— Разве поступили какие-нибудь жалобы? Аппарат работает неточно?

— Жалоб нет. Но вас, наверное, заинтересует, что через два дня после вас заявку на подобный патент подал Вельдеси из Будапешта.

— Но первым-то все же был я!

— Бесспорно. Это ваше изобретение. Все газеты об этом пишут. Журналисты, как обычно, фантазируют вовсю. И Вельдеси приглашает вас в свой институт. Надеюсь, что вы поедете.

Между двумя столицами курсировали ракетные самолеты. Путешествие было удобным и отняло меньше времени, чем поездка из института в отель. Шимон едва успел просмотреть газетные заголовки. Его фотографии красовались на первых страницах. Министерство позаботилось, чтобы рядом поместили также Коваля-в качестве его учителя и консультанта. Это можно бы опровергнуть: Коваль ничего не знал о его работе. Но как ему, Ши мону, все-таки повезло! Еще немного, и пришлось бы застрелиться. Бедняга Вельдеси! Работал ли он тоже целые годы над своим изобретением? И почему ни разу не приехал? Наверное, какой-нибудь бирюк.

С аэродрома его отвезли прямо на завод. Венгры только сейчас начали испытания своего автомата. Завод выпускал часы. Это был эксперимент в небольшом масштабе. Миниатюрный автомат, установленный в большом помещении, должен был управлять системой сложных механизмов. Сначала все шло очень хорошо. Журналисты старались перекричать друг друга, рабочие аплодировали. Бауэр восхищался их темпераментом. По сравнению с ними рабочие пражского завода были хладнокровны, как рыбы. Но через четверть часа автомат стал подавать тревожные сигналы, машины начали повторять одни и те же операции снова и снова, запасы деталей росли, с конвейера сходили сдвоенные и строенные предметы, какие-то сиамские близнецы ручных часов. Вельдеси, согнувшись, бегал вокруг автомата, толстый, побагровевший, пыхтящий; зрители встревоженно притихли, только Шимон не удержался от усмешки. Все неприязненно посмотрели на него. Вельдеси выключил ток.

— Очень сожалею, — сказал он. — Но вы видели, двадцать экземпляров часов было изготовлено без малейшего дефекта. Значит, мы на правильном пути. Говорят, что инженер Бауэр изобрел автомат, который работает вот уже несколько дней. Для нас будет большой честью, если он расскажет о своем изобретении.

Он не мог им отказать. Разумеется, самого главного говорить не стоит. Но почему бы не блеснуть перед слушателями? Бауэр привык выступать без подготовки. Он решил сделать обширный доклад и приглядывался, на ком из публики лучше сосредоточиться. Слушатели сидели перед ним, его лицо большим планом проецировалось на противоположную стену, и Бауэр сам мог следить за каждым своим жестом. Говорил он по-русски, так что почти все его понимали. Но так и не нашел, на ком бы сосредоточиться. Кроме одного человека.

Это была девушка, сидевшая во втором ряду, с краю. Она была одета ультрамоднов какую-то шерстяную тунику с рискованным вырезом, обнажавшим значительную часть груди. Была смуглой и красивой, напоминала Яну, Яну в молодости, когда он был в нее влюблен и отказался от нее ради карьеры.

— Кто эта девушка во втором ряду с краю? — спросил он у Вельдеси в перерыве.

Тот нахмурился.

— Экая наглость! Сейчас распоряжусь, чтобы ее немедленно вывели.

— Почему?

— Она дважды проваливалась на переходных экзаменах. Вообще не готовилась к ним. Воображала, что покорит меня своим модным видом. Она работает манекенщицей. Говорят, что она самая красивая девушка в Венгрии. Но физики, бесспорно, не знает-провалилась. Даю голову на отсечение, что из вашего доклада она вообще ничего не поняла. Просто явилась посмотреть на вас. Пришла, как в цирк. Барышня, послушайте…

— Погодите, — остановил его Бауэр. — Я хотел бы с нею поговорить. — Вельдеси удивленно взглянул на него. — Мы немного знакомы.

