, четыре.

— Что же он открыто, днём ездил?

— Утром. Я рыбачил у острова, налим там берёт люто. А он едет на лодке. Он-то меня не видел, потому что далеко до меня не доехал.

— Когда это было?

Федька наморщил лоб.

— Пожалуй, дня три прошло.

— У него лодка есть? Он рыбак, что ли?

— Да нет у него лодки. И снастей нет. Я ещё тогда подумал: у кого это Кирилл Спиридоныч лодку взял?

Василий Алексеевич посмотрел вдоль берега, туда, где приткнулись к откосу на небольшом расстоянии друг от друга четыре плоскодонки.

— Сумел бы ты узнать лодку, на которой он ходил на остров?

Федька виновато вздохнул. Все лодки были одинаковые — плоскодонки. И цвет один — чёрный.

— Далеко было. Да я тогда и не присматривался.

Федька утёр лицо ладонью, словно бы бороду погладил, неторопливо заговорил:

— Вот ещё, товарищ командир, мне подозрительно показалось. Говорили, что, мол, заболел Кирилл Спиридоныч. А тут на днях решило правление кусты за Долгим озером выкорчевывать под пашню. Земля там как пух. Кирилл Спиридоныч возьми да и попросись в корчевальную бригаду. Юдин, наш председатель, даже похвалил его на собрании…

— Что ж он, больной, а попросился?

— Должно, выздоровел.

Далеко эта корчёвка от острова? — Версты три, не больше. А если через Старую мельницу, то и две.

— Старая мельница — та самая, которой Локотников владел?

— Ага. Та самая.

Василий Алексеевич выбил трубку о корень, спрятал в карман. «Паренёк ничего себе, — думал он, — смекалистый, наблюдательный и отлично знает окрестности. Никонов прав — именно такой глазастый здесь и нужен».

— Федя, — серьёзно и даже строго сказал Василий Алексеевич, — ты пионер?

Федька внимательно посмотрел в глаза лейтенанта, словно спрашивая: «К чему это вы?» Негромко, спокойно ответил:

— Я пионер. С третьего класса.

— Тогда слушай внимательно, Федя, — тихо начал Василий Алексеевич. — Прохор бежал из тюрьмы, совершил несколько тяжёлых преступлений. Он хоронится где-то в ваших местах, и его непременно надо поймать. Мы хотели поручить тебе одно очень важное задание. Конечно, не следовало бы впутывать тебя в такое дело, но выхода другого нет. Как ты на это смотришь?

Федька ни звуком, ни жестом не выдал охватившего его волнения. Вот, значит, оно что! Моряк этот, выходит, вовсе и не моряк. Приехал Прохора Локотникова ловить, а моряком назвался для маскировки. Стало быть, Федьке доверяет. Не кому-нибудь, не Федькиному деду, а Федьке. Вот тебе и «меньшой»!

Он вытянулся в струнку, отсалютовал:

— Всегда готов, товарищ командир.

Теплом собственной юности повеяло на лейтенанта от этого мальчишки. Он привлёк Федьку к себе, усадил рядом.

— Слушай, дружище, завтра, а возможно, и послезавтра надо побывать тебе на корчёвке, поинтересоваться, что делает старик Локотников, куда ходит. Словом, последить за ним. Но так, чтобы он не заметил. Я всегда буду поблизости.

— Только и всего? — удивился Федька.

Лейтенант не сдержал улыбку.

— Что же, ты думаешь это так просто и легко? Придёшь на корчёвку, а люди сразу и подумают: «С какой стати Федька здесь крутится? Что ему надо?»

Федька упрямо мотнул головой.

— Ничего люди не подумают. Я ведь чуть ли не каждый день бываю на корчёвке. У меня там брат Коля работает. Опять же Топся. Я им помогаю.

— Ах, вон оно что! Тогда молчу, молчу. Кстати, Топся кто? Друг?

— Верно, друг. Только он — лошадь.

Василий Алексеевич рассмеялся, встал.

— Помни: о нашем разговоре никому ни слова. Даже Топсе. А вот это… — лейтенант достал блокнот, написал несколько фраз, вырвал лист, сложил вчетверо, — а это нужно сейчас же передать. Пойдёшь к председателю, спросишь корреспондента газеты, вручишь ему лично. Ясно?

— Ясно.

Федька спрятал бумажку в карман.

От реки потянуло холодной сыростью. Солнце зашло, и контуры далёких лесов потеряли отчётливость. Свежо запахло цветущими травами. Затрещали лягушки в пойме. Сверху, со стороны деревни, донеслись громкие, как выстрелы, хлопки кнута, мычание, блеяние. «Маша! Машка! Машка!» — надрывался высокий женский голос. Пригнали скотину.

Василий Алексеевич и Федька направились вверх по откосу. Под густым покровом листвы сгущались сумерки. Трава под деревьями росла густая, ровная и чистая. Струи чуть горчащего пылью воздуха спускались от деревни, приятным жилым теплом окутывали захолодевшее тело. Точно так же, как Сёмка за час перед тем, Василий Алексеевич подумал: «До чего же длинный день! Вернее, насыщенный. Такой один стоит недели».

Федька молча шагал следом. Он всё порывался о чём-то спросить, но не хватало решимости. Наконец, забежав сбоку, сказал:

— Товарищ командир, я… у меня… в общем вопрос.

Василий Алексеевич остановился. По убегающему взгляду мальчика, по тому, как он топтался на одном месте, словно стоял на раскалённой сковороде, лейтенант понял, что его грызёт какая-то затаённая мысль.

— Смелее, дружище, выкладывай, — подбодрил лейтенант.

Федька твёрдо, хотя и с трудом, посмотрел ему в глаза.

— Товарищ командир… вы, конечно, извините… но я так не могу… Без документа. Я ведь вас не знаю… Извините, конечно, да уж раз такое дело…

Голос у Федьки срывался, глаза повлажнели от напряжения.

Василий Алексеевич, сохраняя полную серьёзность, достал из брючного кармана книжечку с якорем.

— Вот, взгляни.

Лишь после того, как Федька вернул книжечку, не удержался — губы против воли расползлись в широчайшую улыбку.

— Поздновато, поздновато хватился! Эх, шляпа!

А про себя с удовольствием отметил: «Не ошибся, Кузьма Никитич, разглядел человека».

На другой день Федька сообщил следующее. Утром вместе с колхозниками он отправился на корчёвку. Постарался устроиться в одной телеге с Локотниковым. По дороге тот сошёл с телеги якобы по своей надобности. Федька разглядел у обочины спелые ягоды земляники и тоже отстал. Но Кирилл Спиридоныч сейчас же опять забрался на телегу. Пришлось Федьке собрать землянику, а потом бегом догонять подводу. Василию Алексеевичу стало ясно: Локотников осторожен. Он понимает, что возможна слежка. Мог ли он заподозрить Фёдора? Такая вероятность невелика, но всё же Федор должен как можно меньше попадаться на глаза старику. Пусть лучше не садится с ним в одну телегу.