“Керенка” 1917 года из коллекции Е.Л.ПОДЧУФАРОВА

МАЛЕНЬКИЙ МАЛЬЧИК, лет, быть может, пяти, сидя на корточках, глядит через витой чугунный парапет вниз, внимательно наблюдая за перемещением обтекаемых голубых вагонов, жестоко и гулко сдвигающих автоматические створки дверей, отмежевываясь от пестрой и рыхлой массы человеческих существ… С чудовищным гудом уносятся они в черные скважины подземных трасс бездонного московского подземелья.

Постепенный крен от советского конструктивизма к тяжеловесному в своей избыточности сталинскому ампиру ознаменовался появлением на свет некоего маргинального архитектурного стиля, ярче всего явленного нам в интерьерах первых станций Московского метрополитена. В нем - дух расцветающей, набирающей высоту, еще не сгоревшей в схватках империи. В нем заключено то, что доминантная нынче культура (поставившая сама себя, кажется, за скобки истории) обозначает как продукт утопического сознания…

Слово "утопия" придумано Томасом Мором и происходит, очевидно, от латинского "u-topos", что можно перевести как "место, которого нет". Утопическая традиция, восходящая еще ко временам Платона, упирается в тему альтернативного образа действительности, предвосхищая таким образом то, что человек называет будущим. Чаяния, упования, страхи и прозрения, лежащие в основе любой утопии, откладываясь в единый символ, вытаскивают на поверхность смысла скрыто существующие в недрах исторического процесса тенденции. Сегодня, когда Россия, по мнению многих, "сбилась с пути", было бы весьма полезно обратиться к некоторым подзабытым фрагментам развития отечественной утопической мысли, которая далеко не ограничивается как грандиозным, замешанным на эсхатологии, проектом Филофия и Иосифа Волоцкого ("Москва - Третий Рим"), так и вошедшими в хрестоматии социальными прожектами Сумарокова, Радищева и Чернышевского.

Взять хотя бы книгу екатерининского вельможи - одно время главного идеолога империи - князя Михаила Михаиловича Щербатова.

"Путешествие в землю Офирскую" есть пример классической консервативной утопии. Знаменитый русский историк и публицист описывает здесь идеальную страну с центром в городе с вывернутым, но отчего-то очень родным именем - Квамо. Однако, большинство граждан сего гармонического государства сторонятся города и стремятся жить на лоне родной природы, исповедуя ценности православного христианства и чтя своего самодержавного, но просвещенного государя. Как-то одновременно с созданием "умиротворенной" щербатовской модели при дворе начинает обсуждаться утопический, но многозначительный геополитический проект. Речь идет о так называемой “концепции Шести столиц”. Екатерининский дипломат Никита Панин простодушно делится со своими западными коллегами о планах, согласно которым Москва, Петербург, Берлин, Вена, Константинополь и Астрахань должны представлять сложное Евро-азиатское государственное образование - во главе с Петербургом, конечно же … Известно, что XVIII век знал и своеобразные "Протоколы русских мудрецов" - блуждающий по европейским дворам текст (якобы завещание Петра Великого), где подробно расписывался механизм завоевания Европы Россией.

В 1820 году друг Пушкина Вильгельм Карлович Кюхельбекер публикует футорологическую повесть "Европейские письма". Здесь рисуется мир в XXVI веке: европейская цивилизация окончательно пришла в упадок - Париж и Лондон исчезли с лица Земли…

Недруг же Пушкина Фаддей Венедиктович Булгарин в 1824 году публикует повесть "Правдоподобные небылицы, или странствия по свету в двадцать девятом веке". У Булгарина описание России 2824 года отличается живостью, остроумием и удивительной, как сейчас уже видно, прозорливостью. По Булгарину - глобальные изменения климата приводят к тому, что Сибирь становится самым благоприятным и перспективным районом планеты. Помимо пресловутых самодвижущихся колясок в "Небылицах", как бы между делом упоминаются машины "для деяния стихов и прозы".

