Рыбкин не ответил. Лунолет достиг вершины траектории, приближаясь к границе дня и ночи. Внизу от стен кратеров тянулись длинные тени. Далеко впереди они становились гуще, сливались вместе. Обратная сторона Луны была залита тьмой. Громадное огненное кольцо Земли и маленький рядом с ним диск Солнца быстро опускались к горизонту. Потом воцарился мрак.

— Скоро прилетим? — спросил Рыбкин.

— Минут пятнадцать, — откликнулся Васильев. — Нас встретят селенологи. Невероятно, но им нет дела до наших забот. Падение метеорита всегда для них праздник.

— Наука требует жертв, — сказал Рыбкин. — Возьмем этот радиотелескоп. Допустим, он начал бы работать, и с его помощью мы наткнулись бы на некую важную тайну. При этом считалось бы, что инструмент оправдал возложенные надежды и вложенные средства. Ведь так?

— Да. Но этого никогда не будет. Он погиб.

— Не будет? Телескоп исчез; мы столкнулись с тайной. Почему бы не считать, что прибор оправдал надежды и средства?..

— У вас какая-то извращенная логика, — сказал Васильев.

Лунолет снижался, хотя это не ощущалось. Кругом была темнота. Вверху, правда, горели звезды, внизу не было ничего. Лунолет как бы висел в центре этого асимметричного мрака.

— У меня идея, — сказал Васильев. — Допустим, это действительно сверхбыстрый метеорит или даже чей-нибудь зонд, непринципиально. Он проскакивает мимо локаторов, разрушает телескоп и вонзается в лунную поверхность. Как вам такая идея?

— А где обломки телескопа?

— Столкновение было таким, что он распался на атомы.

— Так. Масса телескопа тысяча тонн. Он распался на атомы. Ваш сверхбыстрый объект на атомы не распался. Следовательно, он был гораздо больше. Но мы уже пришли к выводу, что, наоборот, он был гораздо меньше. Противоречие.

— Жаль, — вздохнул Васильев. — А вдруг их было два?..

Лунолет развернулся кормой вперед. Аппарат затрясло — это заработал двигатель, изрыгая огненную струю, распарывающую ночь подобно прожектору. Потом внизу возникла освещенная площадка. Через секунду она скрылась из глаз, но в памяти остались надувные горбы палаток и несколько блестящих фигурок, копошащихся возле глубокой ямы диаметром в сотню метров.

Потом лунолет стоял на корме среди громадных камней, а Рыбкин с Васильевым вглядывались в темноту. Вдали из мрака выступала высокая скала, озаренная прожекторами. Лагерь и освещенная площадка прятались в тени, но ясно было, куда идти.

Потом они пробирались через нагромождение угловатых булыжников, светя себе фонарями. Потом дорогу им преградил человек в тяжелом скафандре высшей защиты.

— Дальше нельзя, — сказал он. — Радиация.

— Полагается вдвоем, — сказал селенолог. — Но поместимся. У вас такая легкомысленная одежда…

Они втиснулись в тамбур. Действительно, селенолог в своем тяжелом скафандре занял ровно половину объема, так что Васильеву и Рыбкину осталось по четвертушке.

Когда открылся внутренний люк, они прошли в палатку и сняли скафандры. Селенолог — его звали Черешин — оказался неожиданно миниатюрным. Не верилось, что это он только что занимал больше всех места. Рыбкин и то был крупнее, не говоря о Васильеве.

— Устал как собака, — признался Черешин. — Шесть часов в этой шкуре без перерыва. Но интересно.

— Я, вы знаете, тоже устал, — сообщил Васильев. — Не вахта, кошмар. Три ЧП в час.

— Но наше наверняка самое-самое, — сказал Черешин. — Чрезвычайное не бывает. Неизвестно даже, кого позвать, чтобы разобрались. Ядерный взрыв, но без цепной реакции. Да. Потом вам дадут скафандры, и вы сами посмотрите на воронку.

— Мы ее видели сверху, — сказал Рыбкин. — Вы могли заметить нас перед посадкой. Мы над вашими головами прошли.

— Ну, вверх мы не смотрели. И не видели ничего. Вы же беззвучно летели. И пролетели очень быстро.

— Забавно, — сказал Рыбкин. — Вы нас не видели, потому что мы пролетели очень быстро. Но, хотя мы летели очень быстро, мы все прекрасно рассмотрели.

