— Нет, не думаю. Мы просто еще не успели разобраться. Высокий разум не может быть жестоким.

Лев подумал, что ситуация может быть истолкована совершенно иначе.

— Послушайте, — сказал он, хитро улыбаясь. — Ведь эти же факты можно использовать для другого объяснения. Представим себе, что на планете действительно существует разумная жизнь. И носителем ее является живое существо. Но одно. Один-единственный организм на всю планету. Естественно, оно должно иметь огромные, с нашей точки зрения, размеры. Что это за существо? Да, да, сиреневые пески, которые, как ты говоришь, Ваня, двигаются без ветра и делают это направленно и целеустремленно, являются телом этого существа. Каждая песчинка — клетка, совершенно верно! Но клетка единственного хозяина планеты. А почему бы и нет? Ты, Ваня, находился под впечатлением атомных взрывов, произведенных географами. Тебя поразила мощь человечества. Но эта мощь — всего лишь один из множества результатов эволюции и революции живой материи. Мы можем допустить, что на Сухой образование живого организма шло сразу в масштабе всей планеты. Так возникла "сиреневая жизнь". Она стала эволюционировать, совершенствоваться и накапливать информацию. Может быть, здесь мы столкнулись с одним из вариантов бессмертия. "Сиреневая жизнь" обменивает свои клетки-песчинки на новые, но не умирает. Может, я ошибаюсь. Но если я прав, представляете, какой запас информации должно накопить это существо за время своего развития? Оно должно достичь высочайшей степени интеллектуализации. Хотя вполне возможно, что оно еще очень и очень молода. Ведь мы не знаем истории этой планеты. Одним словом, мы столкнулись здесь с интереснейшей загадкой.

Ярцев закричал:

— Стоп! Стоп! А общественная жизнь? А размножение? А обновление? Обмен веществ? Я не согласен с идеей единого бессмертного разума, поселившегося на этой планете! Если мы допустим такую мысль, нам придется признать существование господа бога, а Сухую считать райским уголком во вселенной. Практическое бессмертие одного существа, способного к самоусовершенствованию, должно породить Всеведущего, Всемудрого. Этого нельзя сказать про "сиреневую жизнь". Она-то нас не сразу раскусила. Я скорей соглашусь с Иваном, но и то…

Он умолк. Помолчали и его друзья.

— Нужно подумать, — отрывисто сказал Лев и вышел.

Ушел и Ярцев, который под конец разговора вопросов не задавал, но с интересом посматривал на главного пилота.

Акимчук остался один. Он чувствовал себя неважно. Убедить друзей, кажется, не удалось. Придется подождать, пока буря уляжется в их головах. А сейчас надо передать все свои соображения в главный штаб флотилии. Там что-нибудь подскажут или придумают.

Акимчук уже окончил передачу, когда в кабину заглянул Лев. Глаза у него были совершенно стеклянные, на щеках яркими розами расцвел лихорадочный румянец. Стоя в дверях, он сказал:

— Ваня, они живы! Они живы, понимаешь?

Акимчук бросился к нему.

— Как…

— Я получил радиограмму. Вот!

Он протянул клочок бумаги, на котором было написано: "Флотилия «Вперед». Звездолет «Арена». Всем, всем. Встретили друга. Чувствуем себя хорошо. Ждем. Потапов, Родионов, Чхоили, Амертин, Гусаков. Флотилия «Вперед». Звездолет «Арена». Всем, всем. Чувствуем себя хорошо. Ждем".

Дальше снова шли те же родные, милые фамилии. У Акимчука тихо кружилась голова, чистый далекий звон наполнял уши. Как сквозь густой туман, доносились торопливые слова Льва:

— …Я пошел к себе и опять включил приемник. Слушал, как жужжит песок в банке, и мне опять помешал тот же рев, щелканье, что и прошлый раз, помнишь? Случайно я обратил внимание, что эти возмущения правильно чередуются. Я стал записывать этот треск и вдруг у меня получилась шифровка, сделанная с помощью нашего кода. Понимаешь? Я подумал, а вдруг говорит новая "сиреневая жизнь". Расшифровал, и вот…

Лев потряс бумажкой в воздухе. Ярцев, просунувший из-за его плеча голову, сказал:

— Меня только удивляет, как они быстро нашли общий язык.