Так Шимон познакомился с Ольгой. Он решил остаться в Будапеште. Во-первых, Вельдеси пригласил его, а во-вторых, Шимон влюбился в Ольгу. О первом соображений он сообщил Ковалю. И в тот же вечер отправился на демонстрацию моделей. Там он установил, что самые модные и эффектные туалеты как две капли воды похожи на те, что носили в шестидесятых годах, когда он был еще студентом. Видно, не могут придумать ничего действительно нового. Все модели, которые демонстрировала Ольга, он ей купил. А счет отправил в посольство, приложив к нему первые страницы пражских утренних газет. В Прагу его уже никто не звал. Он поселился у Ольги. У нее была уйма родственников. Всех их он кормил и одевал. Венгерская кухня ему очень понравилась. Иногда он ходил к Вельдеси. Никто не решался спросить его о чем-либо. Из института Шимону прислали письмо, подписанное только секретаршей. Его спрашивали, когда он собирается приступить к работе. Затем сообщили, что серийное производство его автоматов уже наладилось. Но Шимона это больше не интересовало. Мрачек, давая советы, забыл об одном: влюбленный всегда найдет применение своему богатству. У Бауэра было на кого тратить деньги… Ольга по праву считалась прелестным созданием. Красивейшей женщиной страны. Она дважды выходила победительницей на конкурсах красоты. У нее были праксителевские пропорции. Тратить с нею деньги было одно удовольствие.

Но через месяц за ним прислали Ирену. Им, наверное, пришлось заставить ее поехать. И вот эта скромная, трудолюбивая женщина уже стояла в комнате Ольги, не зная, где присесть, так как у Ольги был восточный вкус и она выбросила из своей комнаты все стулья. Бауэр указал Ирене на ковер, но она отказалась. Он рассмеялся.

— Ты соображаешь, что делаешь? — спросила Ирена. — Живешь как бродяга, как лодырь. В Прагу приезжают делегации со всего мира, хотят познакомиться с гением, а гений валяется бог знает с кем!

Бауэр обиделся. Но Ирена возразила, что знает репутацию Ольги, наводила о ней справки. У Шимона есть обязанности по отношению к собственному таланту.

— Что хочу, то и делаю! — почти крикнул, Шимон. И тоже встал. Он знал, что Ольга лежит в соседней комнате и все слышит. Хотел, чтобы она любила его. А ведь она на пятнадцать лет моложе. — Я взял, наконец, отпуск. Использую его впервые за десять лет. Мои автоматы дадут человечеству возможность жить в раю, в новом золотом веке. И я имею право первым вступить в него.

"Неужели Шимон так представляет себе рай и счастье? Неужели он думает, что в этом цель человечества?" Ирена презрительно посмотрела на старинные турецкие украшения и брезгливо понюхала духи на туалетном столике;

— Мне жаль тебя, Шимон…

Видимо, она уж не знала, как бы посильнее его оскорбить. Шимон был счастлив, когда она ушла.

Закончив, наконец, работу у Вельдеси, которому он помог автоматизировать производство, Шимон улетел с Ольгой к морю, приглашена с собой всех высвободившихся рабочих часового завода.

— Наступил золотой век, "Aurea prima sata est aetas, que vindice nullo", — продекла" мировал он по-латыни, так как любил подчеркнуть, что он не такой односторонний, как его коллеги-техники. Но никто с ним не поехал, и они отправились вдвоем к морю, в Болгарию.

Ему казалось, что он обрел счастье. Настоящее, неподдельное, вдвойне голубое, как небеса и как море. Счастье для него заключалось в вилле, купленной на самом берегу моря, с аквариумом, который он себе устроил, счастье в вечерних танцах при луне под стрекотанье цикад, счастье с Ольгой, которая ежедневно меняла платья, сшитые в лучших салонах, и отправлялась за покупками, потому что она любила покупать вещи, умела их выбирать и учила Шимона пользоваться жизнью. Люди относились к ним почтительно, время от времени их посещали репортеры, и он беседовал с ними, сидя в качалке под пальмой, на террасе своей виллы, как настоящий миллионер. Да он, собственно, и был миллионером. Ему рассказывали, что некий Пятикин в Киеве изобрел такой же автомат, как и он, через неделю после Вельдеси и что этот автомат работает быстрее. Но и Пятикин опоздал.

Вставал Шимон в полдень и, пока Ольга ходила за покупками, читал газеты. Его изобретение меняло облик мира. Промышленные товары с каждым днем стоили все дешевле. Когда ввели автоматы и в шахтах, стали падать цены на сырье. Труд не стоил ничего, последним капиталистическим государствам — Швейцарии, Андорре и Йемену — пришлось ввести планирование хозяйства. И все это было делом его рук. Он выпивал кофе, апельсиновый сок, съедал гренки, потом спускался по собственной лестнице на пляж и бросался в воду.