Это сознание реальности своего бессмертного Я, представляя собою большой прогресс сравнительно с общечеловеческим сознанием, есть, однако, только предварительная ступень к космическому сознанию, ожидающему развивающуюся душу. Это еще только почка, которая со временем раскроется и будет великолепным цветком. Если уже трудно было объяснить простыми словами только что описанные переживания, то можно себе представить, что мы должны чувствовать, приближаясь к этой высшей фазе. Как бы то ни было, мы постараемся как можно лучше выполнить нашу задачу, хотя по необходимости наши слова будут слабы и недостаточны. Тем, кто еще не готов к восприятию истины, наши слова должны казаться ужасной бессмыслицей, но даже и эти люди запомнят их и, когда придет время, будут хоть отчасти подготовлены к восприятию истины. Как говорит старик Уолт Уитмен: "Мои слова будут зудеть в ваших ушах до тех пор, пока вы их не поймете".

Космическое сознание есть тот распустившийся цветок, который будет "цвести в тишине, наступившей вслед за бурей", как это прекрасно выразил автор "Света на пути" или, вернее, лицо, записавшее это произведение. Это – то знание, которое является результатом "просветления".

Писатели оккультисты всех времен упоминали об этом сознании: оно частично описывалось во все времена лицами всевозможных вероисповеданий. Многие предполагали, что оно является результатом поклонения Божеству – и, притом, непременно в совершенно определенной концепции – или обстоятельством, связанным с некоторой особой формой верования. Но в действительности оно стоит выше верований или особых понятий об Абсолюте и составляет Божественное наследие человечества. Многие из восточных писателей описывали его своими словами; многие из старых квакеров испытывали его и давали ему свои собственные названия; многие католические святые описывают его в своих сочинениях, и даже некоторые из великих вождей и проповедников протестантизма оставили нам сбивчивые сообщения о том, как это возвышенное состояние переживалось ими. Но всякий испытавший его приписывает это состояние какому-нибудь особому свойству своего верования. Великие поэты тоже подпадали его влиянию, и мы имеем сходные в общих чертах свидетельства об этом, исходящие из многих различных источников. У некоторых сознание это зарождалось постепенно, становилось все сильнее и сильнее и затем исчезало, совершенно перерождая человека, который потом только и жил надеждой снова испытать это великое переживание. На других оно нисходило внезапно, оставляя в них такое впечатление, как будто они были залиты ярким светом (откуда и это название "просветление"), после чего они тоже становились совершенно другими людьми. Это переживание, по-видимому, никогда не бывает одинаковым у двух разных людей; и тем не менее в сообщениях всех, испытавших его, есть общие, сходные черты.

Говоря вообще, это состояние просветления можно описать как действительное постижение Всеединства и связи нашей с Единым. Атом света, способствующий образованию луча, как бы сознает на миг свою связь с центральным солнцем; капля в океане на один миг как бы чувствует свое единение с океаном Духа. Индусы говорят о более интенсивном проявлении этого вторжения света духовного Разума в человеческое сознание, как о "сиянии Брахмы".

Преобладающей эмоцией при этом состоянии является чувство сильной радости – гораздо сильнее того, какое когда-либо ощущалось, – чувство абсолютной радости, если можно так выразиться. И воспоминание этой великой радости – отражение ее света – остается навсегда в душе. Те, кто хоть однажды испытали такое просветление, становятся более жизнерадостными и счастливыми и как будто обладают сокровенным и тайным источником радости, из которого утоляет жажду их душа. Эта великая радость постепенно исчезает, но все-таки и после этого остается что-то утешительное и бодрящее. Это чувство радости настолько сильно, что и впоследствии даже самая мысль о нем приводит в восторженное состояние, и при одном воспоминании о нем кровь течет быстрее по жилам, а сердце начинает усиленно биться.

