Её лицо было спокойным и безмятежным.

Они узнали её, все до единого. Каждый из нас встречается с этой Всадницей, когда наши дни заканчиваются, и забыть её невозможно.

Конь остановился возле обелиска. На востоке по небу разлилось предрассветное жемчужное сияние, так что обитатели кладбища уже подумывали о возвращении в свои жилища. Но ни один из них не сдвинулся с места. Они смотрели на Всадницу, и каждый испытывал помесь восторга и страха. Мёртвые, в большинстве своём, не суеверны, но сейчас они смотрели на неё с тем же благоговением, с каким римские авгуры взирали на кружащихся священных ворон в поисках мудрости и откровений.

И она заговорила с ними.

Голосом, звеневшим сотней серебряных колокольчиков, она произнесла:

— Мёртвые должны быть милосердны.

И улыбнулась.

Конь, спокойно жевавший пучок травы, застыл. Всадница коснулась его шеи, и он развернулся. Затем он сделал несколько огромных скачков — и, оттолкнувшись от холма, пустился галопом прямо по небу. Гром от его копыт слился с отдалёнными раскатами грозы. Ещё несколько мгновений — и он пропал из вида.

По крайней мере, так описывали эту сцену обитатели кладбища, присутствовавшие той ночью на склоне холма.

Обсуждение было окончено и закрыто. Всё было решено без голосования. Ребёнок по имени Никто Иничей будет наделён Свободой кладбища.

Матушка Слотер и баронет Джосайя Вортингтон проводили мистера Иничея до склепа в старой часовне, где сообщили новость миссис Иничей.

Случившееся чудо её как будто не удивило.

— Всё правильно, — сказала она. — У некоторых вообще ни капли здравого смысла не осталось. А она — разумна. Она всегда разумна.

Тем грозовым серым утром младенец заснул в изящной маленькой гробнице Иничеев. Мистер Иничей при жизни был преуспевающим главой местной гильдии краснодеревщиков, так что после его смерти краснодеревщики постарались должным образом почтить его память.

Перед рассветом Сайлас предпринял небольшую вылазку. Он нашёл высокий дом на склоне холма и внимательно изучил три трупа, которые там обнаружил, уделяя особое внимание характеру ножевых ранений. Закончив осмотр, он вышел в утренний сумрак, размышляя о возможных неприятностях, и вернулся на кладбище, на шпиль часовни, где обычно спал в дневное время.

В маленьком городке у подножья холма некто Джек был в ярости. Он ждал этой ночи так долго, она была кульминацией многих месяцев — даже лет — работы. Вечер так хорошо начинался — он уложил троих человек, и ни один не успел даже вскрикнуть. А потом…

Потом всё пошло наперекосяк. Зачем его понесло на холм, если ребёнок, со всей очевидностью, спустился по холму вниз? Конечно, пока он добрался до подножья, след мальчика давно простыл. Должно быть, кто-то нашёл его, подобрал и спрятал. Другого объяснения не было.

Раздался раскат грома, оглушительный и резкий, как выстрел. Тут же полил дождь. Обстоятельный некто Джек начал составлять план дальнейших действий: придётся нанести визиты кое-кому из местных, чтобы обеспечить себя в городе глазами и ушами.

Собрание уже знало, что он потерпел неудачу.

Он стоял, пристроившись с краю у витрины, пока небо рыдало утренним дождём, и говорил себе: это ещё не поражение. У него оставалось в запасе много лет. Целая уйма времени. Его достаточно, чтобы покончить с этим делом. Обрубить последнюю нить.

Раздался вой сирен. Появилась полицейская машина, затем скорая, затем ещё одна машина без разметки, но с мигалкой. Они промчались мимо него в сторону холма. И тогда некто Джек нехотя поднял воротник своего плаща, опустил голову и побрёл прочь. Его нож покоился в кармане, сухой и надёжно спрятанный в чехол, где никакая стихия ему была не страшна.

Ник был тихим ребёнком с серьёзными серыми глазами и вечно взъерошенной шевелюрой мышастого цвета. По большей части он был послушным. Едва научившись говорить, он тут же засыпал обитателей кладбища вопросами. Он часто спрашивал: «Почему мне неможна уходить с кладбища?» или «А как мне тоже сделать, как он только что сделал?», или «Кто здесь живёт?» Взрослые старались отвечать на его вопросы, но зачастую их ответы были туманными или запутанными, или противоречивыми, и тогда Ник шёл в старую часовню и беседовал с Сайласом.