— Ну что там! — счастливо и растерянно улыбнулся Акимчук. — Умные понижают друг друга с полуслова. Нужно передать в штаб, что мы возвращаемся…

Через два часа кибернетический мозг звездолета «Арена» выдал расчетные данные обратного маршрута. Акимчук задал программу автоастронавигатору и сидел несколько минут, прислушиваясь, как гудит и щелкает работающая машина.

Мысленно он вырвался из кабины и помчался впереди звездолета сквозь враждебный и нечеловечески прекрасный космос к далекой планете. Он пытался представить себе миллионы километров, отделяющих их от друзей. Привычка послушно переводила километры в часы, сутки.

Скоро мы будем с тобой, "сиреневая жизнь"! Может быть, ты совсем не то, что я себе представил. Может, ты совсем другая? И все это только мои бредни, бредни человека, который всегда страстно желал встретиться с необыкновенной жизнью. Но я знаю, что ты есть: я слышал твой могучий голос, который чуть не убил меня. Я чувствовал твои мощные объятья. Я еще не знаю, какая ты. Но ты добра и умна, у тебя в гостях мои товарищи. Теперь мы не одни во вселенной!

Володя пристально всматривался в темную глубь камеры, расплющив нос о толстое зеленоватое стекло. Рядом сидела Елена и, наверное, видела его изуродованный профиль, но сейчас это не имело никакого значения.

За тройной перегородкой камеры совершался знакомый, но по-прежнему таинственный и чарующий процесс. В синеватой полутьме на черной поверхности движущегося адсорбента возникала матово-белая пленка полиокса.

Процесс полимеризации напоминал движение реки в ледостав. Глубинно-черные волны проплывали в темных берегах, унося на своей поверхности клочья белопенного полимера. Над адсорбентом роилась серебристая пыль, похожая на первый снег, падающий на влажную осеннюю землю. Из тьмы рождалась ослепительная, чуть опалесцирующая полоска полиокса, признанного во всем мире материалом N_1.

Щелкнул видеофон. Володя краем глаза увидел на экране меланхолично спокойное лицо Игоря. Елена слегка раздраженно спросила:

— Ну, в чем дело?

Голос у нее глубокий и низкий. В нем есть такой оттенок, что можно с ума сойти. Когда Володя впервые услышал этот голос, у него по спине побежали мурашки. Ни один человек не может устоять против такого голоса, особенно если, слушая его, смотреть в темные бездонные глаза этой девушки.

Игорь сообщил:

— Притащили РЭП-125. Роды назначены на половину первого.

Новость взволновала Володю. Он оторвался от зеленоватого глаза камеры и скомандовал:

— Лена, кончай работу! Выключай нейтрончики!

Девушка послушно протянула крепкую тонкую руку и нажала выключатели. Красные сигнальные лампочки погасли, глухое гудение приборов оборвалось.

В половине первого все собрались в кабинете Егорова. Профессора не было, и молодежь разместилась, где попало — на окне, на большом, как площадь, письменном столе, на полу.

Их было человек десять, они весело смеялись и шутили, предвкушая интересное зрелище. Солнечный свет, как бомба, влетал в помещение, взрываясь тысячами бликов в изгибах ярких одежд, на сверкающих в улыбке зубах, в уголках блестящих глаз.

Посреди комнаты стоял большой ящик, пахнущий сосновой смолой. Игорь сбивал с него янтарно-желтые доски и складывал их аккуратной стопочкой в углу кабинета. Через несколько минут обнажился металлический сундук неправильной формы с множеством кнопок и отверстий.

Елена подошла к Володе и сказала:

— Мы решили, что ты будешь главным акушером. — Она повязала ему передник из белоснежного полиокса. Володе почудилось, что она как-то особенно улыбнулась. Одними глазами, только для него.

Он взял в руки электропровод с вилкой и подошел к ящику.

— Друзья мои, мы присутствуем при рождении РЭП-125, робота электронного, передвижного, модель сто двадцать пять. Мы давно и с большим нетерпением ожидали его появления в нашей лаборатории. И вот он здесь. Нужно сказать, что его предшественник, РЭП-17, работавший у нас около двух месяцев, вел себя далеко не блестяще. Мы надеемся, что новейшая модель не будет путать концы в радиосхемах…