— Не понимаю, куда вы клоните, — сказал Васильев. — Я, признаться, уже ничего не понимаю. Что за взрыв, вы определили?

— Нет. Картина такова. Есть воронка, сравнительно небольшая, но глубокая. Никаких следов упавшего тела. Похоже, его и не было. Химический состав вещества в воронке радикально отличается от обычного. Сплошные остатки расколотых ядер, почему я и говорю, что взрыв был атомным. Впечатление, будто почву облучали на ускорителе. И не чем-нибудь, а тяжелыми ядрами. Физиков позвать — умрут от радости.

— Как на ускорителе, — задумчиво повторил Рыбкин. — А не могли атомы упавшего тела разрушить атомы грунта? Не все равно, как их разгонять: ускорителем или так?

— Что значит «так»? — спросил Черешин.

— Товарищ Рыбкин считает, что в Луну на громадной скорости врезался чей-то межзвездный зонд, — пояснил Васильев. — Товарищ Рыбкин является экспертом по вопросам внеземных цивилизаций.

— Понятно, — сказал Черешин. — Ну в принципе… Я, конечно, не специалист… Но если скорость была действительно громадной… Скажем, тысячи километров в секунду… Возможно, это действительно решение. Другого я не вижу.

Он замолчал.

— Скоро нам возвращаться, — сказал погодя Васильев. — Подведем итог. Есть два варианта. Первый — это атомный взрыв. Во втором мы автоматически попадаем в ведомство товарища Рыбкина. С чем можно его и поздравить.

— Поздравлять меня рано, — возразил Рыбкин. — Дело в том, что меня такой зонд не устраивает.

— О, — сказал Васильев, — это уже интересно. Почему?

— Сейчас объясню. Из технической характеристики радаров легко получить нижний предел скорости зонда: около тысячи километров в секунду. Зная эту цифру и энергию взрыва, получаем оценку массы сверху: не более нескольких тонн. Это очень мало для зонда. И еще — почему он врезался в Луну? Неужели он летел вслепую? Что же это за зонд — просто кусок металла?..

— Еще счастье, что он столкнулся с Луной, — сказал Черешин. — А если бы с Землей?..

— С Землей? — задумчиво повторил Рыбкин. — А что? Отличная мысль.

Он немного помолчал и повторил:

— Просто отличная.

По возвращении в город Рыбкин освободился от скафандра с радостью. Романтика романтикой, но работать в этой одежде круглые сутки, как селенологи…

На месте дежурного сидел оператор Губенко из группы обработки. Когда они вошли, он встал, уступая место хозяину.

— Как дела? — спросил Васильев. — Ракету нашли?

— Пока нет. Ищут.

Губенко обогнул стол и вышел. К шахматам, компьютерам и партнеру Вадиму.

— А вы предсказывали массу новых событий, — сказал Васильев. — Но ничего не случилось. Не так просто делать прогнозы.

— Вы правы, — согласился Рыбкин, устраиваясь в кресле. — Подождем. Возможно, еще сообщат.

— Каких сообщений вы ждете?

— Например, о магнитной буре на Юпитере.

— Почему? Ах да, вспышка на Солнце. Но для бури еще рано. Бурю вызывает не сама вспышка, а наряженные частицы. Они летят не со скоростью света, а гораздо медленнее. Это как две волны, о которых вы рассказывали. Пока они достигнут Юпитера… До Земли и то добираются не сразу.

— Вот именно. Но сообщение о магнитной буре на Земле вы приняли сразу после сигнала о вспышке, без всякого запаздывания.

— Точно, — сказал Васильев. — Чудеса! А я не обратил внимания. Значит, вы считаете, и на Юпитере… Сейчас проверим.

Он приставил к уху наушник.

— Европа? Дежурный по Системе. Рад приветствовать. Скажите, как там Юпитер? Принято. Мы так и думали. Ну, было такое предположение. Что вы говорите? Ладно, привет… Вы просто волшебник! Там вправду идет магнитная буря. Самое поразительное — она началась еще до вспышки!.. Что вам еще узнать?

— Свяжитесь с Марсом. Поинтересуйтесь, не падало ли к ним за эти сутки что-нибудь крупное.

Васильев повиновался беспрекословно.

— Фобос? Дежурный по Системе. Как дела? Да. Принял. Слушай, есть предположение, что к вам на Марс кое-что рухнуло. Пять тысяч тонн? Принято. Дежурный знает все. Ладно, привет.