Он уже поджидал Сайласа, когда тот просыпался на закате.

Его наставник всегда объяснял вещи чётко, ясно и достаточно просто, чтобы Ник мог понять.

— Тебе нельзя уходить с кладбища, — кстати, правильно говорить «нельзя», а не «неможна», — потому что только здесь мы можем уберечь тебя. Это твой дом. Здесь те, кто тебя любит. Снаружи для тебя опасно. Во всяком случае, пока.

— Но ты же ходишь туда. Каждую ночь ходишь!

— Я бесконечно старше тебя, парень. И мне нигде ничего не грозит.

— Значит, мне тоже ничего там не грозит.

— Если бы это было правдой… Увы, пока что ты в безопасности только здесь.

Или:

— Хочешь тоже так уметь? Некоторые навыки приобретаются в процессе обучения, некоторые на практике, а некоторые появляются со временем. Ты всё сумеешь, если будешь учиться. Довольно скоро ты овладеешь Растворением, Скольжением и Снохождением. А некоторые умения недоступны для живых, так что просто придётся подождать немного дольше. Но я не сомневаюсь, что со времененем ты научишься всему.

— Как-никак, тебя наделили Свободой кладбища, — говорил ему Сайлас. — Так что кладбище заботится о тебе. Пока ты здесь, ты можешь видеть в темноте. Ты можешь ходить запретными для смертных путями. Глаза живых не задерживаются на тебе. Мне также была дарована Свобода кладбища, хотя в моём случае это не более чем право на приют.

— Я хочу быть как ты, — говорил Ник, выпячивая нижнюю губу.

— Нет, — твёрдо отвечал ему Сайлас. — Не хочешь, поверь мне.

Или:

— Хочешь знать, кто здесь лежит? Ник, обычно об этом написано на камне. Ты умеешь читать? Ты знаешь свой алфавит?

— Свой что?

Сайлас качал головой, но ничего не говорил. Мистер и миссис Иничей при жизни не слишком-то увлекались чтением, а на кладбище не было ни одного букваря.

На следующую ночь Сайлас появился перед уютной гробницей Иничеев с тремя большими книгами. Две из них оказались букварями с красочными картинками («А» — «Аист», «Б» — «Бегемот»), а третьей была книга «Кот в шляпе». Помимо книг он принёс бумагу и коробку восковых мелков. Затем они с Ником гуляли по кладбищу, и Сайлас прикладывал пальцы мальчика к самым свежим из надгробий и плит, чтобы научить его узнавать буквы алфавита на ощупь, начиная с остроконечной заглавной буквы «А».

Сайлас дал Нику задание: найти на кладбище каждую из букв латинского алфавита. Ник выполнил его с гордостью, обнаружив последнюю букву на плите с именем Иезекиля Улмсли, встроенной в стену часовни. Наставник был им доволен.

Каждый день Ник ходил по кладбищу с бумагой и мелками и старательно срисовывал имена, слова и цифры. Каждую ночь, прежде чем Сайлас отправлялся в большой мир за оградой, Ник заставлял его объяснять записанное и переводить фрагменты латыни, которая ставила Иничеев в тупик.

На кладбище стоял солнечный день. В зарослях диких цветов лениво жужжали шмели, зависая над можжевельником и колокольчиками. Ник нежился на весеннем солнышке, наблюдая за бронзовым жуком, который полз по надгробию Дж. Ридера, его жены Доркас и их сына Себастьяна, Fidelis ad Mortem. Ник скопировал их эпитафию и задумался о жуке, когда кто-то произнёс:

— Мальчик, что ты делаешь?

Ник поднял глаза. Кто-то стоял за кустом можжевельника и рассматривал его.

— Ничего, — ответил он и высунул язык.

Лицо за можжевельником сморщилось, став похожим на рожицу горгульи, которая выкатила глаза и тоже высунула язык. Затем она снова превратилась в лицо девочки.

— Вот это круто, — восхищённо сказал Ник.

— Я умею строить классные рожи, — сказала девочка. — Смотри, какая. — Она одним пальцем подняла кончик носа, растянула рот в улыбке до ушей, скосила глаза и надула щёки. — Знаешь, что это?