Раскрытие космического сознания сопряжено вместе с тем и с просветлением ума. Поток "знания" как бы вливается в душу человека, что не поддается описанию. Душа преисполняется сознанием, что она заключает в себе абсолютное знание – знание всех вещей. Человек сознает, что причина и цель всего сущего сокрыта в недрах его собственной души. Повторяем, это чувство не поддается хотя бы самому несовершенному описанию. Оно настолько превосходит все, добытое человеческим умом, что нет слов для выражения того, что было перечувствовано и изведано. Все кажется вполне ясным, и это происходит не от обострения способности рассуждать, делать выводы, классифицировать, или определять, но душа просто знает. Это чувство может продолжаться минимальную долю секунды – во время этого состояния теряется всякое представление времени и пространства; но следующее затем напряженное чувство сожаления о том великом, что исчезло из сознания, едва ли может представить себе тот, кто не испытал этого состояния. Единственное, что примиряет человека с понесенной утратой, заключается в уверенности, что когда-нибудь, где-нибудь, это состояние будет пережито им снова, и этой уверенностью и поддерживается сознание того, что "жить стоит". Это – предвкушение того, что предстоит душе.

Одним из главных убеждений, неизгладимо запечатленных в уме этим проблеском высшего сознания, является знание, уверенность, что жизнь проникает все, что вселенная преисполнена жизни, что она не мертвый механизм. Жизнь и разум наполняют собою все. Вечная жизнь ощущена. Бесконечность постигнута. И слова "вечный" и "бесконечный" с этого времени уже имеют определенное и реальное значение, когда мы их мыслим, хотя значение это и не может быть объяснено другим.

К этому непосредственному познанию единства жизни присоединяется полнота любви ко всему сущему; это чувство также превосходит по своей силе какое бы то ни было ранее испытанное чувство любви. Во время этого состояния просветления человеком овладевает также чувство безбоязненности; может быть, вернее было бы сказать, что в это время отсутствует всякое сознание страха; ясно, что бояться чего бы то ни было нет никакого основания, и чувство страха совершенно отпадает. Во время этого переживания даже и не возникает мысли о страхе, и человек сознает, что был вполне свободен от него уже после, когда он начинает припоминать некоторые из своих ощущений. Чувства знания, уверенности и доверия, овладевающие человеком, не оставляют места страху.

Человек в состоянии просветления, лишается одного чувства, которое мы можем назвать "чувством сознания греха". На его место становится постижение того, что вся вселенная "благостна". Под "благостью" здесь разумеется не относительное превосходство одной вещи над другой, а чувство безусловной благости.

Как мы уже сказали, если такое состояние овладевает душою, оно оставляет ее измененным существом. Человек никогда уже не останется таким, каким он был раньше. Хотя острое воспоминание об этом состоянии постепенно изглаживается, тем не менее остается некоторая память о нем. Оно является впоследствии источником утешения и силы, в особенности, когда человек чувствует ослабление веры и упадок духа, когда он колеблется, как тростник от ветра, среди разноречивых мнений и умозрений. Воспоминание о состоянии просветления является источником обновленной силы – приютом, где истерзанная душа ищет защиты от внешнего мира, который ее не понимает.

Позволим себе в заключение этой слабой попытки описать неописуемое – повторить то, что мы говорили в третьем чтении нашей книги "Основы миросозерцания индийских йогов".

В сочинениях древних философов всех племен, в песнях великих поэтов всех народов, в проповедях пророков всех религий и времен мы можем найти следы того озарения, которое нисходит на человека, то есть следы раскрытия духовного сознания. Один говорит о нем так, другой иначе, но все, в сущности, утверждают одно и то же. Всякий, кто испытал такое состояние просветления, хотя бы и в слабой степени, узнает подобное же состояние в рассказе, в песне, в проповеди другого, хотя бы их и разделяли столетия. Это песнь души, которая, будучи раз услышана, никогда не забывается. Все равно, будет ли эта песнь исполняться на грубом инструменте полудикого племени или на усовершенствованном инструменте талантливым музыкантом настоящего времени, – ясно, что все это тот же напев. Несется ли эта песнь из древнего Египта или из Индии всех веков, из древней ли Греции и Рима или от первых христианских святых, от квакеров, из католических ли монастырей, из магометанской ли мечети, или от китайского философа или из легенд героев пророков американских индейцев, – это всегда один и тот же напев, и он звучит все громче и громче по мере того, как все большее и большее число людей присоединяют свои голоса или звуки своих музыкальных инструментов к величественному хору.