Нечто подобное находим у Владимира Федоровича Одоевского. Его повесть "4338 год" написана примерно в 1834 году. Одоевский описывает будущее Российской империи… Из-за развития транспортной техники необходимость в лошадях исчезла, и последние выродились, уменьшившись до размеров комнатных собачек. На русских просторах осуществляется масштабное регулирование климата посредством громадных вентиляторов. Луна дано уже колонизована человечеством и служит главнейшим источником природных ресурсов для перенаселенной Земли. Летательные аппараты и подземные железнодорожные магистрали (как, например, туннель под Гималаями и Каспием), электрические лампы и синтетические ткани - все это не редкость в России 4338 года. Опять же изобретена "машина для романов", однако бумага заменена стеклом, на котором запечатлеется "электрический разговор".

Разросшийся до чудовищных размеров Петербург включает в себя и Москву, которая теперь - лишь малый уголок Большого Петербурга. Многоэтажные дома имеют хрустальные крыши: город по ночам мерцает тысячами лампад, шумит вечнозелеными (за счет искусственного подогрева атмосферы) садами. Многие петербуржцы при помощи особой камеры-обскуры выпускают в домах собственные домашние газеты и журналы… При этом у Одоевского не говорится ни о каком Минестерстве печати, однако должность министра примирений (в обязанность коего входит мирить всех и вся) имеется. Обращает на себя внимание тот факт, что повесть написана в форме переписки двух китайцев - студентов Главной пекинской школы, один из которых путешествует по России и рассказывает о том, что видит.

Работа все того же Одоевского "Город без имени" (1839), быть может, первый пример отечественной антиутопии в чистом виде. Население Города проповедует философию некоего Бентама. Речь идет об идеологии стяжательства и прагматизма во всех области жизни. Выгода и удовлетворение частного интереса ставится в Городе на первое место. Коммерческий успех - вот что главное для правоверного бентамиста. Искусство здесь признается только в той мере, насколько эффективно оно пропагандирует все те же ценности личной пользы. В этом городе выходит одна единственная газета, состоящая в основном из коммерческой рекламы. Ее-то и передают бентамисты из рук в руки. В конце концов отсутствие общих целей и распри в обществе подводят население к катострофе. Голод и природные катаклизмы довершают дело уничтожения Города…

Известный русский романист автор "Сожженной Москвы" и "Княжны Таракановой" Григорий Петрович Данилевский в 1879 году пишет футурологический рассказ "Жизнь через сто лет". Русский студент Порошин, приехавший в Париж, отправляется при помощи магических таблеток в будущее - а именно в 1968 год. И что же он там обнаруживает? Помимо расписания движения подземных поездов между Францией и Англией и заметок о Всеславянском торговом централе в Константинополе, газета "Гений ХХ века" публикует следующий пассаж: "Божью милостью и по воле правительствующего высокого народа китайского, - мы, европейские министры его светозарного величества императора Китая и Богдыхана Европы - по зрелом обсуждении в местных и общем европейском парламентах, постановили…"

Порошин обнаруживает, что Франция 1968 года живет под гнетом китайцев и… евреев. Оказывается, Китай, не справляясь с ростом своего населения, тем не менее перенял у Европы все практические познания и создал армию в пять миллионов штыков плюс мощнейший флот. Перво-наперво была захвачена Япония, вслед за этим США превратились в китайскую колонию (туда немедленно схлынула часть китайского населения). В конце концов китайцы завоевали и Европу. Интересно, что Россия во время этой свистопляски уцелела и даже "вследствие дружеского китайцам нейтралитета" удалось отогнать турок от Проливов, а также организовать на Балканах славяно-греческую империю. Русские при этом благодаря железнодорожной магистрали от Урала до Хивы наконец-то разбили англичан в Пешаваре и выгнали их к чертовой матери из Индии, устроив третью российскую столицу в Калькутте.