Сообщение, опубликованное в газете, было поразительно, однако не верить ему не было никаких причин.

Корреспондент столичной газеты сообщал из-за границы, что во время недавнего шторма к берегу острова, принадлежащего нейтральной стране, прибило великана Ричарда Мюррея. Великан был жив, и жители острова оказали ему радушное гостеприимство. Представитель нейтральной страны сделал для печати заявление, что его правительство предоставило Ричарду Мюррею политическое убежище. Согласно показанию мальчика-великана, со стороны властей его родины ему угрожала серьезная опасность: его хотели сделать предметом бесчеловечных научных экспериментов. Именно поэтому он вынужден был покинуть свой дом на острове и пуститься в опасное плавание по бушующему океану. Ему лишь чудом удалось избежать гибели. На время пребывания Ричарда Мюррея на острове нейтральной страны туда полностью закрыт доступ для туристов, научных экспедиций и прочих посторонних лиц.

Приведя госпожу Мюррей в чувство, профессор Джексон прочел ей вслух это радостное сообщение. Она смеялась и плакала от счастья и как безумная целовала газету. Когда первый порыв радости миновал, Клементайн посмотрела на профессора сияющими глазами.

— Ну что, дорогой профессор, вы и теперь будете молчать о подлых намерениях генерала Лоопинга и его покровителей?

Профессор усмехнулся, поцеловал Клементайн руку и ответил:

— Теперь тем более. Я буду нем, как рыба. Не стоит дразнить гусей, пока Дику не возвращен нормальный человеческий облик. Борьба и так будет достаточно опасной. А что касается разоблачения, давайте договоримся так: я сделаю его в самой широкой форме, когда полностью вылечу Дика. А пока нам придется довольствоваться сознанием, что мы победили, хотя и понесли потери. Жизнь доктора Кларка — вот единственная жертва, которую они вырвали из наших рядов. Бедный доктор Кларк, он любил Дика до полного самозабвения!..

— Не надо, профессор, не омрачайте моей радости. Все эти десять дней я оплакивала их обоих — и Дика и доктора Кларка. Пусть же мои слезы принадлежат одному ему, нашему доброму старому другу. Я всегда буду помнить, какое у него было золотое сердце и как много он сделал для моего мальчика…

После всех пережитых злоключений жизнь на гостеприимном острове показалась Дику приятным и спокойным отдыхом. Правда, у него не было здесь такого великолепного павильона, как на прежнем месте, — жить пока приходилось под открытым небом, — но зато обитатели острова окружили его такими заботами, таким вниманием, словно уход за великаном был для них самым радостным занятием.

Через месяц к берегам острова подошли два корабля. Их флаги были уже знакомы Дику — он видел такой же в поселке, на доме бургомистра дона Маркеса.

На одном из кораблей приехали профессор Джексон со своими двумя ассистентами и, к великому удивлению и радости Дика, лейтенант Кларенс. Только теперь его следовало называть бывшим лейтенантом. Впрочем, штатский костюм шел ему ничуть не меньше, чем форма морского офицера.

После бурной встречи, во время которой Дик сплясал от радости какой-то дикий танец, начались расспросы и разговоры.

— Кларенс, милый, почему ты ушел с «Хэттинджера»? Кончился твой контракт, да?

— Нет, брат океана, контракт мой еще не кончился, — ответил Кларенс, расположившийся, по привычке, на плече у друга. — Меня просто-напросто списали на берег.

— За что?

— За потопленный вертолет. Ты знаешь, что там, на острове, творилось, когда ты удрал? Плач акул и крокодилов! Сам Лоопинг прилетел из столицы. Началось расследование. Ну, и пронюхали как-то, что на «Хэттинджере» не хватает вертолета. Тут вспомнили, что это мы везли тебя на остров, вспомнили и про то, что Стейнхейл сделал тебя почетным членом экипажа. Лоопинг добивался суда над капитаном, но доказательств у них не было, так что до суда дело не дошло. А вертолет я взял на себя. Самовольно, говорю, летал в шторм на прогулку и утопил. Едва, говорю, сам спасся. Меня за это дело и офицерского звания лишили, и к военным кораблям запретили подходить на пушечный выстрел. А Стейнхейла разжаловали. Он теперь служит старпомом на одном ржавом корыте, которое по недоразумению до сих пор называется крейсером. И Пирата твоего с собой прихватил в память о тебе! Трудно старику. На «Хэттинджере» он был первым после адмирала!.. А мне ничего. Я даже рад, что так получилось. Отыскал я твоего профессора Джексона, и он меня взял к себе. Главным опекуном вместо бедняги доктора Кларка…

— И теперь мы всегда будем вместе, Кларенс?

— Всегда не всегда, а несколько лет нам придется подрейфовать вместе на этом клочке земли. Гром и молния! Я уверен, что скучать мы с тобой не будем. Верно, я говорю, морской волк?

— Верно, Кларенс! Мне так с тобой хорошо, что я согласен остаться здесь на всю жизнь, лишь бы ты не уезжал!

— Всю жизнь? О могучий потрошитель китов и кашалотов! Разве ты знаешь, что такое вся жизнь? Это очень-очень много, и не будем загадывать на такой долгий срок!..

Новый штат профессора Джексона был гораздо меньше, чем в КИРМе, да и материальная часть была скромнее. Но все же правительство нейтральной страны нашло средства, чтобы снабдить гостя-великана самым необходимым.

На остров был доставлен вместительный надувной дом для Дика, удобные разборные домики для обслуживающего персонала, множество разнообразной утвари и инструментов, сотни тонн продовольствия, а главное — пять драгоценных ящиков с многолитровыми ампулами, содержащими новую культуру прирученных вирусов под названием «Антимюрреин-2».

Профессор без промедления приступил к лечению Дика от «великанства». В организм мальчика-гиганта была введена первая огромная доза антимюрреина-2.

Вначале Дик не ощутил в себе никаких перемен. Но прошла неделя, и препарат дал о себе знать. Мальчик-великан, всегда поглощавший целые горы пищи, потерял вдруг аппетит и заметно похудел. Вместе с тем он стал вялым, сонливым, апатичным. Спал по двенадцать — четырнадцать часов в сутки; нехотя, через силу, поддаваясь лишь на веселые уговоры Кларенса, совершал обязательный моцион по острову; как только его оставляли в покое, тут же снова ложился в постель. Есть он стал раз в десять меньше обычного и лишь непрерывно пил воду, все время жалуясь на сухость во рту и неутолимую жажду. Пресной воды было на острове достаточно, а к еде Дика не принуждали — голодовка была основой всей лечебной процедуры.

Когда миновало три месяца, профессор решил ввести Дику еще одну дозу лекарства. Вирусная культура антимюрреина-2 была очень неустойчива и малоактивна. Ей нужно было периодически давать подкрепление. После второй дозы Дик еще резче сократил свою потребность в еде, но зато к нему вернулись подвижность, веселое настроение и интерес к окружающему миру. От еды он отказывался еще упорнее, но пить стал умеренно. Его худоба тревожила профессора Джексона, однако никаких мер для возвращения великану прежнего аппетита он не принимал. В общем и целом, процесс превращения, как уверял профессор Джексон, протекал в пределах нормы. Оставалось только ждать кризиса.

И вот долгожданный кризис наступил. На шестом месяце при очередном измерении было обнаружено, что рост Дика уменьшился на тридцать пять сантиметров. Это была огромная победа. С этого момента все клетки огромного тела великана стали работать по новой программе.

— Поздравляю, укротитель бурь! Скоро ты станешь как все и поступишь матросом на «Хэттинджер»! Клянусь трезубцем Нептуна, ты все равно будешь в любом строю правофланговым! — сказал ему по этому случаю Кларенс.

А профессор Джексон и бургомистр дон Маркес устроили на радостях маленький праздник с обильным угощением для всех обитателей острова.

Проходили месяцы, проходили годы…

Дику еще несколько раз впрыскивали в кровь антимюрреин-2. Он свыкся с ним и отлично на него реагировал. Худоба его постепенно исчезла. Из костлявого, долговязого гиганта с обвисшей кожей и худым, морщинистым лицом Дик снова превратился в отлично упитанного мальчика-великана, стал веселым, озорным, любознательным, лишь несколько уменьшенных размеров. Это означало, что его клетки под действием антимюрреина полностью переориентировались и теперь дружно и слаженно работали на уменьшение, учитывая особенности отдельных органов и тканей.